Донал Грант - Джордж Макдональд

— Вы же устали! — возразила Арктура.

— И что в этом страшного, миледи? Мужчине полагается не один раз устать, пока он вечером не доберётся до постели, — весело откликнулся Донал.

— Скажите, мистер Грант, должна ли девушка выходить замуж за человека, которого она не любит? — неожиданно спросил Дейви.

— Конечно нет, Дейви!

— Скажите, мистер Грант, — поспешно перебила Арктура, опасаясь, как бы Дейви не сказал лишнего, — в чём заключается долг женщины, наследующей большое имение? Может быть, ей лучше постараться от него избавиться? Или она должна сама взять его в свои руки?

Донал немного подумал.

— Сначала надо понять, какие обязательства налагает на наследника эта собственность, — сказал он, — но, боюсь, на этот вопрос я ответить не смогу.

— А разве кроме этого не существует обязательств перед семьёй?

— Перед семьёй у нас очень много обязательств.

— Я не имею в виду только тех родственников, которые живут с нами под одной крышей. Кроме них надо подумать и о тех, которые передали нам своё имущество. Ведь имение принадлежит не столько мне, сколько всей моей семье, и будь у меня брат, замок отошёл бы к нему. Может быть, семья только выиграет от того, что я уступлю замок следующему после меня наследнику? Поверьте, я спрашиваю вовсе не из праздного любопытства. Власть и большое имущество кажутся мне не слишком завидной долей. Они мне только мешают.

— Мне кажется, — ответил Донал, — что уже тот факт, что вы не унаследовали бы замка, будь у вас брат, показывает на то, что это произошло не случайно: вы были посланы в мир, чтобы замок достался вам. А если это так, вместе с ним Бог налагает на вас определённые обязательства, которых нельзя избегать, отказываясь от имущества или возлагая свой долг на другого. Если бы замок действительно достался вам только от семьи, а не от Бога, тогда вы вполне законно могли бы задавать подобные вопросы, но, честно говоря, в таком случае я, наверное, даже не смог бы беседовать с вами на эту тему. Я понимаю свой долг по отношению к овцам или коровам, которых пасу; по отношению к своему хозяину, к родителям, к братьям и сёстрам, к Дейви. Я обязан любить и почитать своих предков, хранить их доброе имя, хотя эта обязанность, по сути дела, растворяется в иной, неизмеримо высшей. Но что касается оставленного ими имущества, над которым они больше не властны и о котором, надеюсь, больше не думают, — честно говоря, здесь я не вижу никакого долга кроме тех обязанностей, которые связаны с самим этим имуществом — или имением, что бы то ни было.

— Но ведь семья включает в себя не только предков, но и потомков.

— Лучше всего мы послужим потомкам, если сохраним их наследство в самом хорошем состоянии, тщательно исполнив свой долг по отношению к доставшейся нам собственности — так, чтобы от неё исходил свет праведности.

— И что вы называете долгом по отношению к собственности?

— Смотря из чего она состоит.

— Ну, например, из земли.

— Если бы сама по себе земля не обладала никакой ценностью, какие обязательства вменялись бы тогда её владельцам?

— Какие же тут могут быть обязательства?

— Тогда в чём заключается ценность земли?

Леди Арктура смешалась и не смогла ничего ответить. Донал немного помолчал и заговорил снова:

— Если бы вы смотрели на собственность исключительно мирским взглядом, в нашем разговоре не было бы никакого смысла. И всё же, по — моему, в вас до сих пор живёт смутное ощущение, что, несмотря на то, что лучше и праведнее всего поступать по — Божьему, пути мира сего тоже не стоит презирать. Тем не менее, одно остаётся несомненным: ничто, противящееся Богу и путям Его, просто не может быть истинным. Подлинная ценность любого имущества состоит лишь в том, что с его помощью можно творить Божью волю. Настоящего успеха добивается лишь тот, кто действительно творит её. Никакого другого успеха во вселенной и быть не может.

Арктура молчала. Она ненавидела себялюбие, но при этом унаследовала предрассудки, которые были себялюбивыми до мозга костей. От таких пороков избавляться труднее всего, и бывает, что даже самые светлые души лелеют их чуть ли не до конца своей жизни. Донал понимал, что в отношении имения и собственности Арктуре придётся много и тщательно думать. Однако он так же хорошо понимал, что она ни за что не оставит этот щепетильный вопрос без размышлений, и потому решил пока больше ничего не говорить. Перед тем, как возводить стены, нужно заложить крепкий фундамент, так что любые споры и доводы будут бесполезными и даже вредными, если спорящие не договорятся об истинности или ложности тех предпосылок и аксиом, на которые опираются их рассуждения.

Он повернулся к стремянке, прислонил её к трубе, поднялся и заглянул в отверстие. Его вытянутой руки как раз хватало, чтобы достать до той самой решётки, о которой говорил Дейви. Проволока была туго натянута, и на ней не было ни единого следа ржавчины; значит, она не была ни железной, ни стальной. Кроме того, чуть ниже на другой стороне трубы Донал увидел ещё одно окошечко света; видимо, где — то там было ещё одно такое же отверстие!

Затем он заметил, что каждая последующая струна (он уже не сомневался, что перед ним струны) была размещена чуть ниже предыдущей и все они были натянуты под наклоном от одного отверстия к другому — несомненно, для того, чтобы ветер проходил прямо сквозь них, проскальзывая между двумя окошками в трубе. Нет, наверняка призрачная музыка раздаётся именно отсюда!

— Знаете ли вы, миледи, каким образом должна быть размещена эолова арфа, чтобы ветер мог задевать её струны? — спросил он, спустившись вниз.

— Та, которую я видела, была натянута прямо в окне, — ответила Арктура, — и нижнюю раму открывали совсем чуть — чуть, чтобы впустить ветер.

Донал почти уверился в своих предположениях. Он тут же в подробностях описал Арктуре всё, что увидел в трубе.

— Конечно, — добавил он, — окончательно всё можно проверить только тогда, когда подует нужный нам ветер и мы сможем посмотреть, заиграет ли музыка, если, например, закрыть одно из отверстий, или нет. Придётся подождать.

Глава 42

Братская помощь

Однако Донал чувствовал, что даже убедившись в истинности своих догадок и уверившись, что непонятная музыка раздаётся от струн эоловой арфы, устроенной в каминной трубе, никогда не использовавшейся по назначению, они ещё не разгадают всей связанной с нею тайны. Возможно, кому — то было бы достаточно и первого открытия, но Доналу хотелось знать больше. Ему хотелось выяснить, действительно ли загадочная труба ведёт к одному из домашних каминов и если да, то в какой комнате этот камин находится. И всё потому, что в голове у него возник вопрос: а что если призрачная музыка каким — то образом связана с услышанной им историей об исчезнувшей комнате?

Тем временем пытливые расспросы любителей старины о древних преданиях и легендах подбирались к замку всё ближе и ближе, и потому пересудов о замке и его прежних обитателях в округе стало ещё больше, и в этих разговорах то и дело упоминалось жуткое привидение, которое до сих пор бродит по его залам и коридорам. Донал полагал, что рассказы о привидении пошли из — за того, что кто — то из жителей случайно заметил графа во время его ночных прогулок. Домашние же слуги, видели они сами хоть что — нибудь или нет, неизменно связывали подобные истории с легендой о таинственной комнате. Именно оттуда появлялся зловещий призрак, и именно туда он удалялся с первыми лучами рассвета.

Сам Донал всё свободное время проводил со своим другом Эндрю Коменом. Старику стало легче, и он собрался было снова приняться за работу, но вскоре понял, что сапожничать ему уже невмоготу. Силы покинули его, и любое, даже самое незначительное усилие причиняло ему мучительные страдания. Было больно смотреть, как он сидит за своим верстаком, с трудом протыкая шилом кожу и тут же останавливаясь из — за страшного кашля, сотрясавшего его исхудавшее, видавшее виды тело. Щёки его впали, лицо побледнело, он почти перестал смеяться и шутить, хотя ничуть не утратил радостного добродушия и всегда выглядел спокойным и довольным. Он понял, что выздороветь ему уже не удастся и медленная болезнь в конце концов приведёт его домой. Он был готов уйти хоть сейчас — или остаться среди живых подольше, как будет угодно Богу.

В этом не было ничего странного или чудесного. Однако некоторые добропорядочные христиане потихоньку удивлялись, что Эндрю не выказывает особого беспокойства о том, как будет жить Дори после того, как его не станет. Домишко, правда, был их собственный, но денег в нём не было, даже для того, чтобы уплатить все налоги, а если Дори и решит его продать, вырученных денег на жизнь не хватит. Соседи сурово осуждали такое легкомысленное равнодушие к судьбе жены. К тому же им казалось, что оставаться столь радостным и спокойным на краю могилы просто неприлично. Ни один из них даже одним глазком не взглянул на тот мир веры, в котором Эндрю прожил почти всю свою жизнь. Ни один из них не способен был понять, что для Эндрю допустить малейшую опасность зла в судьбе Дори было равносильно тому, чтобы признать, что вселенная покоится на скользких плечах господина Случая и в любой момент может покачнуться и разбиться вдребезги.