Путешествие парижанки в Лхасу - Давид-Ниэль Александра

Не только в Лхасе ходят слухи о деньгах, отданных иностранцам, но жителям столицы по крайней мере известно, что тибетцы получают взамен. В других местах дело обстоит иначе. Когда крестьяне той части провинции Кхам, что недавно находится под властью ламы-государя, начинают жаловаться на постоянно растущие налоги, чиновники отвечают им, что их отец-заступник Далай-лама тут ни при чем, но пилинги приказывают ему отбирать у них деньги. Простым горцам не объясняют, почему государь подчиняется и что он получает за эти деньги. Крестьяне лишь запоминают, что причиной их разорения являются гнусные «иностранцы с белыми глазами».

Так в отдаленных уголках Азии насаждают и подогревают ненависть к белым людям. Эта ненависть возрастает, распространяется и готовит все новых сторонников любого вождя, который возложит на себя миссию долгожданного спасителя — поборника справедливости.

Каждый год в ночь полнолуния первого месяца в Лхасе отмечают очень любопытный праздник. Конструкции из легкого дерева высотой до четырех-пяти метров украшаются орнаментом из подкрашенного масла. К ним прикрепляют фигурки богов, людей и животных, также сделанные из масла, и перед каждым из этих сооружений, именуемых торма, ставится стол с несколькими рядами масляных ламп. В паркоре, то есть «круговом маршруте» паломничества вокруг храма Джо-Ханг[176], пролегающем по улицам города, воздвигают приблизительно сотню торма. Этот ночной праздник предназначен для богов; подчас для их развлечения устраивают концерты.

Праздник масляных торма, отмечаемый в Лхасе, славится во всем Тибете и даже в соседних странах. Безусловно, это очень яркое зрелище, но предпочитаю, когда оно проходит в величественном монастыре Ку-Бум, где мне не раз доводилось на нем присутствовать.

Как бы то ни было, эта часть программы новогодних празднеств в Лхасе позволила нам провести очень веселый вечер.

Как только лампы были зажжены, мы с Йонгденом отправились в паркор, где собралась большая толпа, ожидавшая прихода Далай-ламы, который должен был произвести смотр торма.

Я уже неоднократно наблюдала подобные скопления народа, но приходила на такие гулянья в сопровождении слуг, следовавших впереди, и других людей, прокладывавших мне дорогу. Впервые мне предстояло узнать на собственном опыте, что значит тибетская толчея.

Группы докпа, могучих великанов в бараньих шкурах, взявшись за руки, образовывали цепи, бросались ради забавы в те места, где толпа была особенно густой, и принимались дубасить огромными кулаками по бокам тех, кто, на свою беду, попадался им на пути. Местные полицейские, вооруженные кнутами и длинными палками, все больше нервничали по мере приближения часа появления Далай-ламы и пускали в ход свое оружие направо и налево без всякой причины. Мы пережили немало веселых минут среди этой суматохи, уворачиваясь от ударов и стараясь, чтобы нас не затолкали. Наконец объявили о приходе Далай-ламы, и беспорядок усилился. Полицейские окончательно рассвирепели, и драчуны разбежались. Остались лишь зеваки, выстроившиеся в ряд вдоль домов лицом к торма и прижатые друг к другу плотнее, чем сардины в консервной банке. Я стояла среди них. Позади у окна своего дома сидел человек, которому я загораживала обзор, и время от времени он толкал меня кулаком в спину, но все его усилия были тщетны: даже если бы я захотела, то не смогла бы сдвинуться с места. В конце концов он, очевидно, это понял или моя бесчувственность его сломила; так или иначе, тибетец перестал утруждать себя зря.

Весь гарнизон был в боевой готовности; пехота и кавалерия прошли друг за другом перед торма. Далай-лама, которого несли в китайском кресле, обтянутом желтым шелком, проследовал в окружении главнокомандующего и высокопоставленных чиновников. Шествие замыкали солдаты. Духовой оркестр играл английскую эстрадную музыку; трещали китайские петарды, и бенгальские огни озаряли пространство вокруг кортежа своими мимолетными отблесками. Вскоре государь-лама скрылся из вида.

Затем процессии последовали одна за другой: дворяне, впереди которых шагали слуги с китайскими фонарями; знатные дамы, окруженные камеристками; высшие церковные чины со своими слугами-монахами; представитель махараджи Непала и многие другие — аристократия, духовенство, богатые купцы; все они были в нарядных одеждах, довольные, веселые, немного навеселе… Мы с Йонгденом приняли участие в народном гулянье, и нам передалось всеобщее возбуждение: мы бегали по освещенным улицам, толкались и радовались, как дети, что встречаем Новый год в Лхасе.

Когда пришло время возвращаться в свою лачугу, мы с изумлением увидели, что улицы, которые полная луна должна была заливать своим светом, становятся все более темными. Что бы это значило? Мы не употребляли спиртных напитков, и, в отличие от большинства жителей столицы в тот вечер, у нас не было оснований видеть все в тумане. Добравшись до какой-то площади, мы убедились, что луну окутал мрак: это было затмение. Простые люди принялись барабанить по котлам и другой домашней утвари, чтобы заставить дракона отпустить ночное светило, которое он намеревался проглотить.

Затмение было полным; я наблюдала его до утра и могу утверждать, что никогда не видела более интересного зрелища.

— Это еще лучше, чем завеса из песка, которая протянулась перед Поталой в день нашего прибытия, — сказал мне Йонгден со смехом, — «ваши боги» уже начинают затмевать луну, чтобы скрыть нас от чужих глаз. Если вы мне верите, скажите, чтобы они перестали: чего доброго, еще погасят солнце!

Лхаса разделена на несколько районов: Лубу, Рамоче, Ютог, Лассашё, Тенжиайлинг, Тсемалинг, Тсешолинг, Банаджонг, Паркор и Норбулинг.

Достопримечательностями города являются мост через приток реки Кюи и обелиск на пьедестале.

Мост сделан в китайском стиле; он окрашен в красный цвет и покрыт крышей из зеленой черепицы — считается, что это связано с его названием «мост с крышей из бирюзы». На самом деле данное название происходит от имени знатного рода, чей дом расположен поблизости. Один из предков этой семьи получил в награду от китайского императора «бирюзовую пуговицу» (ю тог[177] — по-тибетски), с тех пор его потомков величают «господа ю тог», и мост с близлежащим кварталом окрестили в их честь.

Обелиск — гораздо ниже, чем на площади Согласия в Париже, и на нем нет никаких иероглифов; тем не менее он хорошо смотрится на своем месте. Напротив него возвышаются стелы — сооружения в виде сужающихся кверху столбов, на которых высечены надписи на тибетском и китайском языках; они находятся под крышами двух домиков.

Обелиски и стелы стоят у обочины большой дороги, пролегающей у подножия Поталы.

Эта дорога, какой бы заурядной она ни казалась, начинается в Индии, проходит через всю Центральную Азию, Монголию и заканчивается в Сибири; несмотря на то что эту длинную трассу перерезают высокие горные цепи, она не представляет особых трудностей для хорошего всадника. Зимой, когда благодаря низкой температуре можно перевозить продукты и другие товары по льду, по ней можно добраться до монгольской границы почти напрямик, через безводный край. Летом путники вынуждены делать крюк, обходя с восточной стороны большое Голубое озеро (Куку-нор), о котором я уже упоминала. Вероятно, когда-нибудь трансазиатские экспрессы повезут по здешним местам туристов, удобно устроившихся в роскошном купе, но тогда путешествие утратит большую часть своей прелести, и я рада, что прошла от Цейлона до Монголии до наступления этой поры.

Столица Тибета — оживленный город, населенный жизнерадостными людьми, которые больше всего любят проводить время вне дома; поэтому, хотя в Лхасе живет немного народа, ее улицы наводнены людьми от рассвета до заката. Неразумно выходить из дома с наступлением темноты. Местные жители утверждают, что их безопасность, которая, вероятно, всегда была не слишком велика, стала куда более сомнительной после учреждения армии и государственной полиции. Говорят, что законные стражи порядка ночью нередко превращаются в бандитов.