Ошибка господина Роджерса - Владимир Востоков

Январь

«Откуда Вы взяли фотокарточку любовницы Фокина?

Что за газета «Молния»? Кто издает ее, о чем там пишут и можете ли Вы ее прислать нам…

Где он встречается с любовницей, знают ли об этом жена, сын…

Продолжайте уговаривать Марину помириться о Виктором…

Сожалеем, что Вам не удалось выехать на рыбалку на Медвежьи озера. Это задание остается в силе.

…Спасибо за информацию о Фридмане, объекте и о поле».

Февраль

«Благодарим за сообщения о Фокине, за разъяснение о газете с фотокарточкой. Одобряем Вашу находчивость. Жаль, нельзя достать «Молнию». На Ваш счет в Швейцарский банк переведены деньги.

Ждем подробностей о любовнице. Ее фотокарточку поместите в камеру автоматического хранения на Курском вокзале и номер кода сообщите по известному Вам телефону. В порядке том же. Первая цифра кода должна определять буквенное значение (например, «В», значит, она заменяет цифру «три»)».

Вот далеко не полный перечень вопросов и заданий, которые давала мне иностранная разведка за прошедшие пять месяцев.

На одной из встреч с капитаном Насоновым и полковником Подзоровым мы подводили очередные итоги наших отношений с разведкой и обсуждали возможные варианты их дальнейшего развития. Они пришли к выводу, что разведка активно проверяла меня на надежность (об этом говорят задания достать образцы земля, об объекте, о Фридмане, который давно эмигрировал за границу, и об этом не может не знать разведка); разведка готовит против Фокина, как выразился полковник, «острую акцию». И тут же неумолимо встали вопросы: какую акцию? когда? где? кто будет исполнитель? А за этим возникают другие проблемы: как упредить? как обезопасить? как обхитрить? как обеспечить?.. И без конца как, как… И решать надо порой в считанное время и, главное, без ошибок, «упреждая коварный ход противника», как однажды выразился капитан Насонов.

Конечно, я понимаю, это не то что заделать образовавшийся свищ в водопроводной трубе или устранить течь в кране, где все ясно и видно, как на собственной ладони…

Из дневника Марины

«Я все думаю о своей встрече с капитаном Насоновым. Почему ее так спокойно воспринял отец? Ведь он знает, что я была в КГБ и что речь там шла о нем, а делает вид, что ничего не случилось. Больше того. Не только не устроил мне скандала, но даже никаких упреков не последовало. Не узнаю своего папу…

Может быть, его вызывали туда, а он скрывает это.

За последнее время он стал больше следить за своей внешностью. Куда-то стал по вечерам отлучаться. Неужели у него?..»

Медвежьи озера

Я никогда не был на Медвежьих озерах. И даже ничего о них не слышал. А они заслуживают доброго внимания рыболовов. Расположены озера недалеко от Москвы.

— А вы знаете, голубчик, — обращается ко мне Иван Петрович, только что возвратившийся из разведки от соседей, — здесь вовсе недурственно. И клев идет. Мы готовы?

Я усердно готовлю снасти к бою.

— Почти, Иван Петрович, — отвечаю ему, запуская леску под лед. — Пожалуйста, становитесь на часы.

Я огляделся. Недалеко от нас, справа, как и было предусмотрено, расположился капитан Насонов, а слева — полковник Подзоров со своими коллегами. Мороз крепчал.

В небе висели белоснежные облака. Кругом — мертвая тишина.

Сегодня рыбалка необычная, и я меньше всего думал о ней. Волновало и беспокоило другое — неизвестность, а главное, как лучше обеспечить безопасность Ивана Петровича. У нас клев не шел. Так прошло два часа.

— А вы знаете, Алексей Иванович, что-то холодновато. Не желаете ли стопочку рсского глинтвейна? — Иван Петрович обожал на рыбалке горячий портвейн. Никаких других напитков он не признавал. Ему всегда жена разогревала портвейн на спиртовом растворе, доводила его до определенной температуры, а затем помещала содержимое в термос.

— Соблазняете…

— Ах, простите, голубчик, я и забыл, что вы… Ну, а я, с вашего позволения, пропущу одну стопочку. — Он достал термос, налил в серебряную стопку вина, выпил. Причмокнул губами. — До чего же умны были наши предки! — крякнул от удовольствия Иван Петрович. — Впрочем, не во всех отношениях.

Да, клев у нас не шел, как я ни старался. А тем временем мороз все крепчал, сковывал движения и портил настроение.

Я изредка переглядывался с капитаном Насоновым, мысленно задавая ему один и тот же мучивший меня вопрос: «Когда? Ну когда же?» И ждал. Ждал, сгорая от нетерпения, когда же, в самом деле, начнутся события, которые должны будут развернуться здесь, на озерах. Иначе, зачем иностранной разведке понадобилось так настойчиво требовать от меня, чтобы я сюда им доставил ученого Фокина. Так я думал. Так я желал. Мне казалось, что это единственный предоставленный мне случай отличиться и показать на что я способен. Но, к моему огорчению, время неумолимо шло, вот уже наступил полдень, а нас по-прежнему окружала безмятежная тишина. Никто к нам не подходил, никто на нас не нападал.

Я смотрю на застывший в лунке поплавок, требовавший к себе внимания, а мысли мои по-прежнему заняты Фокиным. Вот он сидит рядом, ничего не подозревая, иногда вытаскивает из лунки плотвичку или окунька и радуется, как ребенок, получивший долгожданную игрушку. А я весь в тревоге и напряжении. Ведь и я ответствен за его безопасность. «Мы вместе отвечаем головой за безопасность профессора Фокина», — сказал капитан Насонов, когда решался вопрос о рыбалке.

То ли от холода, то ли произошел спад нервной системы, а может быть, и то и другое, но меня начало клонить ко сну. Невольно вздремнул… Вдруг поплавок вздрагивает и тут же скрывается подо льдом. Я хватаю леску, тяну к себе, она податливо слушается, лихорадочно выбираю леску и не чувствую, чтобы кто-то был на крючке. Вот уже конец лески, и в следующую секунду из моей лунки выныривают… Роджерс и Фани в скафандрах.

— Молодец, Алексей Иванович, — говорит Роджерс, решительно направляясь к Ивану Петровичу.

Я не успеваю опомниться, как они быстро накидывают на Ивана Петровича прозрачный мешок и тут же, схватив его в охапку, скрываются подо льдом.

Я в ужасе оглядываюсь на капитана Насонова, а он как ни в чем не бывало сидит над поплавком. Господи, что теперь будет?

И тогда я, в чем был, ныряю под лед вслед за Роджерсом…

— Голубчик, у вас же клюет, — сквозь сон доносится до меня голос Ивана Петровича.