Взгляд василиска - MAKC MAX

   - Ты их ...

   - А иначе бы, они нас, - ответил Вадим, вставляя, слова в паузы между поцелуями, которыми покрывал ставшее вдруг мокрым от слез лицо Полины. - Это война, девочка, а на войне, как на войне.

   Он оторвался от Полины, хотя, видит бог, делать этого ему совершенно не хотелось, мельком взглянул на "ломщика", сидевшего, съежившись, в кресле в дальнем конце комнаты - руки парня тоже, видимо, для порядка, были скованы - и шагнул к корчащемуся на полу мужчине в мундире жандармского ротмистра. Пуля попала жандарму в живот, но человек, как ни странно, был в сознании. Он даже пытался бороться, но, как ни старался, дотянуться до отброшенного ногой Вадима табельного "еремеева" не мог.

   - Больно? - Спросил Реутов, нагибаясь над раненым.

   - Тебя повесят, - процедил ротмистр сквозь прокушенные губы. В глазах его плавилась боль, но держался он, надо отдать должное, молодцом.

   - Возможно, - кивнул Реутов. - Но если я сейчас раскрою тебе череп, тебе, друг, будет уже все равно, повесят меня или, скажем, четвертуют.

   Как оказалось, даже боль не помешала жандарму оценить слова Вадима по достоинству. Ему предоставлялся шанс дожить до госпиталя, а значит, и выжить, и он решил этим шансом не пренебрегать.

   - Чего хочешь? - Прохрипел он.

   - Прежде всего, ключи от наручников, усмехнулся Вадим.

   - В ... Ах ты ж! В кармане, - сразу же ответил жандарм.

   - Молодец, - похвалил ротмистра Вадим и начал охлопывать его карманы в поисках ключей. - А теперь коротко и по существу. Кто приказал и почему? Мы же с ней, - кивнул он на Полину. - Не в розыске, и обвинений никаких ...

   Он нашел ключи, разогнулся и начал отмыкать Полинины наручники, что без навыка сделать оказалось совсем не просто.

   "Давида бы сюда ... "

   - Ну! - Напомнил он раненому жандарму о заданных вопросах.

   - Ротмистр ... Кабаров ... - Выдохнул жандарм.

   "Кабаров ..."

   - И что ему от меня нужно? - Вадим все-таки одолел чертовы наручники и, освободив Полину, снова повернулся к раненому.

   - Не ... не знаю.

   - Что значит, не знаешь? - Удивился Реутов. - Он что, своих приказов не объясняет? А если он тебе застрелиться велит?

   - Не об ... Ох!

   - Значит, не объясняет, - закончил за него Илья. - А почему?

   - Потому что ... Обязан я ... ему.

   Прозвучало это несколько странно, но, кажется, Реутов идею уже ухватил.

   - А полицейские? - Спросил он. - Полицейские обязаны тебе?

   - Да ...

   - Чем?

   - Наркотики, - коротко ответил ротмистр, явно с трудом уже удерживаясь в сознании.

   - Молодец, - кивнул Вадим. - Заслужил жизнь. Последний вопрос и все. Как вы эту квартиру нашли?

   - Мы ... Мы следим за всеми ... за всеми, чьи телефоны ... были в ее записной ... А этот ... Он полез в сервер университета ...

   - Ну, и что? - Удивился Реутов. - Что в этом такого?

   - Не ... знаю. Кабаров ... он сказал ... следить за университетом и ... там еще семь ... ад ...

   - Назови!

   Но жандарм уже потерял сознание, да и им, если честно, задерживаться в разгромленной квартире не стоило. Реутов с сожалением посмотрел на так не вовремя отключившегося жандарма, но делать было нечего. Он быстро собрал оружие, Полина вытащила из хозяйского терминала дискет с записями, и они пошли к выходу.

   - Звони в полицию, парень, - сказал Водим "ломщику" на прощание.

   - И раненых перевяжи, - добавил он, закрывая за собой дверь.

По ту сторону Стикса

   ... и око мое смотрит на врагов моих, и уши мои слышат о восстающих на меня злодеях. Пс. 91-13

   Кто скажет льву (зверю), что его пасть зловонна?

   Хазарская поговорка

   Если мы проиграем эту войну, я начну другую - под фамилией моей жены.

   М. Даян

   Глава 9. Охотники в ночи

   Говорят, что римский софист, писавший по-гречески, Клавдий Элиан человека, который опасен даже на расстоянии, неизменно сравнивал с василиском.

   Петров, Русский каганат, 27-28 сентября 1991 года.

   1.

   Как легко, оказывается, превратиться из уважаемого законопослушного гражданина в убийцу-нелегала, человека, с необыкновенной легкостью нажимающего на спусковой крючок.

   "Легко, с легкостью ..."

   Слишком быстро, слишком просто, слишком жестоко.

   "Но ведь это война, - напомнил он себе, наблюдая, как медленно закипает вода в кофейнике. - А на войне ... как на войне".

   И Реутов вспомнил 11 мая 1958 года, свою первую настоящую войну, в которую вошел на рассвете того воскресного дня офицером мирного времени из вчерашних студентов и с которой, как теперь выяснялось, так никогда и не вернулся. День был солнечный, а после полудня стало и вовсе жарко. Совсем по-летнему. И небо голубое над головой... Но тогда ему было не до погоды. Принципиально важным являлось только то, что все время хотелось пить, а на убийство германского гренадера, которого он зарезал в рукопашной, Реутов даже внимания не обратил. Вспомнил об этом ночью. Вспомнил и пережил минутный приступ тошноты от внезапно всплывшего перед глазами необычайно яркого и богатого на мало аппетитные подробности образа. А сразу затем накатил ужас. И вот что важно. Корчило его тогда уже не от содеянного - куда там! - а от мысли, что точно так же могло случиться сегодня и с ним самим, и, наверняка, случится завтра, потому что это война. Однако уже в следующее мгновение Реутов спал. Усталость оказалась сильнее омерзения и страха. А потом ... Потом он втянулся, привык ... Война ...

   - Нам повезло три раза подряд, - сказал Вадим, возвращаясь к столу и разливая кофе по чашкам. - Три раза, Поля!

   Ему страшно хотелось погладить ее по волосам, обнять, прижать к себе, поцеловать, но делать этого сейчас, по-видимому, не стоило.

   - Это что-то значит? - Похоже, предел существовал даже у ее способности к адаптации. Усталость, страх, отчаяние, они способны сломать любого, а Полине, на самом деле, всего двадцать три, и она женщина. И значит, теперь одно из двух, или полное разрушение личности, или ...

   "У нее есть я, - напомнил себе Вадим. - И я этого не допущу".

   - Это значит, что теперь против нас начинает играть теория вероятности, - сказал он вслух, усаживаясь напротив нее. - А статистика, можешь спросить потом у Шварца, сильнее ангелов-хранителей.

   - Что же делать? - Кажется, его интонация заставила ее думать, и это было хорошо.

   - В пятьдесят восьмом ... - Сказал Реутов, закуривая. - Нас спасло только то, что мы все время контратаковали. При любой возможности, вопреки всему ...

   - Но мы даже не знаем, кто они. Кого контратаковать?

   - Ошибаешься, - усмехнулся Вадим. - Знаем.

   - Как так? - Удивленно подняла брови Полина, втягиваясь в разговор.

   - А так, что майор Кабаров дурак и фанфарон, - сказал Реутов тем голосом, каким когда-то ставил боевую задачу своим бойцам. - И через два часа мы будем знать, где он живет, а это уже кое-что.

   - Адресов и телефонов сотрудников МВД в адресной книге не публикуют, - возразила Полина и тоже потянулась к сигаретам.

   - А нам и не надо, - Реутов отпил кофе и вдруг вспомнил про еще один обязательный пункт тех своих наставлений.

   "Про батьку Суворова, ребята, взяли и забыли совсем. Смелые, которые думали, что их пуля боится, в земле лежат, а наша задача выжить и уложить туда германца. Компреву? Поэтому думайте, что делаете и не забывайте про осторожность ..."

   Мудрость эта была заемная, цельнопертая, так сказать, из короткой речи полковника Ракитина, которую тот выдал за полчаса перед тем, как панцергренадеры Ползнера ударили по 8-й бригаде, вставшей на их пути к Алитусу. Но чужая не значит неправильная. И вот об этом-то Вадим теперь и вспомнил. До сих пор они ведь всего лишь импровизировали, по ходу дела реагируя на чужие действия. И то, что им так везло, это просто чудо. Однако запас чудес невелик, и спонтанность хороша только на театре. Когда-нибудь везение могло и истощиться.

   2.

   Было шесть часов утра, когда, пройдя по одной из тихих и, по всей видимости, все еще зеленых - было слишком темно, чтобы сказать наверняка - улочек крепко спящего Сестрорецка, Вадим нашел дом номер девять и деликатно нажал на кнопку звонка, укрепленного рядом с калиткой, прорезанной в высоком - почти двухметровом - заборе. Прошло не более минуты, как за деревянным, крашенным зеленой краской забором раздались шаги - человек тяжело ступал по посыпанной по нынешней моде кирпичной крошкой дорожке - звякнул, откидываясь, запор, и калитка открылась. В желтоватом свете уличного фонаря перед Реутовым возник невысокий, но крепкий мужчина лет пятидесяти с простым лицом и уверенным взглядом умных темных глаз.