Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

В «Ответах» митрополита Киприана игумену Афанасию конца XIV — начала XV в. рекомендуется «приказати» управление монастырскими селами «мирянину некоему богобоязливу» — «в манастырь же бы готовое привозил житом и иными потребами»[733]. Эти «потребы» взимались, очевидно, в виде оброка с крестьян или представляли собой продукты барщинного крестьянского труда.

Показательны данные об оброчных хозяйствах в Новгородской земле. Среди новгородских берестяных грамот А. В. Арциховский нашел документ XIV в., представляющий собой договор («докончание») крестьян с феодалами об уплате последним натурального оброка (хлебом и солодом) и «дара» (продуктами сельского хозяйства и мехами, возможно, ходившими в качестве денежных единиц). «Се доконщяху Мыслове дете Труфале з братьею, — читаем в этом документе, — давати успов 6 коробей ржи да коробья пшеници, 3 солоду, дару 3 куници да пуд меду, детем по белки 3, и 3 горсти лену». Ниже, другим почерком, приписано: «Боран, уновину» (по А. В. Арциховскому, холстину). А. В. Арциховский считает эту приписку дополнением, внесенным феодалом в проект договора, составленный крестьянами[734]. Хозяйство, основанное на продуктовой ренте, выступает из письма (на бересте) некоего Карпа (по-видимому, приказчика) «к осподину моему Фоми» (феодалу). «Было есми, осподинь, на Пустопь ржи, рожь есмь роздилило с Ольксои, с Гафанкомо. Ньмного, осподинь, ржи на твою цасть, два овина цьтвьрти. А Пянтльликь видьль самь»[735]. По всей вероятности, крестьяне в данном хозяйстве эксплуатировались на началах издольщины. Поэтому приказчик и сообщает землевладельцу, сколько хлеба пришлось на его долю из урожая текущего года. Одна дефектная берестяная грамота XV в. сохранила сведения о «поземе» и «даре», поступающих с нескольких сел некоему Фоме. «Позем» и «дар» вносились «белками», хлебом (рожью), мясом («полоть»)[736]. В жалованной грамоте новгородского веча «сиротам» Терпилова погоста начала XV в. говорится о взимании с них посадничьего и тысяцкого «поралья» в размере 40 бел, четырех «севов» муки, десяти хлебов[737].

Приведенных данных опять-таки недостаточно для того, чтобы по-настоящему оценить роль натурального оброка (ренты продуктами) в феодальном хозяйстве XIV–XV вв. Но одно предположение, я думаю, сделать можно. Помимо некоторых «старых» сел, крестьяне которых находились на оброке в силу ряда причин (например, в силу удаленности этих сел от центра владельческого хозяйства и трудности организации здесь барщины), рента продуктами применялась землевладельцами при заведении хозяйства на пустошах. Крестьяне, возводившие поселения на пустующих землях, сначала получали на определенное количество лет льготу в повинностях, а затем облагались оброком, ибо барщину на подобных землях было завести еще трудно. И в этом смысле можно говорить о том, что оброчная система хозяйства служила целям распространения феодальных производственных отношений, развитию феодальной собственности на землю. В этой связи мне хотелось бы коснуться вопроса об особой форме феодальной эксплуатации — издольщине и о происхождении половничества.

Сведений о половниках для XV в. не так много, особенно немного их для центральных районов. Чаще, чем в актах Северо-Восточной Руси, упоминаются половники в Новгородских писцовых книгах. Те данные, которые у нас имеются, свидетельствуют о том, что половники получали от феодалов землю из доли урожая. Половник — это крестьянин, который «сидит на исполовьи»[738].

На положение половников переходили крестьяне-общинники, передававшие феодалам свои участки земли. Так, от середины XV в. сохранилась купчая крестьян Княжеостровской волости на землю для Богородицкой церкви в Лявле, проданную им Харитоном Родивоновым. Последний выговорил для себя и своего потомства право остаться жить на отчужденном земельном участке в качестве церковного половника («а жить на том селе Харитону до ево роду половья до исхода»). Хозяйство нового половника состояло из двора, дворища, пашенной («орамой») земли и лугов («пожен»)[739]. Таким образом, источником «половничества» для крестьян могло явиться хозяйственное разорение, вынуждавшее их продавать землю[740].

Переходя в половники на частновладельческие земли, волостные крестьяне выходили из тяглой общины, переставали выполнять повинности по «разрубу» волостных властей. Так, в середине XV в. Кирилл Юрьевич заключил ряд с Емецкой слободой о том, что сотские и слобожане не будут облагать никакими повинностями половников, проживающих в селе, купленном им и переданном Богородицкому монастырю: «А хто половеник или два на томо селе, а на тых сочскому и весем слобъжаномо ръзруба не класти… ни во къторыи протор, ни въ что»[741].

Источником «половничества» могла быть кабала. В конце XIV — начале XV в. Елена Кормилицына дала Кириллову-Белозерскому монастырю деревню Нарядовскую в Каргободе «и с серебром, что на половникы, два рубля…»[742]. В грамоте белозерского князя Михаила Андреевича Ферапонтову монастырю середины XV в. упоминаются «половники в серебре»[743]. Таким образом, половники близки к «серебреникам» и «окупленным людям». Половниками, вероятно, могли становиться и отпущенные землевладельцами на волю холопы, из которых формировались, как указывалось выше, «окупленные люди»[744].

Но как и «серебреники», и «окупленые люди», и псковские «изорники», «половники» вовсе не составляли какой-то особой категории крестьян.

У половников, как и у других крестьян, часто было свое собственное единоличное хозяйство («собина»), и они имели право на получение доли урожая («половничьи половины») за пользование землей феодала. Так, в одной грамоте говорится: «купил есми у Ивана у Микулинича у Москотиньева у Болшего деревню Сарьскую на Юзе с хлебы и с семяны опрочь половничьи половины да их собины». Значит при продаже земли из запасов хлеба и семян исключалось то, что принадлежало половникам. В духовной грамоте Матвея Васильевича XV в. упоминаются «житные семена» в селе у его половника[745]. В правой грамоте конца XV в. Троице-Сергиеву монастырю говорится о монастырском ключнике, который «жито… делил с половники на гумне»[746].

Иногда половники составляли основное феодально-зависимое крестьянское население вотчины (например, в рядной Степана Цуникова с Ананием Трофимовым XV в. говорится: «…не надобе Степану, ни его детем до Онаньи, ни до его детей, ни до его половников о тых землях ничто же…»)[747].

Как и вообще среди крестьян XV в., и среди половников наблюдалась имущественная дифференциация. В Новгородских писцовых книгах половники упоминаются часто как люди, зависимые от других крестьян, хотя и живущие в собственных дворах и имеющие собственную пашню и сенокосы. Например: «дв. Онтушко староста, дв. Костко, дв. Михал, половникы Онтушовы, сеют ржи 10 коробь, а сена косят 50 копен, 3 обжы». Некоторые половники жили в чужих крестьянских дворах: «Двор Поташ Гаврилов, а у него половники Огешко да Васко». Но были половники, проживавшие и в собственных дворах[748].

Формой эксплуатации половников (и в этом, очевидно, заключалась специфика их положения) являлась издольщина. В Новгородских писцовых книгах XV–XVI вв. постоянно упоминается в качестве повинности крестьян обязательство сдать землевладельцу половину урожая («а из хлеба половье»)[749]. Наряду с этой нормой были в ходу и другие («а из хлеба четверть», «а из хлеба пятина»)[750]. Существовали специальные термины «половной», «третной» хлеб[751].

Имеются отдельные сведения об усилении эксплуатации половников на протяжении XV — начала XVI в. Например, по писцовой книге Деревской пятины значится крестьянин, вносивший «старого дохода из хлеба четверть…, а ныне половничает»[752].

Вряд ли можно видеть отличие положения половников от обычных крестьян в том (как это иногда предполагают), что они не несли государственного тягла. Были половники, исполнявшие тяглые повинности. Так, в правых грамотах конца XV в. содержатся показания половников Троице-Сергиева монастыря. Один из них, Алексей, обращаясь к судье, «тако рек: яз, господине, помню за пятдесят лет, в той, господине, земле — в Мичкове — отець мой жил, а на старца на Ферапонта на троецкаго половничял, а после отца своего половничяю яз, а дань, господине, даем с монастырскими хрестьяны х Костроме, а службою, господине, приданы х Костроме».

Аналогичные показания дал и другой половник, Гридя: «Та, господине, земля Мичково монастырская троецкая, а половничяю, господине, на монастырь тритцать лет, а дань даем, господине, с монастырскими хрестьяны х Костроме, а службу служим с костромляны»[753].