Дерзкая и желанная - Анна Бартон

Женщина сникла, плечи ее опустились.

– Нет. Уехала пару часов назад.

Джеймс ободряюще кивнул.

– И что она сказала? Вам известно, куда она направилась?

– Она спрашивала, когда почтовая карета проезжает через Маплтон, и я сказала, что завтра рано утром.

– Маплтон… деревня к югу отсюда?

– Да, она справлялась про тамошний постоялый двор. А потом расспрашивала про деревни еще южнее. Она торопилась, как будто хотела уехать как можно дальше до наступления темноты.

Джеймсу уже не терпелось вскочить на лошадь и помчаться за ней.

– Что-нибудь еще можете сказать? Что-нибудь такое, что мне следует знать?

Женщина покачала головой.

– Я дала ей с собой немного еды.

– Спасибо, вы очень помогли. – Он полез в карман и выложил на стойку несколько монет.

Жена трактирщика поглядела на них, затем отодвинула.

– Заберите свои деньги.

Но Джеймс уже устремился к двери, моля, чтобы у Оливии хватило ума не ехать ночью. Темнота замедлит погоню, но если повезет, он доберется до Маплтона перед рассветом, до прибытия почтовой кареты.

Однако чутье подсказывало ему, что все будет не так просто.

С Оливией никогда не бывает просто.

Глава 27

Оазис: 1) место в пустыне, где есть растительность и вода; 2) что-то отрадное, выделяющееся на общем мрачном фоне (Это идиллическое место у реки стало их собственным оазисом.).

Оливия никогда раньше не спрыгивала с повозки на ходу, и сердце ее колотилось как безумное. Она пододвинулась к задку и свесила ноги с края, но земля внизу была много дальше, чем ей представлялось, и, казалось, мелькала с пугающей скоростью. Прыгать на такой скорости и с такой высоты было страшно, даже если она недавно не подвернула бы ногу.

Оливия сделала глубокий вдох и призвала на помощь всю свою храбрость. Пока что все шло по плану. Приехав в Саттерсайд пару часов назад, она отправилась прямиком в булочную, где купила хлеба про запас, а оттуда к зеленщику, у которого приобрела персиков, яблок и спелых ягод. На постоялом дворе прикупила вяленого мяса, сыра и бутылку вина.

Самое важное, что она поговорила с женой трактирщика, уверенная, что Джеймс и Оуэн так или иначе убедят женщину поведать все, что от нее услышала.

Разумеется, она не собиралась ехать на юг, тем более в почтовой карете: так ее выследить было бы слишком легко. Нет, она направлялась в такое место, где никому не придет в голову ее искать, – обратно, в Хейвен-Бридж.

Она бросила лошадь Оуэна за Саттерсайдом в надежде, что брат и Джеймс будут слишком сосредоточены на погоне и не сразу сообразят, что она продолжила путь другим видом транспорта. Найти крестьянина с телегой, направляющегося на север, не составило труда. Оливия испачкала лицо, одежду и саквояж дорожной пылью, покрыла голову темной шалью и подошла к крестьянину на деревенской площади, когда тот заканчивал разгружать зерно. Оказалось, что он едет как раз туда, куда ей нужно. Она попросила подвезти, но никому об этом не рассказывать в обмен на несколько монет. Он пожал плечами и согласился.

На предложение сесть на лавку с ним рядом она сказала, что предпочитает устроиться в телеге сзади и подремать.

Говоря по правде, в соответствии со своим планом она должна была спрыгнуть с телеги где-то за милю до Хейвен-Бриджа, чтобы не рисковать попасться кому-то на глаза и не отвечать на вопросы крестьянина. Если так случится, что его спросят, то он ничего не сможет сказать о своей странной пассажирке, кроме того, что она исчезла где-то между Саттерсайдом и Хейвен-Бриджем.

Колесо телеги наскочило на кочку, и Оливия подпрыгнула так, что аж зубы клацнули. Быстро темнело, и до ее цели оставалось пару миль. Она вытянула шею, окидывая взглядом дорогу: слава богу, никого ни впереди, ни сзади, – подтащила свою тяжелую сумку и столкнула с телеги. Та шмякнулась о землю, подняв облако пыли, но крестьянин ничего не заметил.

Теперь пришел ее черед.

Раз, два, три… пора!

Оливия полетела вперед, приземлилась на четвереньки и кубарем прокатилась несколько ярдов, запутавшись в юбках. С минуту полежала, чтобы перевести дух и удостовериться, что цела и невредима, потом выпуталась из юбок и поспешила за своим саквояжем. А вдруг бутылка вина разбилась? Тогда и смена одежды, и продукты будут испорчены.

Заметив сумку, она прибавила шагу, и когда наконец схватилась за мягкие кожаные ручки, вознесла благодарственную молитву. Содержимое сумки было решающим для успеха ее плана, и, заглянув внутрь, она убедилась, что бутылка осталась целехонькой.

Велик был соблазн продолжить путь по дороге, а не брести по высокой траве, где наверняка полно всяких насекомых да и земля неровная, но она не могла рисковать: вдруг кто-нибудь ее увидит и предупредит Джеймса и Оуэна. Кроме того, одинокая женщина ночью на дороге легкая добыча. Посему она выбрала кусты и каменистую местность, которые могли укрыть ее от посторонних глаз.

Порадовавшись, что надела пусть и безобразные, но зато самые крепкие ботинки, она побрела по траве к небольшому возвышению, где обнаружила узкую тропинку, проложенную, видимо, другими путниками, всей душой надеясь, что не наткнется на кого-нибудь из них на пути в Хейвен-Бридж.

Осторожно ступая по примятой траве, Оливия с опаской поглядывала себе под ноги, чтобы, не дай бог, не наступить случайно на змею, но поскольку солнце уже село и небо быстро темнело, трудно было что-либо рассмотреть.

С каждым шагом сумка становилась, казалось, все тяжелее. Когда одна рука уставала, она перекладывала ее в другую. Через полчаса плечи горели, а руки онемели, но она не решалась останавливаться: до рассвета путь предстояло пройти немалый.

До ее слуха вдруг донесся стук копыт вдалеке, и, присев пониже в придорожных кустах, она затаила дыхание. Стук сделался громче, и скоро по пустынной дороге в темноте галопом пронеслась лошадь, и можно было различить всадника, низко склонившегося к ее шее. Боясь обнаружить себя, Оливия чуть приподнялась и всмотрелась в фигуру всадника.

Широкие плечи, узкие бедра, атлетическая грация. Джеймс. Несмотря на тусклый лунный свет, она узнала его. Она узнала бы его повсюду.

Он все-таки поехал за ней, в чем, впрочем, она и не сомневалась. Да, она надеялась, что письмо разубедит его, но в глубине души знала, что так легко он не сдастся. Тяжелее всего ей было представлять, как он читает письмо, и чувствовать боль предательства, которую, должно быть, испытывал Джеймс.

Ей хотелось окликнуть его, сказать, что любит и что в том дурацком, ужасном письме нет ни слова правды. Хотелось сказать, что готова выйти за него когда и где угодно, и поклясться быть с ним рядом до последнего вздоха, в горе и в радости.