Зеленый рыцарь - Айрис Мердок

— Прошу вас…

— Простите. Вы сами обременили себя моими проблемами и должны отвечать за последствия. Вам известно о моих утратах. Провалы в памяти лишили меня чего-то важного, возможно, важнейшей части моей жизни.

— Она связана с добродетелью или пороком?

— Понятия не имею! Если бы я знал… в любом случае, с этим делом надо окончательно разобраться.

— Вы имеете в виду Лукаса?

— А также и милых дам.

— Может, ваш провал в памяти связан с женщиной?

— Говорю же вам, я не знаю! Я имею в виду ваших милых дам.

— Да, конечно, ради них…

— Вы ничего не знаете о ненависти. Одно древнее изречение гласит: «Пусть враг думает, что у него есть шанс на спасение, ибо, припертый к стенке, он будет биться насмерть, а спасаясь бегством, может быть сражен…» Надо позволить ему думать, что у него имеется альтернатива смерти.

— Это грешные мысли. Не можете ли вы подавить их?

— Говорят, что убийцы возвращаются на место преступления.

— Но в данном случае не было никакого убийства.

— И на месте убийства… остается нечто важное.

— Вы подразумеваете некое порочное начало?

— Мне кажется, что если бы я вернулся на то место, где потерял память, то смог бы восстановить ее.

— Что ж, я могу пойти с вами.

— Если бы все могло повториться…

— Возможно, это подобно своеобразному ритуальному очищению и даже исцелению… вероятно, нечто подобное помогало исцелению ваших клиентов.

— Да, мы же можем вновь разыграть эту сцену!

— То есть повторить ее во всех деталях, чтобы помочь вам рассеять, растворить весь ваш гнев и вашу ненависть? Наверняка вы имеете в виду нечто подобное! О, пожалуйста, пусть так все и будет! Питер, вы же можете просто простить Лукаса. Простите его, и тогда все будет хорошо. Именно тогда вы обнаружите…

— Для меня уже ничего больше не будет хорошо. Если бы он встал передо мной на колени, я мог бы изувечить его.

— Но он не виноват, это же была ужасная ошибка, несчастный случай.

— Никакого несчастного случая. Тот парень хотел убить своего брата. Но вместо него убил меня. Я отдал свою жизнь за его брата. Справедливость должна восторжествовать.

— Но вас же было только двое! Вам ведь все это приснилось, а потом вы просто захотели рассказать нам ваш сон.

— Обратитесь к вашему другу, к тому самому младшему брату, идите и спросите его, пусть он расскажет вам правду. Необходимо наконец внести полную ясность. Я должен отомстить за нанесенный мне ущерб. Я хочу искалечить, изувечить его так, как он искалечил и изувечил меня. В меня вошла вся порочность того удара. И он должен поплатиться за нее. Я взываю к слепой Фемиде с ее мечом и весами. Правосудие должно свершиться, даже если дело дойдет до перестрелки. Порок должен быть наказан. Ничто не принесет мне успокоения, кроме отмщения.

— Питер, пожалуйста, успокойтесь, вы говорите безумные, жуткие вещи. Вами завладели ужасные идеи и представления; если бы вы только смогли отбросить их и проявить снисходительность и милосердие, то и сами смогли бы исцелиться, смогли бы сами обрести свободу и освободить всех нас. Вероятно, все так и произойдет, если мы вернемся на то место. Подумайте об этом. Вы обладаете огромной силой. Вы сможете вновь сотворить чудо.

— Вы по-прежнему воображаете, что я ангел?

— Я уверен. Вы добрый ангел. Таково ваше предназначение. И знание об этом таится в глубине вашей души.

— Кстати, вам уже рассказали об Анаксе?

— Нет, а в чем дело?

— Пес заблудился, а я нашел его. Мне повезло встретить его.

— Вот оно — чудо. Я знал, что вы способны творить чудеса! Вы послали ему знак, и он пришел к вам! Он постиг вашу доброту! Так оно и есть! Вы должны поверить в ваше доброе могущество!

— Мои чары распространяются только на невинные души. В этом не особенно много толка.

— Питер, простите, но я ужасно проголодался.

— Что ж, давайте поедим. И, если можно, давайте поговорим на другие темы. Я побывал на вечеринке в Клифтоне.

— На дне рождения? Так они пригласили вас… это же замечательно!

— Да, им пришлось пригласить меня после того, как я нашел собаку!

— И вы поговорили с Клементом?

— Да.

— О, как я рад!

Завтрак в Клифтоне проходил в совершенно непринужденной манере, семья не собиралась по утрам за столом, вознося благодарственные молитвы за хлеб насущный. Мой, пробудившись в шесть утра от глубокого сна, могла одеться, сойти вниз, выпустить Анакса в сад, выпить молока, съесть немного овсянки, после чего вернуться к себе в комнату, прибрать кровать, улечься на покрывало и с полчаса поваляться, задумчиво глядя в потолок. В это так называемое «чистое время» Мой планировала занятия на день или, скажем так, позволяла душе отделиться от тела, после чего, как правило, девочка неистово принималась за дела. Сефтон вставала почти так же рано, пила чай с тостами и слушала семичасовые новости, потом, за исключением самой темной зимней поры, она устраивала себе легкую зарядку на воздухе, приводя в порядок садовое хозяйство. Мой подкармливала птиц и ухаживала за деревьями, а Сефтон следила за низкорослыми растениями и косила траву на газоне. (В саду росли два молодых дерева, посаженные по приезде в Клифтон, — ракитник и японский клен.) Когда Сефтон уже садилась за учебники, Алеф, только накинув пеньюар, направлялась в ванную. Ни Мой, ни Сефтон не имели особой склонности к принятию ванн. В это время Луиза, предпочитавшая вечерние ванны, распоряжалась на кухне, где обычно варила себе на завтрак яйца. Алеф завтракала позже всех, уже после восьмичасовых новостей. Когда кухня вновь становилась свободной, Луиза занималась там уборкой, которую Сефтон разрешала ей делать только в утреннее время. Сефтон невзлюбила посудомоечную машину и теперь редко ею пользовалась. Луиза с волнением прислушивалась к тихим передвижениям дочерей, занимающихся делами в своих комнатах. С недавних пор она почему-то начала побаиваться ранних утренних встреч с ними. Год за годом, месяц за месяцем девочки становились Для нее все более загадочными, а любовь к ним постепенно переросла в мучительные переживания, они опутывали материнское сердце подобно вязкой паутине или кабальным оковам, вызывая порой почти разрушительное напряжение.

Почту, если таковая имелась, обычно приносили около девяти часов утра. В эту субботу, спустя четыре дня после вечеринки Мой, Луиза и Алеф сидели в Птичнике, обсуждая предстоящее путешествие Алеф с Розмари Адварден. По окончании «чистого времени» Мой уже успела вымыть голову и теперь сидела в своей комнате возле электрического камина и сушила длинные волосы, разбирая их на отдельные пряди. В ее белокурых волосах кое-где проблескивала рыжина. Каштановая шевелюра Сефтон также отливала медным блеском. Луиза объясняла это «скандинавским наследием» Тедди. Анакс, которого Сефтон впустила из сада в дом, взбежал по лестнице, процокав коготками по линолеуму, и поскреб лапой в дверь мансарды Мой. Она встала и впустила его в комнату. Разрезвившийся пес набросился на нее с таким живейшим восторгом, будто они не виделись много дней.

«Неужели он забыл Беллами и перестал грустить? — удивленно подумала Мой, — Нет, такая забывчивость невозможна».

Сефтон, сидя на полу в своей маленькой, смежной с кухней спальне, размышляла о том, каким путем могла бы пойти история, если бы убившие Эдуарда II Изабелла и ее любовник Мортимер осмелились бы заодно убить и его юного отпрыска, Эдуарда III. Может, тогда не было бы и Столетней войны?

Прозвенел дверной звонок, Сефтон выскочила из комнаты и, открыв входную дверь, встретила почтальона. Он вручил ей письмо для Алеф от Розмари Адварден (Сефтон сразу узнала легкомысленно порхающий почерк Розмари) и три посылки в коричневой оберточной бумаге. Сефтон отнесла все в кухню и разложила на столе. С удивлением она заметила, что один из пакетов адресован лично ей. Сефтон редко получала почтовые посылки. Она также увидела, что две другие посылки адресованы соответственно Мой и Алеф и что все три адреса написаны одним почерком. Она уже собиралась позвать сестер, но тут ею овладело любопытство. Сефтон, вооружившись кухонным ножом, аккуратно вскрыла предназначенный ей, хорошо запечатанный пакет. Под оберточной бумагой оказался слой салфеток, а под ним блестящая картонная коробочка, под крышкой которой лежало янтарное ожерелье. Она извлекла его из коробки. У Сефтон не было никаких украшений, за исключением деревянных бус, сделанных для нее Мой. Девушка сразу поняла, что в ее руках не обычное, а изысканное и дорогое украшение из пламенеющего полупрозрачного золотистого янтаря, великолепно подобранного и разделенного серебристыми, похожими на жемчуг бусинами. В центре ожерелья выделялся еще более крупный янтарь в виде капли, теплый на ощупь и украшенный изящной гравировкой. Отложив на мгновение ожерелье, Сефтон заглянула в пакет в поисках записки или письма, но ничего не обнаружила. Удалившись вместе с ожерельем к себе в комнату, она надела украшение на шею. Поскольку зеркала поблизости не оказалось, девушка быстро сняла его и положила в карман вельветовой куртки. Ее сообразительный ум, конечно, сразу проник в тайну посылок. Сефтон выбежала к лестнице и крикнула: