Военный канон Китая - Владимир Малявин

Китайский стратег избегает открытого противоборства не потому, что считает войну грязным делом, но прежде всего потому, что всякая конфронтация непродуктивна, разрушительна для обеих сторон. В драке на самом деле не бывает, не может быть победителя. Как гласит старинная китайская поговорка, «когда дерутся два тигра, воронью и шакалам будет много поживы». Китайский стратег выигрывает войну мирными средствами или, во всяком случае, одерживает победу без видимых усилий, легко и непринужденно – настолько легко, что победы никогда не считались поводом для помпезных чествований. (Примечательно, что в Китае не сложилось эпоса, повествующего о подвигах героев, а генералы всегда пользовались меньшим уважением, чем гражданские чиновники.)

Китайский стратег побеждает потому, что умеет уступать.

Какие тайны ума и души скрываются в этом равнодушии к внешнему успеху в поединке? Отчего вообще умение уступить помогает одержать верх в конфликте? Ответ лежит на поверхности: только сжатая пружина может больно ударить. И даже нет необходимости высчитывать подходящий момент для удара – обстоятельства сами дадут пружине вырваться тогда, когда это окажется неизбежным. В принципах китайской стратегии, какими бы парадоксальными ни казались они на первый взгляд, нет никаких натяжек, никакой игры ума. Совсем наоборот: в истории человечества трудно найти мыслителей более трезвых и даже наивных в своем здравомыслии, нежели классики китайской стратегии. Они учат действовать по необходимости и в высшей степени естественно. Но устранить произвол способен лишь тот, кто долго и кропотливо работал со своим сознанием. Подлинный вопрос китайской «науки побеждать» – не в том, как достичь победы, а в том, кто ее достоин.

Итак, китайская стратегия соединяла в себе разные, на первый взгляд несовместимые идеи и ценности. В ней был элемент этический и духовный, ибо она требовала от стратега длительного и упорного личного совершенствования; был элемент метафизический, ибо успех, согласно ее канонам, приходит к тому, кто умеет претворить в своей жизни вселенский путь вещей; был, наконец, элемент здорового прагматизма, ведь эта стратегия была нацелена на достижение практического результата. Превыше всего в ней был элемент какой-то парадоксальной мудрости, таинства без мистицизма, которое учит понимать, что только тот, кто умеет быть мягким и уступчивым, способен быть воистину жестким и непреклонным.

Таковы основные положения китайской стратегии. Они выражены в как будто простых и непритязательных, как шеренги марширующего войска, формулах. Но в них есть своя прихотливая глубина, своя тонкость. Мудрость – это полнота знания подробностей жизни, в которой внезапно открывается некое внутреннее, непостижимое для постороннего взора понимание. Накопление знания само по себе было бы великим несчастьем для человечества, если бы оно не обещало качественного прорыва в нашем видении мира. Но расширение знания требует возрастания духа. С этой точки зрения традиция китайской стратегии может оказаться очень полезной для современного мира. Вопрос в том, сможет ли современный человек быть достойным ее заветов.

фрагменты росписи гробницы Ли Синя, мавзолей Цяньлин, провинция Шэньси (династия Тан)

эстампажи с черепичных завершений, г. Лоян (эпоха династий Тан и Хань)

эстампажи с рельефов гробниц династии Хань, г. Лоян

Военный канон Китая, традиционно именуемый «Законы войны от Сунь-цзы» (Сунь-цзы бинфа), давно уже признан одним из лучших трактатов по военной стратегии в истории человечества. Но это не просто трактат о ведении вой ны. Глубокий, безупречно последовательный и на редкость целостный подход его автора к проблемам стратегии и человеческой коммуникации делает эту книгу настоящим учебником успеха во всех делах. Так нынче и понимают сочинение Сунь-цзы во всем мире.

В этой книге содержится, по сути, новый перевод древнего китайского канона, в полной мере учитывающий и новейшие достижения текстологической критики, и недавно найденный список канона, относящийся ко 2 в. до н. э. Перевод подкреплен подробными примечаниями и важнейшими комментариями китайских знатоков стратегии. Читатель найдет в книге и оригинальное исследование древнекитайской теории стратегии. Кроме того, здесь помещен перевод трактата древнего стратега Сунь Биня – наследника военной мудрости Сунь-цзы. Трактат Сунь Биня был утерян еще в древности и лишь недавно стал известен публике благодаря находкам китайских археологов. Публикуемый здесь перевод также учитывает новейшие исследования его текста и публикуется в новой редакции.

Данная работа, соответствуя самым высоким научным стандартам, будет полезна для специалистов в области стратегических исследований, менеджмента, образования, истории культуры и широкого круга читателей, интересующихся Востоком и секретами жизненного успеха.

Примечания

1

См. Чжан Вэньжу. Сунь У, Сунь Бинь, чжунхуа вэньхуа (Сунь У, Сунь Бинь, китайская культура). Чжэнчжоу, 1997, с. 65.

2

Впрочем, полководец Ли Вэй-гун (VII в.) считал возможным использовать магию и гадание для того, чтобы «сделать воинов алчными и глупыми» – так ими легче командовать. История Китая знает немало случаев применения обманных приемов такого рода в целях поднятия духа войск – практическая выгода прежде всего!

3

Подробнее см. мою статью «Язык сердца: афоризм в китайской традиции» в книге «Афоризмы старого Китая». Сост. В. В. Малявин. М., 1988.

4

В боевых искусствах Китая эти три уровня противоборства соотносятся с духовным воздействием (нефиксируемым сознанием), воздействием посредством психосоматической силы ци (внушающим панический страх) и собственно физическим воздействием, которое сопровождается нанесением противнику ран и увечий.

5

Цзе Сюань, Бинцзин бай-пянь. Наньнин, 1996, с. 41.

6

Ж. Делёз. Различие и повторение. СПб, 1998, С. 93.

7

Подробнее об этом см. В. В. Малявин. Чжуан-цзы. М., 1985, С. 101–103; В. В. Малявин. Сумерки Дао. М., 2001, С. 283 и сл. Интересно, что в древних военных трактатах указанные термины имеют еще чисто эмпирический смысл: фэнь обозначает разделение войска на части, цзянь – разрывы в обороне, «пустота» – слабое место в позиции. Впрочем, в трактате Сунь Биня есть случай употребления понятия «различения» в отмеченном выше «метафизическом» смысле.

8

Чжунхуа бин шу баоку. Т. 2. Пекин, 1999, С. 1158, 1161, 1176.

9

Уже в позднее Средневековье живописец Шэнь Чжоу утверждал, что воля питается знанием «различия между вещами и откликом на воздействие вещей». Подробнее см. В. В. Малявин. Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени. М., 2001. С.298–299.

10

Цан-цзы. – Даоцзан цзин-хуа, Т.5. Чанчунь, 2003, с. 251–252.

11

Цит. по: Шу Даган, Сунь-цзы ды чжихуэй, с. 95. Как все основные понятия китайской стратегии, выражение «Единое Сердце» имеет свой коррелят в предметной практике: «единение сердец».

12

M. Henry, Philosophy and Phenomenology of the Body. The Hague, 1975, P. 97.

13

F. Jullien, Fonder la morale. P., Grasset, 1995. P. 161.

14

Современные исследователи почти единодушно указывают на родство взглядов Сунь-цзы и древнего даосизма. Особую позицию занимает Ню Сяньчжун, который полагает, что стратегическая концепция Сунь-цзы ближе всего к конфуцианству и «не имеет никакой связи» с Лао-цзы. Аргументы Ню Сянь-чжуна, впрочем, совершенно неубедительны. Лао-цзы, утверждает он, учил о первичности «незнания» и «не-сущего», а у Сунь-цзы «не-сущее» и «сущее», «пустота» и «наполненность» равноценны, истинное же знание для него имеет характер предвидения (см. Ню Сяньчжун, Сунь-цзы саньлунь. С. 192). Между тем Сунь-цзы тоже отдавал предпочтение «не-форме» перед «формой», а Лао-цзы, как мы помним, учил «развязывать узлы прежде, чем они завяжутся». Акцент на неразличении действительного и иллюзорного тоже свойствен обоим мыслителям, хотя со временем он стал общим достоянием китайской традиции.

15

В круге западной монотеистической религии речь идет, по удачному выражению О. И. Генисаретского, о «соответствии помышления человека и промышления Божьего». В терминах даосской традиции этот путь от индивидуального «я» к глубинной самости личности описывается в категориях «возвращения к подлинности в жизни» или проявления своего «подлинного образа» (в сущности, безобразного), или «изначального облика», который существует «прежде нашего появления».