Шебеко - Иван Гаврилов

— Во как надо покорять науку! Вижу, кое-что у тебя в башке есть…

Больше он не вымолвил ни слова. Но эта скупая похвала подействовала на Колю более чем ошеломляюще. Раз все говорят, что он герой — значит, так оно и есть. И стоило за это корпеть над учебниками дни и ночи напролет. Что ж, в дальнейшем он постарается еще лучше. Сделает так, чтобы не было этих крайне неприятных «завалов». Вот узнала бы Валя, как ее поклонник зараз, с налету «скинул» физику, так сразу же и обратила бы на него внимание. «Дурочка ты, Валя, что не любишь меня…» Возвышенное, блаженное чувство удовлетворенности заметно поблекло при воспоминании о последнем письме Вали. В нем она сухо изложила о себе, в конце же, словно меж делом, будто это не имеет ровно никакого значения, сообщила свое решение, верно, на сей раз окончательное: «Больше вряд ли напишу…»

Сессия продолжалась и бурлила вовсю, а в округе тяжелыми слезами плакала весна: отцвели деревья, что росли вблизи общежития; травы на газонах потянулись к свету. Слащавые перемены в погоде Коля чаще всего наблюдал из окна — в последнее время он вовсе перестал бывать на улице. За недолгой передышкой на подоконнике, либо на слабо заправленной койке он с новым усилием хватался за учебники. Не отходил от них, пока окончательно не убеждался в результатах своего труда — мысленно повторяя пройденное, сверял с оригиналом. И ежели выходила ошибка, вновь штудировал то место. Ребята не только из комнаты, но и изо всей группы удивлялись действиям Коли. Куда девался тот самый Коля, который еще в прошлую сессию занимался лишь тем, что играл в шахматы да подбивал на это других? Что с ним стало? Видя, как Коля с удвоенной силой берется за дополнительную программу, которую вряд ли просматривала треть студенческого состава, многие качали головами и с усмешкой, не без ехидства замечали: «Вот что значит полгода сидеть без стипендии…» Но дело здесь было не только в стипендии. На Колю нашло какое-то доселе неведомое вдохновение, желание опередить своих сокурсников в учебе. Но по химии он отхватил лишь «тройку», хотя и выучил предмет на совесть. Как выяснилось, ему еще не хватает ясного, четкого изложения материала. Но сей недостаток с лихвой окупался информацией, которую он накапливал по мере усердной учебы…

В конце июля, когда в городских кварталах вовсю злодействовало солнце, и люди, загнанные жарой на великолепные берега озера Шарташ, в ближайшие леса и парки, в собственное удовольствие занимались кто чем, Коля собрал легковесные манатки и укатил в отпуск. Впереди ему любовались светлые дни. Целых тридцать дней предстояло провести под крышей родимого дома. Дышать исцеляющим, вдохновляющим воздухом, ежедневно видеться с родными и друзьями, с которыми в бытность свою Коля провел столько дней!

Коля домой рванул на поезде, в общем вагоне. Через сутки он уже весело вошел в автобус, что должен был его доставить в Первомайское, в село, где учился и где оставил столько знакомых парней.

Село встречало его по-своему радостно, торжественно. Не от того ли оно и послало навстречу Коле в качестве своего представителя удивительно милую, скромную девушку Людочку Тукмакову? Девушку, просидевшую совместно с Колей два года в одном классе? Названная встреча состоялась на автобусной остановке. В двери маленького, пыльного автобуса юрко ворвалась стройная, крепкая девушка в ситцевом платье. На миг она остановилась у входа, а карие ее глаза, перемешанные жидковатой чернотой, прошлись по салону и, заметив Колькину фигуру, засмеялись открыто. Через миг она уже устроилась рядом с хлопцем:

— Какими судьбами, Коля?

— В отпуск… — промямлил хлопец, чувствуя как загорелись его щеки.

— А где ты учишься? Говорили, где-то по лесному делу, так?

— Так… — уже более уверенно ответил студент. — Учусь в Уральском лесотехническом институте…

— И чего в отпуск так поздно?

— После сессии практика была… По геодезии. Бегали с теодолитом по парку и рисовали подробный план местности. В общем, на это дело отвалили месяц…

— А учиться тебе еще долго?..

— Еще три с половиной года. Да это, собственно, и не много. Время летит так незаметно… Казалось, только вчера поступал в институт, а нынче, глянь, уже перешел на второй курс… У вас-то здесь как?

— А-а… — весело махнула рукой дивчина, — здесь как было, так и есть. Никакого движения вперед. Молодежи особо работать негде: вот и собирают они свои манатки в дальние и близлежащие города, между прочим, — лукаво сверкнули веселые глаза, — Валя Косогорова с подружками рванула в Ленинград. Правда, они живут не в городе, а где-то рядом. В километрах двадцати, как я поняла. Хотя, наверное, это и не столь существенно… Ведь для крупного города это расстояние — пустяки! Ты хоть это знаешь? — Люда, как и все одноклассники, прекрасно помнила Колину слабость к златоволосой и своенравной Вале.

Коля замялся: сказать как есть или же не стоит? Сказать, что его «любовь», далекая и недоступная, более ему не пишет?

— Нет, не знал… — грустно выдавил студент. В груди проснулась нестерпимая боль. И тут же в его голове возникла мимолетная мысль: «Правильно сделал, что не сказал как есть…» Пусть образ Вали, как знак первой любви, вечно будет сиять на небосклоне его судьбы, и как далекая звезда, приветствовать только светлые грезы…

Люда почему-то замолкла.

За пыльными стеклами автобуса просматривалась поверхность чистейшей лазури неба; вдали омертвело сидел клочок березового леса, и чудилось хлопцу, что родимая сторонка тоже обиделась на Валю…

— А у тебя как складывается жизнь? — спросил Коля, лишь бы не молчать. — Обыкновенно… — быстро нашлась дивчина. — Пока работаю в колхозе. Но тоже где-то пора устроиться серьезно…

— В институт не думаешь?

— Не-е. Это дело — не для меня! Думаю вот уехать в Чебоксары да поступить на завод.

— Неплохо для начала. — согласился Коля, приветливо глянув на соседку. — Конечно неплохо! Да только говорят, с пропиской там туго… И на заводах принимают только на те работы, где требуется физсила. И эти работы, как правило, малооплачиваемые… Но на это дело мы бы и не обратили внимания. Мы — люди, привыкшие к работе и трудностями жизни нас особо не удивишь… Главное здесь в другом. В случае удачного трудоустройства могли бы зажить веселей, как и городская молодежь… А студенты в этом отношении как себя чувствуют? — вдруг спросили чуткие губы и выжидательно уставились на парня. — Небось, каждый вечере бегаете на танцы?

— Какие танцы? — удивленно ответил Коля, и его несколько усталые глаза вновь тепло стрельнули в ладненькую фигуру девчонки. — Учеба, надо сказать, это довольно трудная вещь. На ее ход влияют и желание учиться, и наличие денег, и даже то, как ты ладишь с другими… Мой первый год, например, — прибавил хлопец, — ушел только на то, чтобы более или менее продержаться на плаву. А на танцы так и не сходил ни разу… По моему, из нашего курса туда бегали только несколько человек: в основном городские, что живут с родителями. А мы же тихо сидим в общаге и штудируем предметы… Может быть, курсе на втором, на третьем вспомним о танцульках. А так некогда… Это рабочему люду хорошо! — заключил Коля, поправляя воротник клетчатой сорочки. — Отработал свое — и дуй куда душа желает. Рабочий свободен, и нет над его головой домашних заданий. Вот в чем вопрос!

Чутким девичьим сердцем Люда сразу же и поняла, что значит быть студентом. Стезя его не из легких… И хорошо, что воздержалась от конкурсных экзаменов в вуз. Всю свою молодость потратила бы на формулы и всякие там постулаты… А что взамен? Сто десять рублей ежемесячных в качестве компенсации? Да эту сумму она заработает на любом заводе!

— Раз трудно учиться, стало быть, некоторые и оставляют институт… Так надо полагать? — жгучие черные волосы Людмилы встрепенулись от быстрого поворота ее милого лица.

— Не без этого… — степенно сказал Коля. — У нас вот на курс в прошлом году поступало сто пять человек, а нынче это число сократилось на восемь. Ушли в основном девчата. Кому захотелось замуж, а кому надоела учеба… Но ушел и один из моих лучших товарищей, Гена Логунов. Вместе мы сдавали вступительные экзамены, вроде бы вместе и жили, а не заметил, как он пришел к столько жесткому решению…

— Наверное, были причины…

— Косвенные причины… В первую сессию он завалил математику, и вот грустный результат: на второй семестр его лишили и стипендии, и общежития. Правда, родители ему помогали. И довольно неплохо. Но к несчастью, он не поладил с преподавателем по черчению. Такая дура эта женщина — не приведи господь! Как невзлюбил тебя, пиши — пропало. И причем она тебя может невзлюбить не потому, что ты слабо разбираешься в чертежах, а потому, что, скажем, неряшливо одет. В общем, ее могут раздражать любые причины… Вот она и прицепилась к Генке как банный лист… Я ему говорю: «Давай, Гена, жми на черчение, а то она тебя съест…» А он в ответ улыбнется и бросает лишь аморфную фразу: «До могилы еще далеко…» А здесь еще в квартире, которую он снимал, как-то пропали деньги. Вызвали милицию и стали показывать на него пальцем… Короче говоря, ему просто не повезло… В конце концов он забрал документы и укатил к себе, в Саратовскую область. Наверное, осенью уже пойдет в армию…