Страсть после наступления темноты - Сэди Мэтьюс

В инструкциях об этом ничего не было сказано, но мне нужно будет надеть плащ. Доминик, определенно, не может ожидать, что я выйду из квартиры практически голой. Беру плащ из шкафа в прихожей и надеваю. Я снова прилично выгляжу. За исключением толстого кожаного ошейника на шее, никто не догадается, что под плащом я готова быть сабой. Кладу ключи от квартиры в карман и выхожу.

Это более возбуждающе, чем я могла когда-нибудь представить: пройти по зданию, зная, куда я иду и во что одета. Маленькое яйцо продолжает пульсировать внутри, пока я спускаюсь на лифте вниз и пересекаю лобби до другого лифта, который отвезет меня на седьмой этаж.

- Это был приятный сюрприз? – спрашивает портье, когда я прохожу мимо его стола.

Я подскакиваю. Я так сосредоточилась на том, куда иду, что даже не заметила его.

- Что?

- Ваша посылка. Была приятной?

Я уставилась на него, сознавая, что зажимы на сосках начинают причинять легкую боль, что во мне двигается силиконовое яйцо, и что я почти голая.

- Да, спасибо. Очень приятной. Там было…новое платье.

- О, это здорово.

- Что ж, всего доброго, - бросаю быстро, направляясь к лифту, в отчаянном желании продолжить свой путь. Я знаю, что до 14:30 у меня осталась минута или две. Лифт приходит не сразу, и я чувствую, как по мере его ожидания растет мое беспокойство. Я опоздаю!

Наконец двери открываются, и я заскакиваю в лифт, нажав на седьмой этаж.

Ну же, давай, ну же.

Лифт медленно ползет на седьмой, и двери вновь открываются. Я спешу по коридору, с трудом передвигаясь на высоких каблуках, и, тяжело дыша, стучу в дверь будуара.

Пожалуйста, хоть бы я не опоздала.

Дверь никто не открывает. Снова стучу и жду. По-прежнему ничего. Я барабаню сильнее.

Она неожиданно распахивается. Он там в длинном черном балахоне. Его глаза – ледяная сталь, а рот плотно сжат.

- Ты опоздала, - кратко бросает он, и мой желудок заполняет жидкий страх.

- Я…Я…, - мои губы онемели, я вся дрожу. С трудом выдавливаю из себя слова. – Лифт…

- Я сказал в два тридцать. Этому нет оправданий. Заходи.

О, черт. Я охвачена страхом, сердце колотится в груди, все тело покалывает от адреналина. Внутренний голос подсказывает мне бежать. Сказать, чтобы он проваливал, что я больше не играю в эти игры. Но я знаю, что подчинюсь. Я слишком далеко зашла, чтобы сейчас соскочить.

- Снимай плащ. На который, кстати, я не давал разрешения.

Мне хочется запротестовать, но я знаю, что сейчас он хочет, чтобы я как-нибудь его ослушалась. Опоздав, я умудрилась очень его разозлить. Плащ спадает с моих плеч, и я остаюсь стоять в своем «наряде» с ярко-красными сосками, охваченными к этому моменту уже жгучей болью из-за давления зажимов, и с осознанием того факта, что мое тело реагирует на Доминика жаром и покалыванием. Маленькое яйцо в моих глубинах по-прежнему давит на стеночки, заводя меня жужжащими ласками.

Глаза Доминика поблескивают под его прямыми черными бровями.

- Очень хорошо, - говорит он. - Да. Именно этого я и хотел. А сейчас опустись на четвереньки.

- Да, сэр, - Я падаю вниз, как велено. Он нагибается и делает что-то с передней частью моего ошейника. Когда он встает, я понимаю, что он прикрепил к нему длинный кожаный поводок.

- Пошли.

Он идет в сторону спальни, и я ползу за ним на четвереньках. Он не тянет за поводок, но я знаю, что он символизирует мою принадлежность Доминику. В спальне приглушен свет, а к подножью кровати приставлена длинная низкая лавочка. Когда мы входим в комнату, он вновь склоняется ко мне и снимает зажимы с моих сосков. Я чувствую огромное облегчение, но от них соски остаются вытянутыми, пульсирующими и гиперчувствительными.

- Подойди к скамейке, - командует Доминик, вновь выпрямившись. – Встань перед ней на колени и вытянись вдоль нее.

Подчиняюсь его приказу: подползаю к лавке, колени остаются на полу, а я устраиваюсь на гладком дереве, нижняя часть тела открыта. Я гадаю, что же сейчас произойдет.

- Обними ее.

Я обхватываю лавку руками, чувствительные соски причиняют боль, когда я прикасаюсь к поверхности скамейки.

Доминик начинает перемещаться позади меня. Мне не видно, что он делает, но я слышу ритмичные шлепки, когда он постукивает чем-то по своей ладони.

- Ты ослушалась меня, - крайне суровым голосом произносит он. – Ты опоздала. Думаешь, саба должна заставлять своего мастера ждать хотя бы секунду?

- Нет, сэр, - шепчу я. Ожидание того, что он собирается сделать со мной, ужасно.

- Твоей обязанностью было прибыть сюда до 14:30, чтобы выполнить мой приказ и находиться в будуаре ровно в половине.

На слове «ровно» он вновь хлопает чем-то по своей ладони.

Что у него в руках, ради всех святых?

Его голос опускается до шепота.

- Что мне следует с тобой сделать?

- Наказать меня, сэр, – мой голос тих и смиренен.

- Что?

- Наказать меня, сэр, – повторяю я громче.

- Да. Мне нужно научить тебя манерам. Ты непослушная девчонка?

- Да, сэр.

Слова возбуждают меня, раззадоривают. Интересно, не забыл ли он о яйце, которое все еще пульсирует во мне.

- Кто ты?

- Непослушная девчонка.

- Да. Очень непослушная, озорная девчонка. Нужно, чтобы шестерка лучших преподала тебе урок.

Он перестает расхаживать и взмахивает в воздухе предметом, который держит в руке. Тот издает свистящий звук, и я предполагаю, что это стек. Я чувствую прилив страха. Не хочу этого, от него больно. Держись стойко, - говорю я себе. - Не показывай ему, что боишься.

Наступает продолжительная тишина, и я чувствую, как моя попка покалывает в ожидании. Я с трудом выношу это. А затем, шлеп!

Плеть опускается на мои ягодицы. Щиплет, но не доставляет той тошнотворной боли, которой я опасалась. Я стою спокойно и стараюсь не шевелиться.

Шлеп!

Удар снова приходится на мягкую часть моей попы, на этот раз чуть сильнее. Я ахаю. Прежде чем я успеваю прийти в себя, снова получаю плетью, опять чуть сильнее, и затем снова. Из меня вырывается крик. Ягодицы горят, ощущаю, как кожа воспалена и чувствительна. Плеть снова опускается на меня с кусающим, жалящим хлопком, посылая по коже испепеляющую муку. Мне совсем не нравится это ощущение жгучей боли. Маленькое яйцо все еще трепещет во мне, но я этого совершенно не ощущаю. Все, что я могу чувствовать: это мучительное соприкосновение плети с телом, когда она в пятый раз опускается на меня. От боли я всхлипываю, а на глаза наворачиваются слезы. Я сдерживаюсь для последнего удара, и он не заставляет себя ждать, более сильный, чем все предыдущие, врезаясь в мою нежную кожу, словно ожог от раскаленной кочерги.