Замуж с осложнениями - Юлия Жукова

Экраны-иллюминаторы показывают мне со всех сторон горы. Слева от нас за них уже начинает заходить солнце. Мне кажется, что оно немного странной формы, и, присмотревшись (благо экран не передаёт настоящей яркости), я понимаю, что солнца там два, большое и маленькое, они просто так близко расположены, что сливаются в одну фигуру.

– – У вас два солнца? – – спрашиваю я прежде, чем вспоминаю, что Азамата лучше не отвлекать.

– – Да, – – отвечает он. Как ни удивительно, но он, кажется, успокоился. – – Мы их называем Солнце и Присолнышек. Он удобный, за полсуток как раз описывает полный круг вокруг большого солнца. Легко время определять.

Действительно, и правда удобный. Я немедленно проникаюсь уважением к этой неразумной звёздочке, которую угораздило закрутиться вокруг другой.

Итак, вокруг нас плоскогорье, а за ним ещё чуть-чуть видна какая-то зелень – – и это в первые дни весны.

– – А там сейчас холодно? – – внезапно озадачиваюсь я. До сих пор как-то не задумывалась об этом, а тут ведь одеваться придётся... А у меня тёплая одежда-то есть вообще? На Гарнете меньше двадцати двух в принципе не бывает.

– – Там градусов двести восемьдесят по Кельвину, – – задумчиво отвечает Азамат, аккуратно выводя ручку манипулятора, чтобы мы продолжали ровненько снижаться. В атмосфере-то ветер, все дела...

– – А... в Цельсия не переведёшь?

Он даже поворачивается, чтобы смерить меня насмешливым взглядом, потом жмёт на что-то, и в углу экрана высвечивается табличка: «Температура у поверхности 283К» .

– – Значит, десять, – – снисходительно переводит мне Азамат. – – Вот уж не штука посчитать.

– – Я никогда не помню, сколько вычесть надо, – – отмазываюсь. – – А вы всегда по Кельвину считаете?

Мало мне было градусников с Фаренгейтом, ага...

– – Кто на инженера не учился, вообще не считает в градусах. А при строительстве кораблей в кельвинах удобнее мерить.

Мы продолжаем спускаться, я уже различаю на склонах редкие деревца, что-то хвойное. Однако в блузочке в десять градусов не выйдешь, придётся что-то искать. Со вздохом оставляю Азамата рулить и отправляюсь одеваться.

Перекопав шкаф, прихожу к выводу, что из тёплого у меня только дарёные меха, которые я все сложила в один общий мешок, потому что доставать в ближайшее время не планировала. Но не знаю... На плюс десять... в мехах... Да и вообще, а вдруг старостам не понравится, решат, что выпендриваюсь... Нет, надо это всё согласовать.

И я снова иду приставать к Алтонгирелу. Интересно, он когда-нибудь будет от меня бегать, как я от него раньше?

Он уже закончил паковаться, сидит на чемоданах, смотрит на меня с немым вопросом в глазах, почему меня в детстве не утопили.

– – Пойдём подберёшь мне, что надеть, – – непреклонно сообщаю я.

Он закатывает глаза, но идёт. По дороге ворчит, что, дескать, я неспособна усвоить простые истины, сказали же, что мои хлопоты ничего не изменят. Угу, знаем-знаем, в школе вон тоже говорили, что формы нету, поэтому приходите, в чём хотите. А потом: треники – – дурной тон, а на джинсах коленки пузырями, иди переодевайся в приличное. Нет уж, я своим представлениям о приличном давно не доверяю.

Как выясняется – – правильно делаю. Первым номером Алтонгирел категорически запрещает мне надевать тамлингское платье.

– – Ты землянка, вот и одевайся, как землянка!

– – А зачем подчёркивать мою крутизну? – – удивляюсь. – – Мне казалось, в этом как раз вся проблема...

– – Ты меня позвала, чтобы спорить? Надевай земную одежду, только не штаны, я тебя умоляю, Старейшины ведь пожилые люди, могут и помереть от такой радости...

Перекапываю шкаф второй раз и раскладываю на кровати все наличные юбки. В конце концов Алтонгирел однозначно указывает на синюю годе. Потом аналогичным образом мы подбираем блузку. В итоге я собираюсь щеголять в водолазке и вязаном блейзере. Вроде бы всё эстетично, но я начинаю чувствовать себя старой девой...

– – Теперь самое интересное, – – говорю. – – У меня нет никакой верхней одежды.

– – А что, все меха ты выкинула? – – мягким, исполненным ненависти голосом спрашивает Алтоша.

– – Нет, вот они в мешке, но я не знаю, что из этого можно носить...

Духовник деловито вытряхивает содержимое мешка на кровать третьим слоем и принимается копаться в разноцветных чужих шкурах. Вспоминаю, как Азамат тогда про готовку говорил... зарезать, ошкурить... надеюсь, мне не придётся это наблюдать, не говоря уж о том, чтобы самой... Я рыбу-то живую не беру никогда.

– – Во-от оно, – – радостно говорит Алтонгирел. – – Я же помню, что Азамат брал что-то подходящее.

– – А ты с ним ходил, что ли?

– – Часть времени, – – уклончиво отвечает духовник. Держит передо мной пальто за плечики. Коричневая кожа, короткие широкие рукава, подбитые мехом, длиннющее, и ниже колена тоже сплошной мех.

– – Это для запекания ног? – – спрашиваю.

– – Это чтобы сидеть мягко было, идиотка, – – миролюбиво сообщает Алтонгирел, вешая пальто на спинку кровати. – – Говорил же, на полу, на коленках сидеть придётся.

Ну ладно, будем считать, что это он обо мне позаботился. А ещё лучше – – что это был Азамат. Дальше я получаю строгую инструкцию надеть оба хома и «не выпендриваться» , не хамить Старейшинам и ему в их присутствии, не упоминать, что работаю, и вообще всем своим видом выражать, как я хочу быть хорошей женой, что бы это ни значило. Ни на одно собеседование на работу я никогда так не готовилась.

Прибредаю обратно на мостик, с непривычки волоча ноги под тяжестью настоящей кожи и меха, когда Азамат как раз только-только нас посадил. Сквозь атмосферу все всегда медленно ползают, не знаю уж, почему.

– – Как ты благородно выглядишь, – – говорит он мне с огоньком в глазах. Похоже, на смену нервам пришёл азарт. В данной ситуации это хорошо. – – Пошли на выход.

– – Понесёшь мой хом до места? – – прошу. – – А то, я боюсь, карман оторвётся.

– – А что ж ты маленький-то?..

– – Алтонгирел сказал оба.

– – А, ну если Алтонгирел сказал...

Все эти маленькие разговорчики кажутся мне последними попытками зацепиться. Вроде как с одного корабля на другой переброшены пара канатов, а между ними место пустое, вот и пытаемся его паутинкой затянуть, чтобы хоть что-то было. Внезапное внимание к детали: а как он вот это слово произносит, с какого конца он начинает строить фразу, какими жестами себе помогает? Как выбившиеся из косы пряди елозят по воротнику куртки, в какую сторону стоптаны ботинки, совсем ли чёрные глаза или всё-таки можно отличить зрачок от радужки?..

Мы проходим мимо столовой, и Азамат оказывается между ней и мной, а я хотела взять с собой бутылочку воды, потому что на нервной почве всегда хочу пить. Я ещё даже не успеваю ничего озвучить, только поднимаю руку и беспорядочно шевелю в воздухе пальцами, но он вдруг отходит, освобождая мне проход.

– – Ты чего? – – я даже удивляюсь.

– – Я думал, ты хочешь зайти на кухню, нет?

Я смеюсь. Неужели мы можем друг другу не подойти?

Впрочем, нервничать оказывается ещё рано. Мы вытряхиваемся из тёплого светлого звездолёта на горное плато, открытое всем ветрам. По одну сторону гор два солнца тонут в море травы, но нам, конечно, надо на другую, где всё серое и безжизненное, и только какие-то огонёчки вдали видно.

– – И как мы отсюда? – – спрашиваю, кутаясь поплотнее в пальто. Может, ещё не поздно сбегать за всеми остальными меховыми изделиями?

– – По канатной дороге, – – отвечает Азамат, повысив голос, чтобы было слышно сквозь ветер. Я чуть в обморок не падаю.

– – Я там окоченею! – – в ужасе кричу я.

Он мотает головой.

– – Кабинки закрытые и с подогревом!

Ну ладно, уломал. Позволяю отвести себя по долблёной лестнице на несколько метров вниз, в серые сумерки, где посадочная площадка канатной дороги. Она, видимо, функционирует всё время, по крайней мере, не останавливается, чтобы впустить пассажиров, так что Азамат подсаживает меня в подъезжающую кабинку (мне высоковато), а сам залезает, когда мы уже почти отплываем от площадки. Кабинки рассчитаны на четверых, но мы уезжаем вдвоём, не знаю уж, как остальные.

В кабинке действительно быстро становится тепло. Азамат для меня поворачивает регулятор температуры на несколько делений. Свет очень яркий, из-за него ничего не видно снаружи. Не могу сказать, что я в данный момент способна любоваться пейзажем, но я замечаю тоскливый взгляд, которым мой дорогой смотрит за окно, и предлагаю выключить свет.

Мы спускаемся почти вертикально, и я боюсь смотреть вперёд, ибо там должна открываться бездна. Хорошо хоть кабинки не как тот лифт на Гарнете, не совсем прозрачные, а то бы я до низа не дожила, наверное.

Потом скала немного наклоняется, и начинаются сосновые заросли. Сосенки тут крошечные, максимум метра три в высоту, и такие же лиственницы. Растут они довольно плотно, макушками шаркают по дну кабинки.