Деревянный Меч - Элеонора Раткевич

За спиной Кенета массаона поднял руку в знак того, что час миновал, и караульные вскочили на эшафот, чтобы помочь Кенету и Наоки подняться. Кенет моргнул от неожиданности: если только чувство времени его не обманывает, час еще не истек. Да, но как же это? Кенет растерянно оглянулся, поймал бешеный взгляд массаоны и решил вопросов не задавать.

Наоки тоже огляделся. При этом голову он поворачивал, но глаз не поднимал. Его лицо заливала медленная густая краска стыда. Ничего, подумал Кенет, это уже не страшно. Мучается он, конечно, ужасно, но с ума уже не сойдет и в петлю не сунется. Только бы никакой дурак не полез к нему с насмешками!

Но ни одной насмешки не прозвучало. Только топот бегущих ног: теперь, когда все закончилось, воины бежали к эшафоту, чтобы помочь Кенету и Наоки спуститься. Не одна пара рук протянулась, чтобы накинуть на плечи юношей их синие хайю. Наоки резкими, отрывистыми движениями затянул узел пояса; губы его дрожали.

Глава 12

ИСЦЕЛЕНИЕ

Никто не мог бы сказать, что господин массаона вернулся в казарму бегом. Он шел не быстрее, чем обычно, – и только он знал, каких усилий это стоило. Когда за ним наконец захлопнулась дверь, он опустился прямо на пол и прижался лбом к прохладной каменной стене.

Ни разу за тридцать без малого лет массаона Рокай не дал себе самому повода для упрека. Сегодняшний день был худшим в его жизни. Он ошибся, и не единожды, а несколько раз подряд. И его оплошность едва не погубила Наоки.

А ведь массаона был очень привязан к молодому воину. Да и как ему не любить парня, который семи лет от роду подал прошение, чтоб его навечно исключили из числа потомственной знати и вписали в число воинов? Хватило же упрямства у сопляка убедить самого князя Юкайгина! Массаона отлично помнит детские каракули Наоки и поверх них размашистую подпись князя и одно-единственное слово: “Дозволяю”. О потомственной знати массаона был не самого высокого мнения и уж никак не считал, что у отпрыска знатной семьи хватит ума предпочесть воинскую службу бесполезному, но легкому существованию. Тем более он не верил, что у такого отпрыска хватит духу. У Наоки хватило и ума, и решимости, и он сделался дорог сердцу массаоны почти как сын, которого у массаоны никогда не было. Не будь Наоки ему так дорог, никогда бы массаона не разгневался настолько, чтобы позволить ярости взять верх над рассудком. Так можно сердиться только на очень близкого человека.

А близкого человека неплохо бы и знать как следует. Да что там близкого – в конце концов, Наоки его подчиненный, и массаона просто обязан знать, чем он дышит. Обязан. И знал. Много ему пользы принесло это знание? Уж кому, как не массаоне, известно: все слухи о высоком происхождении Наоки – чистая правда. А у этих аристократов свинячьих мозги работают не так, как у нормальных людей. Час позорной скамьи – тяжкое наказание, что и говорить. Человеку со стороны, не воину, даже и не понять, насколько тяжкое. Но массаона должен был, просто должен был догадаться, что Наоки оно раздавит, сломит, уничтожит.

А ведь не догадался.

Зато новичок этот… как его?.. Кенет – догадался. Массаона подумал о молодом полевом агенте с благодарностью, почти с нежностью. Если б не он, Наоки бы спятил в одночасье. Какая немыслимая удача привела этого парня в Каэн! Иначе ошибка массаоны оказалась бы непоправимой.

Да, а с самим агентом массаона разве не ошибся? Ведь мог бы догадаться, открой он глаза пошире и посмотри на новичка как следует. Пояс ему, дураку старому, вздумалось разглядывать. А того не заметил, что кафтан-то и поношенный, и застиранный изрядно. А ведь не от всякой грязи хайю отстирывать дозволяется. Запачканный подобным образом воинский наряд приносят в жертву богам. Хорошо городским стражникам – они нечасто сталкиваются с грязью подобного рода. У обычного же воина его облачение редко претерпевает больше пяти-шести стирок. Потому-то для воина почти невозможно не состоять ни у кого на службе, если он только не нашел клад. Выбор невелик: или соблюдать устав и помирать с голоду, или нарушать устав, разгуливая в непристойном виде. Или одеваться за счет своего нанимателя. Впрочем, даже у самых богатых и знатных деньги скоро выйдут, если тратить их беспрерывно на одежду для своих воинов. Потому-то воины и находятся большей частью не просто на службе, но на императорской службе. Хитер был основатель нынешней династии, ничего не скажешь! Простым добавлением нескольких строк о священности синего хайю в воинский устав он лишил своих вассалов их собственных войск. У кого теперь хватит денег на армию, способную выдернуть трон из-под сиятельной задницы его императорского величества? И долго ли сможет одинокий воин отстаивать свою независимость? Стать воином может кто угодно, если пожелает и сумеет, будь он первым принцем крови или последним побирушкой, да ведь потом ему податься некуда, кроме как в императорские войска, чтоб его там одели за казенные деньги. Хотя какие же налоги приходится драть со всех уголков империи, чтобы постоянно одевать день ото дня растущую армию, – уму непостижимо!

Однако на всякую загадку своя отгадка найдется. Пожалуй, его светлость наместник Акейро не уступает в хитрости древнему императору, а то и превосходит его. Первым же своим указом наместник выдворил все императорские войска из Сада Мостов обратно в столицу. Да еще заявил, стервец, что он таким образом демонстрирует лояльность императору – ибо зачем верноподданному вдали от границы, в самом сердце империи, могут понадобиться войска? Только для бунта. А он, покорный его величества наместник, бунтовать не намерен, что и выказывает наиболее убедительным образом. Вся империя хохотала, а императору пришлось проглотить и не поперхнуться да еще сделать вид, что его накормили чем-то умопомрачительно вкусным. А наместник, избавив городской бюджет Сада Мостов от непомерной статьи расходов, начал нанимать на службу полевых агентов. Их-то указание о стирке кафтана не обязывает. Они могли стирать что угодно столько раз, сколько заблагорассудится. Если полевой агент не под прикрытием работает или с частичным прикрытием, то пояс без именных знаков и застиранный до блеклости хайю – это и есть почетные знаки их высочайшей воинской доблести. Полевыми-то агентами могут быть только лучшие из лучших. Вот этих лучших Акейро и начал привлекать к себе на службу. И платил он им щедрее обычного: по сравнению с чудовищными затратами на содержание императорских войск даже двойное жалованье полевых агентов – пустяк. Естественно, что охотников служить Акейро нашлось немало. И вышло так, что почти все лучшие воины империи находятся на службе у наместника, тратится он на их содержание самую малость, Сад Мостов на сэкономленные деньги благоденствует, и все это – в рамках закона!