Путь к трону: Историческое исследование - Александр Широкорад

Особое внимание самозванец уделил своим «родственникам». Так, Михаил Нагой получил боярство, чин конюшего и большие подмосковные вотчины Годуновых. Но больше всех получили Романовы. Скромный инок Филарет возведен в сан ростовского митрополита. А прежний ростовский митрополит Кирилл Завидов был без объяснения причин попросту согнан с кафедры. Причем нет никаких сведений, что Кирилл мог чем-то прогневать самозванца. За что же такая милость простому монаху? За то, что он с начала 1605 года перестал вообще ходить на службы? Неужто за познания в ловчих птицах и собаках?

Димитрий дал самую высшую церковную должность Филарету. Сделать монаха сразу патриархом было бы слишком, да и на том месте уже сидел послушный Игнатий. А крутицким митрополитом был, как мы уже знаем, старый знакомый Гришки Пафнутий.

Младший брат Филарета Иван Никитич Романов получил боярство. Не был обойден и единственный сын Филарета — девятилетний Миша Романов стал стольником. Заметим, что возведение даже двадцатилетнего князя Рюриковича в чин стольника на Руси было событием экстраординарным.

Даже тела умерших в ссылке Никитичей по царскому указу были выкопаны, доставлены в Москву и торжественно перезахоронены в Новоспасском монастыре.

Многие наши историки утверждают, что Лжедмитрий пожаловал Романовых как своих родственников, чтобы таким образом подтвердить свою легитимность. Такой взгляд не выдерживает критики. Ну, во-первых, настоящему Димитрию Романовы и родственниками не были. Попробуйте в русском языке найти степень родства Федора Никитича и Димитрия Ивановича! Мало того, именно царь Федор, сын Анастасии Романовой, упрятал Димитрия со всей родней в ссылку в Углич, а бояре Романовы во главе с Федором Никитичем с большим усердием помогали царю. Да и не в этом дело. Зачем самозванцу лишний раз напоминать народу, что есть живые родственники царя Федора, которые за неимением лучшего могут стать претендентами на престол? Увы, на этот вопрос ни один наш историк дать ответа не может.

Мало того. Зачем давать Романовым власть и вотчины? Неужели самозванец так глуп, что думает, что гордый и честолюбивый Федор Никитич станет его верным холопом? А ведь чины и вотчины могли так пригодиться польским и русским сторонникам Лжедмитрия. Вот они бы и стали навсегда преданными холопами царя Димитрия I.

Наконец, чем черт не шутит, ведь Романовы могли и опознать Юшку Отрепьева, который пять лет назад жил у них на подворье.

Из всего этого можно сделать лишь один логичный вывод — бояре Романовы были в сговоре с заговорщиками церковными, главой которых предположительно был Пафнутий. Теперь Отрепьеву пришлось платить по счетам. Был ли удовлетворен наградами честолюбец Федор Никитич? Конечно, нет, но качать права было рано. Пока Романовы рассматривали полученные чины, вотчины и другие блага как промежуточную ступеньку для дальнейшего подъема вверх. Теперь Федору и Ивану Никитичам казалось, что еще чуть-чуть — и московский трон станет собственностью их семейства.

Глава 29

Падение Отрепьева

После коронации самозванцу настал черед платить самым большим кредиторам — польскому королю и Юрию Мнишку. Но самоуверенный авантюрист не терял присутствия духа. Мало того, он первым из русских правителей принял императорский титул. Теперь в официальных обращениях Отрепьев именовал себя так: «Мы, наияснейший и непобедимый самодержец, великий государь Цесарь» или «Мы, непобедимейший монарх Божьей милостью император и великий князь всея России и многих земель государь и царь самодержец и прочая, и прочая, и прочая». Увы, самозваный император не мог по-латыни написать свой титул без грамматических ошибок.

Узнав о воцарении Димитрия, польский король Сигизмунд поспешил отправить в Москву велижского старосту Александра Гонсевского. Официально акция Гонсевского представлялась визитом вежливости. Сигизмунд приветствовал Димитрия по случаю его воцарения и приглашал его на свою свадьбу с эрцгерцогиней Констанцией. Но, очевидно, для такого заурядного поручения король не избрал бы одного из своих лучших воевод. Гонсевский должен был поднять вопрос о передаче обещанных королю русских земель и о совместной войне со Швецией. В королевской канцелярии даже подготовили текст письма «шведскому узурпатору Карлу» от великого князя Московского Димитрия. (Сигизмунд явно не был лишен чувства юмора!)

Принять требования короля для самозванца означало подписать самому себе смертный приговор. Передача Польше русских земель неизбежно привела бы к перевороту в Москве. К войне со Швецией Россия была не готова. Шведские войска отличались хорошим вооружением и прекрасной выучкой, поэтому шансы на победу были невелики. И, наконец, целью войны для Сигизмунда было свержение с престола короля Карла IX и объединение двух государств под властью короля Сигизмунда. Понятно, что появление польско-шведского государства, «от можа до можа» (от Черного моря до Северного Ледовитого океана), эдакой сверхдержавы XVIII века, стало бы величайшей опасностью для России.

Но поляки явно не на того напали. Гришка решил обыграть всех: и Сигизмунда, и польских панов, и даже римского папу.

Для начала Димитрий придрался к титулу в королевской грамоте. Гришке принципиально не хотелось числиться великим князем Московским, а хотелось писаться не менее чем «императором» и «непобедимым Цесарем». Гонсевский от такого поворота буквально обалдел и демонстративно раскланялся.

Я воздержусь от дипломатических нюансов польско-русских отношений. Скажу лишь, что Сигизмунд и Димитрий пытались надуть друг друга на уровне мошенников-рецидивистов. Так, Сигизмунд начал шантажировать Димитрия, что-де Борис Годунов жив и скрывается в Англии, и обещал помощь в борьбе с «Годуновым». Хитрый Гришка отвечал королю: «Хотя мы нимало не сомневаемся в смерти Бориса Годунова и потому не боимся с этой стороны никакой опасности, однако с благодарностию принимаем предостережение королевское, потому что всякий знак его расположения для нас приятен».

В свою очередь, Димитрий вступил в связь с панами, учинившими очередной рокош в Речи Посполитой. Возглавил движение пан Зебржидовский, который покровительствовал Гришке во время пребывания его в Польше. Бунтовщики распространяли слухи, что царь Димитрий шлет им на помощь большое войско под командованием Василия Шуйского. До посылки войска дело не дошло, но Гришка получил сильный козырь в переговорах с Сигизмундом III.

16 мая 1605 года папой стал Павел V, Камилл Боргезе. Его предшественник, Климент VIII, предусмотрительно оставил без ответа второе письмо Димитрия от 30 июля 1604 года, где претендент по-прежнему настаивал на своей преданности папскому престолу, точнее, указывал на вознаграждение, которое ожидал получить. Читая депешу Рангони от 2 июля 1605 года о событиях в Москве, Павел V вдруг воспрянул духом. С 4 августа папские грамоты летели в Польшу к польскому королю, к кардиналу Мацейовскому, к самому Мнишку, заклиная их воспользоваться ниспосылаемым свыше случаем. Римскому папе казалось, что уния уже торжественно провозглашена в Москве, и он готовился к отправлению своего легата. А пока, в ожидании, он с таким нетерпением торопил отъезд графа Рангони, что нунций, не имея возможности так скоро снарядить племянника в дальний путь, решился послать вперед одного из его секретарей, Луиджи Пратиссоли, который при случае должен был просить посредничества Димитрия для доставки польскому нунцию кардинальской шапки, давно ожидаемой им. Рим не мог бы отказать новообращенному, который вел за собой в лоно церкви миллионы людей!

Но Пратиссоли не удалось в Москве даже начать разговор об унии. 15 ноября 1605 года ему пришлось отправиться обратно в Краков с письмом Димитрия к нунцию, в котором царь просил представителя папы исходатайствовать для него в Кракове и Риме разрешение Марине в день ее коронования причаститься по православному обряду и соблюдать воздержание по средам и пятницам, и признание королем Польским императорского титула, принятого царем. Об унии не говорилось ни слова. Кроме того, Димитрий отправил состоявшего при нем патера Андрея Лавицкого с личным посланием к папе. Это послание было целиком посвящено политике, и об унии опять не было сказано ни слова. Димитрий предлагал план грандиозного крестового похода против Турции с участием России, Польши, Австрийской империи и других государств. В конце послания стояла подпись: «Император Димитрий».

Папе ничего не оставалось делать, как поверить в искренность Гришки. Теперь ставкой в борьбе за унию стала Марина Мнишек. Кардинал Боргезе написал нунцию, что его святейшество ожидает и духовных плодов от этого брака для блага всего христианства. Сам Папа писал Димитрию, что брак его с Мариной есть дело, в высокой степени достойное его великодушия и благочестия, что этим поступком Димитрий удовлетворил всеобщему ожиданию: «Мы не сомневаемся, — писал Папа, — что так как ты хочешь иметь сыновей от этой превосходной женщины, рожденной и свято воспитанной в благочестивом католическом доме, то хочешь также привести в лоно римской церкви и народ московский, потому что народы необходимо должны подражать своим государям и вождям. Верь, что ты предназначен от Бога к совершению этого спасительного дела, причем большим вспоможением будет для тебя твой благороднейший брак». То же самое Папа написал Марине и ее отцу. Павел V счел нужным напомнить Димитрию о письме, которое тот писал к Клименту VIII 30 июля 1604 года. Напомнив о письме, Папа повторил свои увещевания просветить светом католического учения народ, до сих пор сидевший во мраке и сени смертной, причем снова обещался прислать благочестивых людей и даже епископов на помощь великому делу, если царь признает это нужным.