Военные приключения. Выпуск 1 - Станислав Гагарин

— Да…

— Значит, видел. Спокойно. Сидите здесь. Сейчас узнаем, чего он хочет.

Прихватив автомат, сержант вышел в коридор и отворил балконную дверь. Скорпион стоял внизу, против входа в казарму, подняв голову.

«Быстро же он освоился в обстановке, — подумал сержант. — Это, конечно, разведка. Ну что ж… Постой! Значит, я напрасно «дезактивацией» занимался. Остаточной радиации, судя по виду Скорпиона, нет…»

— Доброе утро, сержант!

— Для кого как… — ответил сержант.

— Это верно. Прости. Не такое оно и доброе…

— Давай напрямик, Скорпион. Зачем пришел?

— О жизни надо потолковать…

— А чего о ней толковать? Вчера ты ее чуть не лишился. Думаю, что новая попытка решать подобные вопросы окончится для тебя печально.

Скорпион проглотил издевку.

— Ладно, сержант. Я знаю, что ты силен. Не об этом речь.

— А о чем?

— О том, что произошло. Ты можешь сказать, что случилось?

— Могу. А случилось вот что: ты покинул место, определенное тебе по закону, ты совершил побег. И я вправе применить оружие.

— Согласен. Но тебя же совесть замучит. Законов, о которых ты помянул, уже не существует.

— Ну, ну! Дальше! — сержант решил дослушать «версию» Скорпиона. — Куда делись законы? Кто их отменил?

— Война, сержант! Это война, сержант. И человечество, придумавшее всякие законы, — тю-тю! — перестаралось малость.

— Ты уверен, что это война?

— Так молчат же все! — Скорпион помахал отличным транзистором. Где он его успел раздобыть? — Молчат! Гробанулись гомосапиенсы. Мои, так называемые, преступления меркнут перед этим событием.

— Насколько я тебя понимаю, ты хочешь, чтобы я объявил амнистию?

— Я хочу, чтобы между нами больше не возникало недоразумений. Если можешь — возьми меня под стражу, охраняй. Я не окажу сопротивления. Можешь убить, если у тебя есть такое право, я опять же не буду сопротивляться. Ты прав был вчера, прав и сегодня. Вот и решай.

— Я уже решил.

Сержант помолчал. Молчал и Скорпион.

— Кроме вас в зоне есть живые?

— Нет. Все готовы, — ответил Скорпион. — Похоронить бы надо их.

— Вот и займись этим делом. Но до полудня из зоны не выходить.

— А тебе хватит этого времени?

— Хватит, — усмехнулся сержант. — Основное я сделал еще вчера. — И добавил: — Амнистия, временная амнистия, вступает в силу после полудня. И учти: увижу оружие — предупреждать не буду. Так что лучше не бери его в руки. И вообще приближаться ко мне и на пятьдесят шагов не стоит — я буду считать это нападением. Все ясно?

— Ясно.

— Радиоприемник оставь. Не твой он.

— Пожалуйста.

Скорпион ушел.

Сержант на секунду заглянул в комнату, ровно на столько, чтобы сказать:

— Не выходите из казармы, — и исчез.

Вернулся он часа через полтора, принес что-то в мешке. Потом ходил по казарме, делал непонятное для женщины, но ее и не интересовали его дела. Она снова погрузилась в состояние, близкое к шоковому. Апатия и равнодушие сковывали сознание. Она слышала, как сержант вошел в комнату. Только не повернулась, а лежала на кровати лицом к стене.

— Как вы думаете, что все-таки случилось? — сержант, видно, закончил хлопотливые дела и испытывал потребность в разговоре.

— Я бы сама хотела знать. Может, прав ваш утренний визитер: мир стоял у черты и переступил ее.

— Не похоже.

— А вы разве знаете, как все должно произойти?

— Не знаю. Но, мне кажется, не так. А не провалились мы в какую-нибудь черную дыру с антиизмерениями?

— Все может быть. Последние данные науки говорят, что так называемые измерения — условность, схема, весьма отдаленно напоминающая действительность. Но и подобная гипотеза может оказаться бредом или условностью. Мир бесконечен. А в бесконечности все возможно.

— Да, я знаю: в бесконечности и параллельные линии пересекаются. А вы верите в это?

— Во что? В то, что параллели пересекаются?

— В то, что в мире все возможно.

— Что значит верю? Наука это допускает.

— Прекрасно. Если наука допускает, то я, грешный, могу допустить, что из кладовой эзотерических знаний произошла утечка информации и кто-то по недоразумению или по злой воле воспользовался этим, в результате чего и произошло непонятное событие.

Она посмотрела на него с ужасом:

— Вы в своем уме?

— Пока да. Что будет дальше, не знаю. Чужого ума мне не надо, а свой постараюсь не потерять. Если он у меня есть, конечно.

«Господи, с чего это я рисуюсь, тумана напускаю? Чтобы она подумала: какой, мол, информированный мальчик. Дурак» — мысленно выругал себя сержант. А вслух спросил:

— Есть хотите? Прошло уже столько времени…

Она не расслышала. «Сколько прошло времени? Какого времени? Того или этого? Абсолютного или относительного? Имело ли время теперь прежнее значение? Этот странный солдат задает странные вопросы. Понимает ли он, что, если допустить то, что он сказал, все теряет смысл? Жизнь теряет смысл. Куда жить? Вперед? Назад? Тянуло назад, в прошлое, вперед в будущее не хотелось — там неизвестность, а сейчас… Что такое сейчас? Это почти никогда, во всяком случае сей — вроде настоящее, а час — уже прошлое. По инерции можно думать, что живешь порциями времени, определяющимися прошлым и будущим, но, по сути, все это беспрерывно и необратимо. Никто не может повторить того или иного состояния времени, лишь в бесконечности можно достичь любого желаемого результата». И ей показалось, что сходит с ума: только что заклинала эту самую бесконечность прекратить вот уже сутки длящийся кошмар — как ее желание стало исполняться.

— Летит! — она вскочила. — Вертолет!!! — и бросилась из комнаты.

И сержант был на грани веры в чудо — слышался характерный четкий клекот работающего двигателя. Они оба шарили глазами по небу, ожидая спасительной колесницы. Но чуда не произошло. Это Скорпион на авто майора совершал похоронные дела. Он успел оторвать глушитель, двигатель выстреливал выхлопные газы с грохотом и свистом.

Женщина погрузилась в сомнамбулическое состояние. Слишком велико было разочарование. Сержант, цепляясь за какие-то стебельки, пытался выкарабкать мысли из трясины бессмыслицы. Он крутил ручку настройки преемника, из которого лился равномерный шум и вспышки треска. Какие-то звуки, как метроном, отзывались в ушах. Он долго не мог определить источник. Это стучал маятник его часов. Он отсчитывал время, значит, оно куда-то двигалось. Надо что-то делать, надо действовать. Что он еще не сделал? На сегодня хватит: сигнализация, оружие убрал… Она… неудобно как-то — имени не знает.

— Как вас зовут?

Ответа не было.

— Скажите…

— Что вам от меня нужно? Ничего я не знаю! Ничего!! Оставьте меня в покое!

Он постоял, помолчал. В покое так в покое. Занялся усовершенствованием — это дело по его соображениям имело смысл.

«И чего на меня кричать? — досадливо думал сержант, протягивая капроновую лесу по всем стеклам окон казармы и соединяя ее с сигнальными хлопушками. — Что я вам сделал? Мне ведь тоже… Что — тоже? Нелегко. — Он горько усмехнулся. — Зачем я все это делаю? К черту все!» Но сержант заставлял себя «не обижаться на женщину», хотя это давалось ему с большим напряжением. Спокойно, сержант, спокойно…

Приемник шипел и трещал — ни слова. «Надо посмотреть потом рацию в штабе колонии», — подумал он, продолжая устанавливать хлопушки, где только можно, — это отвлекало от безответной мысли: что же все-таки случилось?

Она лежала с закрытыми глазами, перед которыми, перетекая из одного в другое, проплывали гипертрофированные лица человекообразных чудовищ. Боясь открыть глаза и увидеть наяву это аморфное месиво гаснущего сознания, женщина плотнее зажмурилась и уткнулась лицом в подушку. Но в цветном мраке воображаемых картин продолжали возникать чудища, в окружении которых она почти не ощущала собственное тело, словно в космической невесомости проплывая между ними в облаках черного душного пара и проваливаясь куда-то, слыша жалобный голос умирающей птицы…

…У нее были перебиты крылья и ноги, но она была еще жива и безнадежно, болезненно вытягивала долгую шею, лежа на примятых камышовых стеблях. Виден был один немигающий глаз, устремленный в неизвестность, молящий о чем-то птичий глаз…

…Яхта с зарифленными парусами мягко ткнулась килем в илистую мель. Неустойчивое головокружение. В льстивой суете поздравляли владельца яхты и организатора пикника с удачным выстрелом…

…Шефу во всем везет! Ни гусь, ни утка — а именно лебедь…

…Да! Величавая птица, а была ведь, вспомните, гадким утенком. Но, в сущности, чем она отличается от своих собратьев? Мясо такое же, опереньем только!

…Это одна из завистниц и соперниц…

…Ей показалось, что все посмотрели на ее белое платье невесты и усмехнулись. Стало обидно, стыдно и больно, а ее венценосный жених был небрежен, удачлив и весел, он еще не устал от поздравлений по случаю окончания, опубликования и признания его последней, поистине гениальной работы, которая принесет ему мировую славу. Праздник своего гения, своего научного таланта он хотел украсить праздником любви, не скрывая нескромной радости взглядов, жестов и слов, обращенных на нее…