Кокардас и Паспуаль - Поль Феваль-сын

– Теперь мне все понятно. Женщины превыше всего ценят в мужчине храбрость.

– Тем более, когда храбрость эта спасает от беды, – вмешалась в разговор Добриньи.

– Вот именно, – подтвердила Нивель. – Если бы не они, нам всем пришлось бы весьма худо, а потому мы обязаны им признательностью.

Говоря это, актриса заметила, что глаза ее равнодушного соседа зажглись неподдельным интересом, и поторопилась рассказать уже известную нашему читателю историю, опустив, однако, все то, что произошло после возвращения в Париж. Гонзага удовлетворенно улыбнулся. Разумеется, он ни в коей мере не считал опасными для себя этих безмозглых танцовщиц, но его порадовало, что их дружба с мастерами фехтования получила объяснение и что Лагардер никак не прнчастен к этому делу.

– Господа, – промолвил он, поднимаясь с места, – нам стало известно о вашем благородном поступке. Вернувшись на родину, мы расскажем, как познакомились с двумя героями. Разрешите пожать вам руку и назовите ваши имена. Я запишу их на свои таблички и даю вам слово, что вскоре о вас узнает вся Голландия…

– Чего уж там, мой славный! – ответил Кокардас, подкручивая ус. – Наши имена и без того гремят по свету… Кокардас-младший и брат Амабль Паспуаль, мастера фехтования из Парижа, лучшие клинки Франции и всей Вселенной! Одним словом, друзья графа Анри де Лагардера, дьявол меня разрази!

Услышав это имя, торговцы из Амстердама невольно сдвинули брови: слишком много тяжелых воспоминаний было с ним связано! А мастера фехтования обменялись рукопожатием с любезными чужестранцами, не подозревая, что видят перед собой своих смертельных врагов.

Знакомство состоялось, и теперь вся компания заняла место за одним столом.

II

ЧЕРНЫЙ АЛМАЗ

В те времена женщины редко появлялись в кабачках и кафе – исключение составляли лишь куртизанки. Лишь иногда знатные дамы позволяли себе совершить опасную вылазку в сопровождении дворян свиты или нескольких кавалеров своего круга.

Но во время ярмарки все менялось. Стало даже хорошим тоном бывать в увеселительных заведениях, расположенных в предместье Сен-Жермен. Влюбленные назначали здесь друг другу свидания, независимо от того, к какому классу общества принадлежали.

Какая-нибудь герцогиня, привыкшая блистать во дворцах, безропотно усаживалась рядом с посудомойкой, а порой даже смиренно просила ее чуть подвинуться, если места не хватало.

Революция, начертавшая на фронтоне своих храмов три слова: Свобода, Равенство, Братство – не выдумала ничего нового: все эти понятия уже существовали, ибо воплощали самый дух ярмарки Сен-Жермен, и никто не смел посягать на эти священные принципы.

Иногда подобное смешение классов приводило к весьма забавным неожиданностям. Случалось так, что в кабачке встречались за одним столиком в ожидании возлюбленного субретка и маркиза, – и какое же смятение наступало, когда на свидание к субретке являлся маркиз, а маркизу радостно приветствовал любовник субретки. Читатель может без труда вообразить себе эту трагикомическую сцену. Подобные скандальные происшествия были нередки: каждый день находился муж, заставший свою жену в объятиях соперника, или жена, подстерегшая неверного супруга. Все эти неприятные сюрпризы сразу же становились достоянием публики, и языки сплетников обоего пола работали без передышки. К счастью, до роковых развязок дело обычно не доходило: легкомысленная эпоха отличалась терпимым и снисходительным отношением к мелким грешкам.

Итак, никого не удивляло, если в кабачке или в таверне появлялась знатная дама, и никто не докучал ей неуместными вопросами или излишне любопытными взглядами. К слову сказать, далеко не всегда посещения ярмарки имели предосудительную цель. Давно известно, что самые тяжкие грехи совершаются под покровом тайны: тот, кто лицемерно демонстрирует свои добродетели на людях, способен на любое злодеяние, дабы утолить сокрытые от взора желания.

Прозрачные проточные воды хранят меньше неожиданностей, нежели обманчивая гладь омута.

Маленькая баронесса де Лонпре очень любила бывать на ярмарке. Порой она прогуливалась там в сопровождении какого-нибудь кавалера, на которого вполне могла положиться, – например, своего родственника барона де Юноде. Однако чаще всего она приезжала в Сен-Жермен одна. Ей нравилась атмосфера полной свободы: здесь находилось куда больше пищи для ее любопытного и независимого ума, нежели в обществе придворных краснобаев, вечно повторяющих свои избитые комплименты и пошлые мадригалы.

До замужества она, наверное, не посмела бы показаться на ярмарке, но теперь, имея столь незапятнанную репутацию, могла себе это позволить.

Вот и сегодня, вместо того чтобы пойти в Неверский дворец, она привычно направилась к знаменитому торжищу, надеясь не только обрести там развлечения, но и утолить снедавшую ее жажду деятельности. С тех пор как Лиана приняла решение найти принца, от которого так глупо отказалась в былые времена, она пребывала в состоянии крайнего возбуждения и остро нуждалась в смене обстановки, дабы хоть чем-то занять себя в преддверии роковых событий.

Разумеется, она не ожидала встретить здесь Филиппа Мантуанского, ибо со стороны поставленного вне закона принца было бы чистейшим безумием показаться там, куда стекался весь Париж и где он был бы неминуемо узнан. Тем не менее, она всматривалась в каждое лицо, повинуясь какому-то смутному предчувствию, говорившему ей, что встреча близка.

Вскоре она ощутила усталость; ее изящные ножки, могущие уместиться в руке ребенка, не были созданы для подобных утомительных прогулок между бесчисленными торговыми рядами. К счастью, прямо перед ней вдруг возник кабачок с приветливо распахнутой дверью; она без всяких колебаний устремилась туда, ибо всегда и во всем подчинялась своим прихотям.

Поначалу Лиана увидела только множество устремленных на нее глаз. Удивительно, но все сидящие в кабачке повернулись в ее сторону. Впрочем, разве не привыкла она быть объектом общего внимания? Где бы она ни появлялась, ее лукавое миловидное личико, остренький, задорно вздернутый носик, искрящиеся весельем глаза привлекали к ней взоры людей. Многим нравилась даже ее манера постоянно облизывать яркие губы розовым язычком!

Успокоившись на сей счет, она решительно направилась к свободному месту и, усевшись, в свою очередь огляделась: справа от нее сидели двое, по виду – судейские чиновники из Шатле, похожие из-за своего одинакового одеяния на близнецов, хотя один был явно старше и богаче, ибо на пальцах у него сверкало несколько драгоценных перстней; затем какие-то головорезы, чей облик показался ей смутно знакомым, и несколько женщин – судя по платью и манерам, певички из Оперы.