Воин огня - Оксана Демченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя жена, моя Шеула, самое светлое и доброе существо, в котором я не вижу и тени зла, недавно зарезала махига, пытавшегося убить девочку-сакрийку. Зарезала спокойно и уверенно, не меняясь в лице. Вытерла нож и сказала: «Он был бешеный, теперь никому не навредит». И так же спокойно осмотрела свою руку, распоротую до локтя ножом этого обезумевшего от жажды мести существа… Одиночки, похоронившего семью и пожелавшего уничтожить всех бледных. Шеула не жалела ни его, ни себя, ни меня, исполняя то, что сочла необходимым. Мои соплеменники называют это дикостью. Не знаю… Уничтожать целые племена во имя золота – достойно, а убивать отдельных людей – недопустимо. В здешней дикости есть огромная и для меня непосильная жестокость к себе самим. Безжалостность, запрещающая бояться и проявлять страх, быть слабым и прятаться за чужие спины. Каждый из них стоит лицом к миру и смотрит своими странными глазами, звериными, малоподвижными, пристальными. Каждый непредсказуем, как северный медведь. Словно они рождаются взрослыми и в то же время так и не узнают до самой смерти, что в мире существуют добро и зло. Для них нет двух чаш и равновесия, потому что нет тьмы и света. Есть жизнь, величайший закон мира. И они – живут… А я только смотрю и пробую учиться».
(«Размышления о душах», из личных записей Рёйма Кавэля)Неяркое золото раннего утра превратило город в ожившую легенду, сделало его прекраснее самой заветной детской мечты. Старая медь на крышах богатых домов и колокольне большого храма мягко светилась, оттененная мшистой зеленью. Камни были белыми, теплого молочного цвета. Слабый туман наполнял вид загадочностью. Ичивари смотрел, улыбался и предвкушал грядущее счастье. Если издали город так хорош, каков же он вблизи! Надо все рассмотреть, запомнить до мелочей и позже, дома, рассказать, записать, зарисовать. Надо попытаться вымерять ширину улиц, понять, как продуманы проходы и что в строительстве важнее всего…
Арпа – Ичивари позволил себе мысленно звать Лауру именно так – звучно зевнула, села и тоже улыбнулась. Даже показалась милой. Вполне обычная девочка, а если ее подкормить и отмыть, станет хорошенькой. Дома было бы проще. Ничейную сын вождя привел бы сперва домой, чтобы мама нашла ей рубаху и красивый поясок. А поселить колючую арпу надо конечно же у старой Шовии, та любого ребенка примет с радостью, тепла у нее в душах много, на всех хватит. Отогреется эта непутевая арпа, успокоится, и тогда страх в ее темных глазах погаснет. Можно будет попробовать разобраться без спешки: а почему он, Ичивари, так решительно свернул с каменной дороги? Что особенного нашлось в девчонке и она ли была причиной отклонения от избранного пути?
– Костес, ты сегодня выглядишь ничего, как будто в уме, – весело сообщила арпа. – Не лыбишься во всю пасть. И в городе не лыбься, у тебя зубы неправильные, слишком хорошие. Ни один не выбит, во везуха! И не сломан даже… Прям от ворот пасть захлопни и молчи, не то сразу стража приметит, а лучше от них подальше быть, канальи они. Ны… Ты на палку налегай и кашляй. Понял?
– Спасибо, понял. Лаура, будешь лук и это вот? – Ичивари показал корень. – Больше ничего нет.
Девчонка рассмеялась, скаля мелкие острые зубки и щурясь. Замотала головой и даже отодвинулась.
– Да, лук не всем по вкусу, я понял, – вздохнул Ичивари. – Идем. Какой город, красота…
– Тебе опять тыкву начинает печь, – посочувствовала Лаура, стуча себя по макушке грязным кулачком. – Просто город. Готовь два медяка. За вход.
– Почему ты не моешься? – пробормотал магих, принимаясь щупать в мешке узелок с деньгами.
Найдя монеты, Ичивари подбросил узелок и послушал звон. Два медяка – за каждого? А медяки-то в узле разные, есть крупные и меленькие, одни – с оттиском птицы, другие – с кривой рожей человека. Какой нужен? Лаура наверняка знает… Пришлось развязать узлы и ссыпать все деньги в ладонь, сомневаясь и рассматривая каждый. Лаура запищала от восторга, цапнула золотой и сунула за щеку. Вскочила, запрыгала, радуясь и повизгивая:
– Подари! Што хош сделаю, ноги буду целовать…
– Эту присказку я уже слышал. Зачем? Кругляш тебе зачем?
– Кругляш? – Арпа села, недоуменно глядя на спутника. – Тыква-то у тебя с ба-альшой гнильцой, ны… Это золото! Настоящее!
Лаура сплюнула золото в ладошку, попробовала на зуб, словно пытаясь позавтракать металлом. Подмигнула и перепрятала ценность за другую щеку. Вздохнула, мечтательно глянула вверх. Растопырила грязные пальцы и постучала по мизинцу:
– Я шить умею, двадцать малых серебрушек отдам, в гильдию вступлю. – Арпа постучала по безымянному пальцу, заулыбалась. – Дом куплю. Ма-аленький, совсем старый, зато мой будет! Еще двадцать серебрушек. Телку сторгую – за десять, птицу – за пять медяков, корм, все прочее… – Девочка завизжала от восторга, уже не в силах его скрыть, стукнула себя в грудь и упала, забила пятками по траве. – Дом! Скотина! Гильдия! Я буду такая богатая! И все свое! Никто меня не пнет, а если плюнут, я их на порог не пущу! Я… да я…
Она выдохнула, махнула рукой и покосилась на Ичивари, тихо ожидающего продолжения. Покрутила у виска пальцем и безнадежно усмехнулась.
– Я понял, кругляш можно выгодно обменять, – сделал верный вывод Ичивари. – Хорошо, бери. Мне все равно вряд ли нужны дом, телка и гильдия.
– Тёлок я близко не подпущу, – зло прищурилась арпа. Склонила голову и задала совсем странный вопрос: – А ты пьешь?
– Как все… – Ичивари увидел знакомый по каравелле жест – так обозначали пристрастие к «живой воде» – и решительно замотал головой. – Нет! Нет, такое пить мне совсем нельзя, никогда. Пошли, уже ворота открыты. Лаура, в этом городе есть университет?
Девочка бросила махигу его рубаху, дождалась, пока вещь будет надета, расправила складочки и сама затянула пояс, подергала, посопела, глянула снизу вверх на махига, вздохнула, смачно и многозначительно облизывая губы, и пошла к дороге.
– Ты молчи больше, ны? Нехороши твои слова, каждому про гнилую тыкву не втолкуешь. Медяки дай сюда.
Лаура хозяйски схватила запрошенное, вцепилась в пояс и потащила рослого спутника к воротам, только что не пританцовывая, быстро и весело. Ичивари подумал: «Наверное, отдохнула, отоспалась и поэтому сегодня ведет себя лучше, чем вчера. Или это временно?» Ворота приближались с каждым шагом, стены словно росли ввысь и становились все величественнее… И грязнее. Махиг страдальчески сморщился, прощая городу многое. Копоть, трещины на камнях, щербатую кладку, давно не знавшую ремонта. Гнилые доски крыши галереи над стеной. Опухшую морду охранника, ржавчину на его странной рубашке, кожаной, с нашитыми тут и там старыми железками. Плесень на камнях у рва, мерзостный запах мертвой гнилой воды…
Прощать городу его несовершенство становилось все труднее. Но Ичивари старался. Ведь это не самый лучший город, Лаура предупреждала. Миновав ворота, махиг задохнулся и ненадолго замер. Ветерок, лениво гнавший туман к воротам, вместе с сыростью нес и свежий воздух. Тут, за стеной, свежесть вмиг сгинула, зато сырость осталась. Пахла она столь мерзостно, что предположить, каков источник вони, махиг даже не рискнул. Кто-то в городе умер. Не один… Прочие же тяжело болеют. Он читал воспоминания бледных, это называется «мор». Правда, обычно в больные города не впускают…
– Лаура, – кое-как справляясь с собой, сдавленно буркнул Ичивари. – Здесь болеют?
– Неа, просто город, – пожала плечами арпа. – Идем. Я тут была два раза, когда мой… неважно, в общем, была. Тебе не понравится, я так и знала. Мы быстро топаем до площади, там поглазеем на карету, вдруг имеется? И в западные ворота – шасть!
– Во-во, шасть, – угрюмо согласился Ичивари.
– До заката, – строго уточнила арпа. – Ночевать тут хлафски дорого. И жрать тоже.
Махиг кивнул и больше не затевал разговоров. Есть сейчас он не мог, сама мысль о пище вызывала тошноту. Начисто пропало желание рассматривать дома и вымерять ширину улиц. Это был неправильный город, такой, который нельзя повторять дома. Почему бледные, доверяя свою память бумаге, не написали честно: города есть зло? Нельзя жить в замшелых гнилых стенах и не болеть. Душа тут сворачивается и гаснет, нет возможности позвать асхи. И хуже того, Ичивари признался себе в этом без стыда, беспокоить неявленное – страшно! Потому что есть ощущение, что дух воды или мертв, или обходит стороной рукотворное каменное кольцо зловония. Обтекает, исключая его из живого мира, отрицая целиком, с домами, шумом, яркими красками, с толпящимися людьми, создающими суету, толчею, лихорадочное подобие жизни. Мимо ног протерлась тощая собака, глянула грустными гниющими глазами и, поджав хвост, заковыляла прочь, поскуливая. Задрала лапу и намочила угол… Ичивари поморщился, заподозрив, что мостовую жители не моют никогда. По крайней мере, они точно не прочищают желоб с краю, у стены.