Vagina obscura. Анатомическое путешествие по женскому телу - Рэйчел Гросс

увечьях[573]. Они восходят к временам Генриха VIII, когда некоторые британские юноши, стремящиеся избежать призыва, доходили до того, что просили своих врачей удалить здоровые части их тела, необходимые для боя: пальцы рук, ног, иногда даже руку или стопу. Чтобы покончить с этим, король ввел запрет на удаление любой части тела солдата, нужной для сражения.

На самом деле ни один врач не был привлечен к уголовной ответственности за увечья, но страх перед репрессиями эффективно подавлял развитие этой процедуры в США. Бенджамин громко протестовал против закона, который считал бесчеловечным и морально устаревшим. «В итоге, чтобы запретить закон о нанесении увечий в отношении хирургов и позволить им действовать в соответствии с наукой и собственной совестью, может потребоваться решение Верховного суда», – писал он. Тем не менее самое большее, что он мог сделать, – по-прежнему предлагать своим пациентам гормональную терапию и направлять их к одному из немногих восприимчивых хирургов, которых он знал по всей стране.

В результате несколько десятков процедур подтверждения пола в США в середине века были рискованными и осуществлялись в обстановке строгой секретности. Одна из первых пациенток, работница секс-услуг по имени Патрисия Морган, смогла через Бенджамина найти в Лос-Анджелесе хирурга, который согласился ее прооперировать. Она вспомнила, что ее первая операция в 1961 году длилась восемь часов. Врачи удалили ей пенис и втолкнули яички в живот; они надеялись, что если не удалят их, то смогут избежать судебного преследования по статуту об увечьях. Она проснулась от крови, боли, запутавшаяся в проводах и трубках с катетерами. «Я была просто комком ноющей плоти»[574], – вспоминала она.

К 1966 году у таких пациентов появился новый вариант: клиника гендерной идентичности Джонса Хопкинса в Балтиморе.

В 1950-х центр Джонса Хопкинса стал в США центром лечения детей-интерсексуалов, рожденных с атипичными гениталиями, например клитором крупнее обычного, пенисом меньше обычного (часто разницы практически нет, что делает визуальную оценку произвольной). Для клиницистов эти дети представляли проблему. В момент рождения каждого человека относят к одной из категорий: мальчик или девочка. Само существование тел немальчиков и недевочек угрожало этой простой классификации. Оно бросало вызов укоренившемуся представлению о том, что пол – это единое целое, симфония, в которой все инструменты настроены на одну и ту же тональность. Бенджамин и другие только начинали оспаривать это убеждение ради своих трансгендерных пациентов.

Уроженец Новой Зеландии психолог Джон Мани нашел способ решить проблему с такими детьми-интерсексуалами[575]. Написав в Гарварде диссертацию о психике людей, рожденных с атипичными гениталиями, он пришел к выводу, что успешными пациентами были те, кто воспитывался однозначно как мальчик или девочка. Чтобы стать «нормальным» взрослым – тем, кто вписывается в рамки представлений о мужчине или женщине, – нужно было как можно раньше выбрать сексуальную роль и придерживаться ее. Вопрос заключался в том, как определить, будет ли ребенок мальчиком или девочкой? Для Мани это не обязательно были хромосомы, гормоны или даже гонады, а в первую очередь форма их наружных гениталий и то, «насколько хорошо они поддаются хирургической реконструкции в соответствии с предписанным полом»[576].

Мани считал, что гендерная роль человека (термин, который он ввел для описания самоощущения как мужчины или женщины; позже он стал называть это гендерной ролью/идентичностью) определяется окружением, а не анатомией. Он считал, что идентичность закрепляется примерно в возрасте полутора лет. Поэтому крайне важно как можно скорее сформировать ребенка так, чтобы он соответствовал назначенному полу, подобно тому как печенье с предсказаниями «с пылу, с жару» как можно быстрее сворачивают, пока оно не затвердело. Родители воспитывают ребенка в соответствии с назначенным полом и дают дополнительные гормоны в период полового созревания, чтобы укрепить эту роль.

На практике это означало превращение атипичных гениталий во влагалище и вульву, что хирургу было сделать проще, чем наоборот[577], [578]. Более того, Мани считал, что у мужчины с маленьким пенисом будет больше психологических проблем, чем у женщины с хирургически обрезанным клитором. Команда Мани уменьшала или ампутировала клитор, чтобы сделать его «подходящего размера», расширяла влагалище и отправляла ребенка домой девочкой[579]. Приоритетом были не удовольствие и ощущения, а способность заниматься проникающим сексом (и, если получится, рожать детей). И все же Мани и его коллеги заявили: «Насколько свидетельствуют наши данные, ампутация клитора у пациентов, живущих как девочки, не уничтожает эротическую чувствительность и возбудимость при условии, что влагалище хорошо развито».

В некотором смысле теории Мани были столь же привлекательны, как и работы Зигмунда Фрейда о женской сексуальности. В них, казалось бы, предлагался подкрепленный «научным» языком психологии окончательный ответ на сложный и деликатный вопрос. Как написала историк Элизабет Рейс в своей книге «Сомнительные тела»[580] (2009), его теории восполнили вакуум знаний, убедив озадаченных врачей по всей стране, что загадка так называемого гермафродитизма решена и из этих детей можно вырастить здоровых гетеросексуальных взрослых. Хотя он был психологом, а не хирургом, его протокол оставался господствующей медицинской парадигмой почти сорок лет.

Когда эти дети вырастали, их ждали серьезнейшие осложнения: колющие боли, проблемы с мочеиспусканием, отсутствие чувствительности и оргазма, рубцы, а многих – еще и глубокий пожизненный стыд. Его самым печально известным пациентом стал не ребенок-интерсексуал, а мальчик по имени Дэвид Реймер, перенесший неудачное обрезание[581]. Команда Мани хирургическим путем изменила его гениталии, чтобы они походили на женские, и отправила домой девочку. После бурного детства Реймер узнал, что с ним произошло, и решил жить как мужчина. В 38 лет он покончил с собой. Потребовались десятилетия громкой активности со стороны правозащитных групп и некоторых врачей из интерсексуального сообщества, чтобы осознать глубокий долговременный вред, который эти операции наносили детям. В больницах и системах здравоохранения сегодня по-прежнему ведется тяжелая битва.

Мани представил интерсекс-операции как медицинский способ исправить «ошибку» природы – ровно в тех же терминах, в каких описывала свое состояние Йоргенсен. Ключевое отличие заключалось в том, что у младенцев не было выбора[582]. Сегодня многие интерсексуальные активисты надеются на запрет всех операций, необязательных с медицинской точки зрения[583], до наступления половой зрелости, когда пациент достаточно повзрослеет, чтобы решить, что он хотел бы сделать со своим телом. Основное различие между генитальными операциями в сообществах трансгендеров и интерсексуалов «подобно разнице между контролем над рождаемостью и стерилизацией». «Оно заключается в том, насколько самостоятельно человек, подвергающийся процедуре, принимает решение», – говорит Сьюзен Страйкер, ведущий специалист по истории трансгендеров и почетный профессор Аризонского университета.

В течение следующих десятилетий команда из Хопкинса провела сотни таких операций, подавляющее большинство из которых были необязательны с медицинской точки зрения, а многие имели