Страж фараона - Михаил Ахманов

– Еще благодарю тебя за сына, – старый ливиец повернулся к Техенне, и глаза его блеснули. – Владыка Песков послал мне сегодня три радости: я видел труп врага, я встретился с сыном, и я понял, что вождь его – могущественный воин, великий, как горы Того-Занг. С таким вождем становишься достойнейшим из людей, украшенным перьями, браслетами и остальным богатством. Но главное сокровище – память! Память о тех, кто пожелал тебя убить и кого ты сам убил, насладившись треском их костей и видом крови, что хлещет из перерезанной глотки!

Прекратив жевать, Семен поглядел на старого разбойника, соображая, сколько глоток тот перерезал на своем веку и сколько разбил черепов. Тянуло на высшую меру или на три пожизненных, если вспомнить, что расстрел в России отменили. Он пробормотал на русском: «С волками жить, по-волчьи выть…» – рванул зубами сочное мясо с кости, проглотил и с важным видом произнес:

– Пять лет твой сын со мной, почтенный Такелот, и не было дня, чтобы кровь не обагрила его оружие. Он убивал нехеси у каждого из трех речных порогов, он убивал воинов-роме, восставших против пер’о, и если в какой-то из дней ему не попадался человек, которого стоит проткнуть копьем, он шел в пустыню и убивал там льва. Нынче львы в окрестностях Уасета перевелись, и он рубит головы журавлям и гусям для вечерних трапез, чтобы не потерять сноровки. А сноровка ему нужна, очень нужна! Ведь он держит щит передо мной и отражает врагов, целящих в мою печень!

– Да пожрет их Владыка Песков! – провозгласил Такелот, раздувшись от гордости за сына.

– Да пожрет, – согласился Семен, обгладывая кость и подмигивая Техенне. Тот тоже работал челюстями, усмехался, а еще помалкивал с достойной похвалы скромностью.

Девчушке, которая прислуживала им, исполнилось лет одиннадцать, и, кроме пояска, браслетов и малахитовой подвески, на ней не было ровным счетом ничего. Груди ее уже начали наливаться, бедра округлились, а огромные зеленоватые глаза то и дело с явным интересом обращались к гостю. Заметив, что Семен тоже поглядывает на девочку, Такелот сказал:

– Хочешь ее? Она – дочь младшей дочери моей умершей сестры и еще не знала мужчин. Большая честь для нее, если ты станешь первым.

Девочка хихикнула, а Семен поперхнулся молоком, побагровел и буркнул:

– Вряд ли это хорошая мысль, отец мой. Видишь ли, я человек рослый и предпочитаю крупных женщин. Иногда мелких, но уж, во всяком случае, не детей.

– Тогда, быть может, ты примешь ее в подарок? Она подрастет и, думаю, будет такой же, как моя сестра. А та была женщиной высокой и сильной и обращалась с оружием не хуже воина. Помню, была у нее дубинка, окованная медью… С этой дубинкой и с котлом, в котором варят мясо, познакомились все ее мужчины.

– И много их было?

Такелот впал в глубокую задумчивость, беззвучно шевеля губами и пересчитывая пальцы, которых явно не хватало. Наконец он произнес:

– Десять и еще четыре, если вспомнить человека из племени мешвеш, который ее украл. Сестра зарезала его во сне, отрубила ухо и детородный орган и вернулась в Уит-Мехе. Очень достойная женщина! И эта, – он похлопал девчушку по ягодицам, – похожа на нее, как один наконечник стрелы на другой.

– Тогда я лучше воздержусь, – сказал Семен, прикидывая, что с двумя наложницами, кушиткой и ливийкой, ему, пожалуй, не справиться. В постели еще туда-сюда, а вот в иное время… Не будет спокойствия в доме! Девчонка подрастет, и либо То-Мери скормит ее крокодилам, либо она пырнет То-Мери ножиком. Нехорошо!

– Но я должен чем-то тебя одарить, господин! – воскликнул Такелот. – Я был вождем, и я не беден, но думаю, что в доме твоем хватает оружия и чаш, а в загонах – овец и коров. Какой же дар наилучший, если не женщина? Та, чье тело прохладно в жару и греет в холод?

Семен потер щеку с недельной щетиной.

– Мне есть с кем согреться, почтенный Такелот. Что до подарков, то я буду счастлив, если ты одаришь меня воспоминаниями. Ты ведь сам сказал, что главное сокровище – память!

Старый разбойник приободрился и вроде бы даже помолодел.

– Хочешь, чтобы я перечислил убитых врагов?

– Нет. Но слышал я от сына твоего, что в молодые годы ты странствовал по четырем сторонам света и брал добычу в любом оазисе, в Обеих Землях и на морском берегу. Расскажи мне об этих походах и дальних краях. Например, о горах Того-Занг… Никогда о них не слышал.

– Ах-ха! – Такелот сморщился, припоминая, отставил чашу. – Давно это было! Когда же?

Он бросил взгляд на Техенну, и тот подсказал:

– После набега людей из Каттара. Когда смерть коснулась моих братьев и матери, да будет к ним милостив Осирис!

– Верно! Моя женщина погибла, и погибли мои сыновья, когда шакалы из Каттара явились в Уит-Мехе… Мы вырезали их сердца, но не у всех – многие утекли в пустыню, и я собрал отряд, чтобы догнать их и бросить в пасть Владыке Песков с отрезанными ступнями. Каттар, мой господин, это большой оазис в пятнадцати днях пути к заходу солнца, и лежит он в глубокой котловине, где травы обильны, воды сладки, а скот тучен. Но мы, люди из Уит-Мехе, плохо знаем те места, и потому шелудивые псы, за коими мы гнались, пришли в оазис раньше нас, забрали свои стада и женщин и покинули Каттар, опасаясь нашего возмездия. Добравшись туда, я увидел, что пастбища и палатки пусты, что нет для нас ни врагов, ни добычи, а значит, зря мы терпели жару и голод в песках и утоляли жажду протухшей водой. Сердце мое огорчилось, и я сказал себе…

Такелот хрипло закашлялся, приник к чаше с молоком, потом, отдышавшись, хлопнул костистыми ладонями по коленям:

– Я сказал, что буду преследовать каттарских псов, как гиена преследует лань, долго и терпеливо, пока не увижу их кровь на своем клинке. Не ради поживы, а ради мести, ибо они убили двух моих сыновей и мать последнего сына, Техенны, который в те годы был слишком мал, чтобы пронзить врага дротиком. Воистину, жажда мести обуревала меня, и я поклялся Владыке Песков страшной клятвой, и в знак ее спалил свои волосы над огнем. А после двинулся через пустыню на запад, и через двадцать дней все мы – я, мои воины и ослы – увидели море…

Это какое же море? – подумал Семен. Если отправиться из Уит-Мехе и идти на запад больше месяца, то одолеешь километров восемьсот… самое большее – девятьсот… Значит, не до Атлантики добрались, а до Средиземного моря, до залива Большой Сирт, который врезается в Африку будто след лошадиного копыта… Тоже немалое путешествие! Через пустыню и сухую степь!

Он решил, что нанесет этот маршрут на карту. Карты у Семена были – и получше той мозаики с росписью, что украшала пол в святилище Ипет-сут. Его память художника хранила очертания земных континентов, самых крупных островов, озер и рек, в нужном месте и нужных пропорций, и если он и ошибся в чем-то, то не больше чем на сотню-другую километров. Еще в первый год своей жизни в Та-Кем он начертил эти карты на листах папируса, изобразив с особой тщательностью Средиземное море, Красное, Черное и Персидский залив, а также территории, лежавшие на их берегах. Этот атлас являлся его величайшим сокровищем – тем более что на одной из карт были помечены уже существующие и еще не выстроенный города: Кносс, Афины, Коринф, Микены, Рим, Ниневия, Вавилон и Карфаген.

– Мы увидели море, – продолжал Такелот, – но не увидели врагов. В тех местах живут люди нашего языка, с которыми у нас, за дальностью расстояния, нет ни споров, ни счетов. Они сказали, что каттарские псы идут вдоль побережья и что мы нагоним их через несколько дней, ибо стада их истощены, а люди сбили ступни в кровь. За нами тоже оставались следы крови – ведь переход через пустыню нелегок, и трое из наших стали жертвой Владыки Песков. Но все же мы могли двигаться быстрее, так как не было с нами ни женщин, ни детей, ни стариков, а одни лишь сильные воины числом двадцать и шесть десятков. Мы направились в солнечную сторону, а потом берег опять повернул на закат, и вскоре увидели мы вражеский стан, и напали, и убили всех, кроме ослов, овец и коз. Сердце мое успокоилось, и я уже подсчитывал добычу, но тут явились к нам люди той земли, за своей половиной, ибо битва была в их краях и хотелось им поучаствовать в дележе. Я дал, что они просили, и они сказали: теперь дай все, раз перебил женщин этого племени, которые были нам нужны! И я дал остальное, ибо явились они в великом множестве… Вор у вора скотину украл, мелькнуло у Семена в голове. Впрочем, у Такелота имелось на этот счет иное мнение.

– Я дал, так как животные были и вправду истощены и гнать их по пустыне сорок дней казалось немыслимым. Отдав же, решил, что забрался далеко и стоит посмотреть другие земли на западе, и воины мои с тем согласились; каждый думал, что найдет другую добычу, легче весом, дороже ценой. И тогда мы встали, подняли оружие и ушли от трупов наших врагов и двигались еще сорок дней вдоль берега, ни в чем не испытывая нужды – охота в тех краях обильная, вода сладкая, а люди, одаренные мной, позволяли нам пить ее и стрелять антилоп без числа. Так мы шли на восход солнца, потом свернули к северу, снова на восход и опять на север, пока не добрались до широкой равнины, лежавшей между горами Того-Занг и морем…