Свидетельство - Лайош Мештерхази

В бомбоубежище рассказывали: утром табун одичавших армейских лошадей вломился в продуктовую лавку Коднара на улице Аттилы. Там оказалось два центнера сахара. Половину сожрали вместе с упаковкой, половину втоптали в землю.

— Так и надо этому жадюге! — мстительно кричала какая-то женщина. — Ребенок целый день молит: «Дай хоть кусочек сахару». А этот негодяй сколько времени прятал его, не продавал!

Унылый старичок, как видно из чужих, пристроившийся прямо у входа, на полу, сетовал, шамкая беззубым ртом:

— У меня на улице Чорс два кило сахару осталось. Да вина десять бутылок…

Неожиданно к беззубому старику подсел Лайош Сечи.

— А где оно, это ваше вино, дедушка?

— Где я живу, на улице Чорс… Только там фронт очень близко, все время палят и палят… Не выдержал я. А с собой всего не унесешь… И оставаться нельзя было: все время так и палят, так и палят. Взял только самое необходимое…

— Я бы сходил с приятелем, принес. Можно еще туда добраться?

Старик подозрительно покосился на Сечи, но все же в глазах у него блеснула надежда.

— Сходили бы?..

А в голове билось сомнение: можно ли доверить ключ от погреба этому лохматому, заросшему незнакомцу? Сечи и правда не только не брился с самого начала осады, но и умываться-то ему не каждый день удавалось.

— Меня здесь знают. Вот хоть господа Сакаи. Словом, если оно еще уцелело, ваше вино, я принесу. Вопрос только: можно ли еще туда добраться сейчас?

— Наверное, можно, — как-то неуверенно проговорил старик. — Отчего же нельзя? Фронт там, правда, близко — так ведь он уже давно там. Не думаю, что за два дня, пока я здесь…

— Только дайте мне, пожалуй, записку, чтобы меня впустили. А то, чего доброго, еще за грабителя примут…

Когда они договорились и старик трясущейся рукой стал писать записку дворнику, в убежище появился Юхас. Сечи отвел его в сторону и спросил глазами: ну как? А машинист едва удерживался, чтобы не расхохотаться громко, радостно.

— Превзошло все ожидания, — сказал он, улыбаясь и подмигивая. — Чуть и сам богу душу не отдал… Вагон на вагон зашвырнуло! Воронку в земле вырыло, наверное, до самой Чертовой речки, что под полотном дороги в трубу взята. Нет больше бронепоезда!

— Утром перейдем через линию фронта, — шепнул Сечи.

Ночью они почти не спали, на рассвете проснулись первыми. По вымершим улицам металось эхо одиночных винтовочных выстрелов. Они разыскали Шани Месароша и его товарища. Приятели уже перестали опасаться ареста и вернулись в свой дом, в комнатушку дворника под лестницей. Сечи разбудил их. И парадная дверь, и дверь в комнату существовали лишь номинально — закрыть ни ту, ни другую было уже невозможно.

Сечи сказал Шани, что он должен на словах передать дяде Мартону, и заставил его повторить.

— Если сумеешь, постарайся сегодня же утром…

— А вы?

— Не удастся — возвратимся сегодня вечером или завтра. А удастся — тоже быстро вернемся…

— Ты скажи: долго все это будет еще тянуться?

Сечи пожал плечами.

— Теперь, как мне кажется, действительно не больше одной-двух недель…

Шани медленно встал с постели, потоптался на полу в одних трусах, начал одеваться.

— Слухи всякие ходят… Вчера вот слышал, будто немцы в наступление перешли, до Дуная прорвались…

— Хотели бы прорваться! Я сегодня всю ночь не спал. Что-то совсем не слышно было их «юнкерсов». Если и прилетали, то один-два, да и обчелся. А это говорит куда больше, чем все слухи. Ну ладно, мы пошли! До свидания!

Они стали спускаться по покатой улочке. Это было не так просто. Улица была заставлена множеством полуразбитых и совсем разбитых повозок и машин — местами от стены до стены. Сечи и Юхас попадали в запутанные лабиринты, ползли под телегами и грузовиками, и, пока добрались до табанского кладбища, даже на ледяном предрассветном ветру их прошиб не один пот.

— Думаешь, проскочим? — волновался Юхас.

— Я недавно без единой бумажки прошел через нилашистские патрули, — сказал Сечи. — С одной солдатской книжкой. Но ее я даже вытаскивать не стал, чтобы не выявилось, что я дезертир. А теперь у нас отличнейший пропуск: десять литров вина! Никому и в голову не придет, что мы собираемся через фронт драпануть… Десять литров вина! Да это же всякому солдату понятно…

Когда Шани и Янчи Киш пришли в убежище на Туннельной улице, там, несмотря на ранний час, царил страшный переполох. Вместе с супом Магда принесла Жуже Вадас потрясшую всех новость: на Крепостной горе открылся «Бакалейный магазин Рева»! Сама она услышала эту новость у колодца, от жившего в Крепости старичка, который каждое утро одним из первых приходил за водой. Пока стояли в очереди, а затем по дороге домой — несколько улиц им можно было идти вместе, — старичок поведал Магде всю свою жизнь: у него в Пештуйхее свой домик, сам он бездетный вдовец, почтовый служащий на пенсии. Единственный его родственник, младший брат Оскар Мур, референт из министерства, живет здесь, в Крепости. Старичок — крестный отец трех дочерей Мура, им же завещал он и свой дом. По большим праздникам старый господин обычно ужинал у Муров и оставался у них ночевать. А на рождество застрял вот здесь окончательно, не смог больше выбраться к себе домой.

А этим утром простодушно выболтал ей, — ох, и намылили бы ему за это шею коренные обитатели Крепости! — что бакалейщик Рев дал знать своим старым покупателям: нынче утром он снова откроет свой магазин… В самом деле, зачем трубить об этом по всему городу!

Но Магда, разумеется, не утаила, передала новость дальше — и в первую очередь Жуже Вадас и Аннушке Кёсеги.

В последнее время девушки немного охладели друг к другу. Жужа сдружилась с молодым родственником главного инженера и охотней разговаривала с ним, чем с «глупышкой Аннушкой». Аннушка же, которая очень серьезно отнеслась к доверенной ей тайне, несмотря на все допытывания Жужи, так и не открылась ей, что за пакеты получает, какие люди иногда наведываются к ней и что за новости она им передает.

— Да так… это все железнодорожники, — отвечала Аннушка и поводила плечом.

Зато дозналась Жужа, что спрятала у себя на квартире Аннушкина хозяйка перед отъездом. Дозналась и, как и предполагала Аннушка, тотчас же напустилась на нее, обозвала «набожной рабыней». Из-за этой «рабыни» они и поругались. Говорили теперь друг с другом только за едой (сначала Аннушка и к супу не хотела прикасаться, но Магда успокоила ее, сказав, что приносит суп им обеим). Кстати сказать, Жуже больше по душе была дружба с родичем главного инженера, чем с этой глупышкой-служанкой. Очень быстро они с Лайошем Поллаком выявили полное родство душ. Молодой человек под большим секретом сообщил Жуже, что он профессиональный революционер с многолетним стажем и давно приговорен к смерти, что под псевдонимом «Пепе» он пишет статьи в парижские газеты, а также работает над «Новой энциклопедией понятий». И доказал, как дважды два, что «каких бы жертв ни потребовала осада от личностей, она должна тянуться как можно дольше и причинить максимум разрушений»… ибо обществу нужна «tabula rasa»[42]!

Но великая новость — «Рев» открывается! — помирила всех троих.

Как ни возражала Жужа, Поллак все же настоял на том, что и он пойдет с ними в Крепость.

Рев торгует! Все, чьих ушей достиг этот слух в подземном мире бомбоубежищ, схватили хозяйственные сумки и помчались к магазину. Обитатели Крепости, весь дом на Туннельной улице, где жила Жужа, и из дома, где жил Ласло, — и те, кто хоть раз за всю осаду посмел высунуть нос на улицу, и те, кто, гонимые нуждой, впервые решались на этот шаг.

Уже сыпались на мостовую мины, — к счастью, в этот день они большей частью летели в сторону Орлиной горы. И пулеметы уже клевали черепицу и стены уцелевших домов, — но толпа человек в двести собралась вокруг небольшой лавки на Крепостной горе. И вот «Рев» открылся. Люди стояли, прижавшись к стенам, укрывшись под арками окрестных домов. А бакалейщик с решимостью и счастливым волнением привычным, но за шесть недель словно уже забытым движением руки сдвинул вверх железную штору над входом и провозгласил:

— Пожалуйста, дамы и господа! Только прошу в порядке очереди. Всем хватит!

И он выдавал муку и сахар, соль и вино, маргарин и растительное масло, отвешивал за деньги и в кредит, старым клиентам и тем, кто прежде хаживал в другие магазины. Медленно ползла боязливая и торжественная человеческая вереница, и из уст в уста передавалась весть:

— По полкило муки дает на человека и по сто граммов сахару! Пол-литра масла…

В толпе Поллак и девушки столкнулись вдруг с Палом Хайду. Сапожник со страху даже побледнел, увидев Поллака. Но тот успокоил старика:

— У меня превосходные документы. Все в порядке!