На заре царства - Николай Сергиевский

По восшествии на престол Михаила Федоровича в числе взысканных царским вниманием оказался и Матвей Парменыч Роща-Сабуров, стоявший во время венчания государя на чертежном месте в Успенском соборе. Наслышавшись о самоотверженности и заслугах боярина, о бедах, претерпленных им в Москве, юный царь обласкал верного старого слугу, и так как Матвей Парменыч уже пользовался высшим положением думного боярина, то государь просил, чтобы он сам сказал, какой бы он пожелал себе награды за верную службу. Низко склонившись перед ним, боярин отвечал, что высшую награду себе он видит в том, что и доля его трудов пригодилась для великого дела спасения Москвы, и в том, что Господь проявил Свою милость к Москве, привел народ московский лицезреть на престоле законного государя, отпрыска славного рода бояр Романовых, об избрании которого Матвей Парменыч мечтал с начала Смутного времени. При этом боярин высказал две просьбы: ввиду старости, немощности и желания позаботиться перед близкой уже смертью о душе он просил отпустить его на покой, и он готов явиться по первому зову, если он может оказаться еще полезным. Затем Матвей Парменыч чистосердечно и подробно поведал государю историю жизни своего приемыша Аленина, недавно нареченного женихом дочери, о его былых заблуждениях и провинностях против родины и престола, о его раскаянии и заслугах и просил судить его строго, но милостиво и, если государь найдет справедливым, придумать ему способ окончательно искупить вину. Об этом государь обещал подумать, а Матвея Парменыча отпустил с миром, сердечно поблагодарив за верную службу. Жилье боярина в Москве было разрушено, хлопотать о постройке нового на старости лет ему не хотелось, поэтому он удалился с Наташей в калужскую вотчину, где решил провести остаток дней. Усадьба от недавних набегов, к счастью, пострадала незначительно: разорено было лишь хозяйство, угнан скот, раскрадено добро, но с этой бедой постепенно справиться было не так уж трудно, и, поселившись в своем уютном, старопомещичьем доме, хранившем дорогие воспоминания молодости, Матвей Парменыч ушел с головой в любимое хозяйство и повел тихий, отрадный образ жизни. В вотчину несколько раз наведывался из Москвы Аленин и просил Матвея Парменыча не тянуть долее со свадьбой и благословить его повенчаться тотчас после Петровок, но Матвей Парменыч считал, что вопрос о свадьбе надо отложить до решения государем общего вопроса об участи Аленина. Как ни не терпелось молодым людям, пришлось смириться.

Между тем проходили недели, а государь насчет Аленина никаких распоряжений не отдавал, и он начал уже подумывать, не забыл ли о нем тот среди множества новых дел и забот. Но Михаил Федорович о нем не забыл. Вскоре после государева венчания Аленин в середине июля был вызван в Разрядный приказ[109]. Там ему объявили, что по повелению государя он назначается под начало князю Ивану Одоевскому для поимки Заруцкого и Марины, причем обязан в течение недели выехать к месту расположения рати Одоевского. Как громом поразило Аленина это назначение. Во-первых, дело поимки Заруцкого, находившегося, по слухам, уже в Астрахани, могло затянуться на продолжительное время, а кроме того, возлагавшаяся на него обязанность действовать против Марины, которую он хотя и ненавидел, но с которой его связывало прошлое, была для него нравственно тяжела. Рассуждать, однако, не приходилось. Он попросил разрешения съездить проститься с невестой, поскакал в вотчину к Матвею Парменычу и откровенно поведал ему соображения, почему ему хотелось освободиться от назначенной службы, предпочитая ей всякое другое, хотя бы и более опасное и тяжелое поручение. Но старик похвалил разумность данного ему испытания и убедил, что личные счеты с преступной полькой должны быть совершенно забыты ради государственного дела и что путем именно подобного нравственного испытания он только и сможет искупить свою вину. И Аленин смирился и собрался в дальний путь.

Заруцкий с Мариной действительно находились в это время в Астрахани. Бежав летом 1612 года с Мариной в Михайлов, Заруцкий громил и опустошал Рязанскую область, под Рязанью был разбит, пошел дальше, разорил по дороге Дадилов, Епифан, Кропивну, Чернь, Ливны, Лебедян, бросился на Украину, был окончательно разгромлен под Черниговом войском Ивана Одоевского, посланного из Москвы для преследования Заруцкого еще в апреле, и дошел вплоть до Астрахани. В это время в его шальной голове зародился новый безумный план — основать на границах Персии независимое астраханское царство; для этого он вошел в переговоры с персидским шахом Абассом. Завладев с помощью ногайских татар Астраханью, Заруцкий прочно укрепился в ней. В это время под его знамена стали сбегаться казаки с Волги и Терека и огромные шайки голытьбы из северных уездов Белозерья и Пошехонья. Ногайский князь Истерек обещал ему помочь в завоевании Самары. Вместе с тем уже готовился караван судов, на которых Заруцкий собирался плыть вверх по Волге, чтобы громить Казань. Разрасталось новое широкое движение, вызывавшее сильную тревогу в Москве. Но вскоре и Заруцкий, и Марина ожесточили против себя население Астрахани, присвоив себе титул «государя царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси», и, наградив Марину и сына ее соответствующими титулами «государыни царицы и великой княгини Марии Юрьевны всея Руси» и «государя царевича и великого князя Ивана Дмитриевича всея Руси», Заруцкий начал с того, что казнил не желавшего ему подчиниться астраханского воеводу князя Хворостинина, предал, пыткам и смерти сотни ни в чем не повинных астраханцев, грабил купцов, возмущал и религиозное чувство народа: выкрал из местного Троицкого монастыря старинное серебряное паникадило, из которого велел отлить стремена себе и Марине, построил для Марины костел-монастырь, в котором поселился ее многочисленный духовный штат разных католических монахов: польских бернардинцев, испанских августинцев и итальянских кармелитов{34}, нагло издевавшихся над православной верой. Эта «государственная» деятельность «Дмитрия Ивановича» перемежалась с бесшабашным пьянством и разгульными пирами.

Правили не долго: на Вербной неделе 1614 года поднялся мятеж; Заруцкий начал громить город, но подошел передовой отряд царской дружины под начальством стрелецкого головы Василия Хохлова, и Заруцкий, направляясь в Персию, бежал вниз по Волге до Каспийского моря, переплыл на Яик[110], достиг Медвежьего острова, где стоял острожок, которым владел атаман Треня Ус с казаками, и засел там. Хохлов кинулся было вслед беглецам, но успел захватить лишь отставшую от своей госпожи, преданную ей до конца, верную «охмистерину» Варвару Казановскую. 1 июня князь Одоевский прибыл в Астрахань, напал на след беглецов и в погоню за ними послал стрелецких голов Пальчикова и Онучина, а также Аленина. 24 июня они достигли Медвежьего острова, высадились и стали брать острожок приступом. Битва, длившаяся сутки, была упорная. Наконец Треня Ус с товарищами сдались, изъявили готовность целовать крест московскому государю и выдали Заруцкого, Марину и сына ее — Ивана. Заруцкий понял, что песня его спета, сопротивляться не стал и сдался отряду Онучина. Брать Марину под стражу довелось Аленину. В решительную минуту она выхватила из-под рубахи привязанный к шейному гайтану пузырек с ядом, выпрошенным когда-то, еще во время ссылки из Москвы в Ярославль, у придворного своего аптекаря Стася Колочковича, и пыталась отравиться. Аленин вырвал у нее пузырек. Тогда, обезумев от отчаяния и бешенства, она ловким кошачьим движением выскользнула из его рук, посмотрела на него взглядом, полным жгучей ненависти, выхватила висевший у пояса короткий кривой кинжал и с бешеной силой всадила его в грудь Аленину. Потом быстрым движением она тем же кинжалом пыталась нанести рану и себе, но у Аленина хватило сил удержать ее руку. Марину схватили. Аленин, обливаясь кровью, упал…

Шестого июля, некогда венчанная московская царица жалкой пленницей прибыла в Астрахань. Неделю спустя ее и Заруцкого, закованных по рукам и ногам, а также злосчастного сына ее отправили под сильной стражей в Москву, которой приказано было убить пленников в случае нападения и попытки освободить их. Огромная толпа народа встречала их при въезде в Москву. Легко себе представить, что переживала в эти минуты «польская нимфа» при сравнении этого позорного въезда среди тяжелого всеобщего молчания с той торжественной встречей под радостный колокольный гул сорока сороков церквей, которая ей — тогда будущей царице московской — была оказана восемь лет назад.

Через несколько дней после доставки Заруцкого он был посажен на кол. Сына Марины повесили. На той же виселице одновременно с ним был предан казни Федька Андронов. Неделю спустя были казнены «отцы-молодцы» Антипа, Мефодий и Савватий: в завершение бесчисленных своих злодейств они пытались освободить из тюрьмы Андронова накануне казни и во время нападения на тюрьму убили пристава и несколько стражников-стрельцов.