Статуи никогда не смеются - Франчиск Мунтяну

Хорват подошел к ткацкому цеху. Он вдруг почувствовал себя как-то одиноко среди этой гнетущей тишины. Она действовала на него неприятнее, чем шум, от которого лопаются барабанные перепонки. «Работают только в две смены… И это опять по вине барона… Затруднения с сырьем. А то, что прибыло из Голландии, самого низкого качества, все это как будто нарочно подстроено, ведь голландцы разбираются & хлопке… А может быть, это все же вина не барона, а наша. Надо бы нежно взять его за шиворот, дать ему под зад коленкой, чтобы он убирался к черту… Да-да, это наша вина».

Он завернул за угол. Только сейчас вспомнил, для чего вышел во двор. За целый день не нашел времени посмотреть, как идут дела на строительстве нового здания, гордости рабочих ТФВ. Каждый день ходил он смотреть, как поднимается еще на метр-другой зеленая ветка акации, которую клали на самую высокую стену здания. Когда бетонировали столбы, Хорвату казалось, что этому конца не будет. Каждый день он спрашивал:

— Не затвердел еще бетон?

Будь его воля, он в первый же день разрушил бы деревянную опалубку. Но пока только стальная паутина, высунувшаяся, словно когти из бетонного тела, показывала высоту будущего здания.

Издалека все сооружение казалось тенью, возникшей на фоне неба. Его охватило чувство радости, «Со вчерашнего дня здание выросло, — подумал он. — Черт меня подери, если не%выросло».

Он подошел к лесам, но внезапно остановился. За спиной послышались шаги.

— Кто это? — громко спросил он.

— Я, дежурный пожарник. Это ты, товарищ Хорват? Я думал, сегодня уже не придешь!

Теперь Хорват узнал говорившего. Это был Пырву, новый рабочий, против приема которого он возражал. Правда, никаких оснований для этого у Хорвата не было, но ему не понравилась настойчивость, с которой добивался его приема Прекуп. Нельзя было даже проверить его документы: они еще не были собраны и подшиты. Хорват и сам не знал, как согласился на это, хотя обычно не ошибался, когда выступал против того, на чем настаивала дирекция.

— Как справляешься с работой, товарищ Пырву?

— Спасибо за внимание, товарищ Хорват, хорошо. Еще выросло на двадцать три ряда кирпичей, — Пырву кивнул на здание.

— Двадцать три ряда… прекрасно, — ответил Хорват. — Скоро будет готово.

Они шли рядом, обходя валяющиеся на дороге доски и балки.

— Сюда, — показал Пырву, беря его за руку. — Тут разлит цементный раствор.

Перед ними возвышалась груда заботливо уложенных кирпичей, одни из них были новые, другие старые, очищенные.

— Нам не хватает извести, — сказал Пырву.

— Извести? — удивился Хорват. — «Какого черта, когда только вчера пришел целый вагон? Мы расписались в его получении. Может быть, известь еще не дошла до фабрики? Невозможно: ведь Илиеш рассказывал, как он гасил ее, потому что она была слишком жидкой. Или Пырву плохо смотрел?»

Хорват направился к яме с известью. Пырву пошел за ним. Вдруг Пырву наклонился, чтобы убрать с дороги кирпич.

Хорват подошел к яме: она была полна.

— Вот видишь, она…

Он услышал у себя за спиной тяжелое прерывистое дыхание, но не успел обернуться… Почувствовал сильный удар в затылок и упал лицом вниз.

Глухой шум падения поглотил крик. Так подушка заглушает плач ребенка.

Пырву отскочил в сторону, чтобы известь не попала на него, потом схватил заранее приготовленную палку, хотел затолкать Хорвата поглубже. Но в этом не было необходимости. Известь, как море сметаны, поглотила грузное тело Хорвата. Послышалось несколько тяжелых всплесков.

Пырву не сводил глаз с ямы. Он вытер пот со лба, почувствовал, что рубашка прилипла к спине. Он обернулся, осмотрелся вокруг. У него заболел живот.

Темные одетые лесами стены тянулись к небу. Вдали тысячами огней сверкал город, словно подавая какие-то сигналы. Огни — это светлячки ночи. Слева и справа тянулись фабричные строения. Они казались ему сейчас выше, неподвижнее, чем днем. Он почувствовал легкие удары по плечам. Шел частый дождь, и струйки воды бежали, освещенные фонарями. Над безмолвием нависла тьма.

Долгий пронзительный вой сирены заставил его вздрогнуть. На вагоностроительном заводе начинала работу третья смена.

Весь день Флорика не могла найти себе места. Она убрала свои вещи в шкаф, потом вынула их оттуда, повесила на гвоздь, но и там они показались ей ни к чему. Ей было страшно прикасаться к вещам. Софика, которую сначала занимало все, что она видела вокруг себя, заскучала и стала проситься домой.

— Замолчи, Софика.

— Но уже поздно, мамуля, папочка придет, а ужин будет не готов.

Действительно, об этом Флорика до сих пор не думала. Андрей придет усталый с фабрики, покрутится, потом найдет письмо. Она видела, как он ходит взад и вперед по кухне. Он ведь не умел сварить даже суп с тмином. Или пересаливал, или вообще забывал посолить.

— Мы не пойдем домой, мамуля?

— Нет!

Флорика искала чем бы заняться, но ничего не могла найти. Дома она минуты не оставалась без дела. Надо было заштопать носки Андрею, он рвал их, как будто у него их тысяча пар. У Руди царил достаток, но все лежало мертвым грузом, словно было выставлено напоказ. В глубине души Флорика была благодарна Руди за то, что он целый день провел в мастерской. Ей было бы трудно остаться с ним с глазу на глаз. Она посидела у окна, посмотрела на улицу. Удивилась, как много людей ходит по городу. У себя дома она никогда не видела улицы. Она все время проводила в кухне над плитой, даже когда Андрей был дома. Иногда и он приходил на кухню и хлопал ее по спине. Она притворялась рассерженной, отсылала его обратно в комнаты, а когда он уходил, тихонько шла за ним: посмотреть, не рассердился ли он. Странный человек был Андрей! Так до сих пор она и не смогла понять, что же ей в нем понравилось. Он даже и приласкать-то не умел. У него были большие, тяжелые руки, и вел себя он как-то нелепо. Каждый раз, когда он начинал гладить ее по голове, ей казалось, что он ласкает ее, как ребенка. Иногда он и разговаривал с ней, как с ребенком, а когда выпивал (правда, это случалось совсем редко), любил крепкое словцо. Но и это у него получалось славно.

За весь день Руди заходил проведать ее только один раз. Он пришел прямо из мастерской в полосатом переднике и спросил, как она себя чувствует.

— Не знаю, — ответила ему Флорика. — Никак. Я чувствую себя очень плохо…

— Привыкнешь, Флорика. Привыкнешь… Об ужине не беспокойся, я принесу из ресторана.

Иногда Андрей тоже приносил ужин. Тогда он говорил:

— Сегодня будем пировать, — и вынимал из кармана кусок колбасы. Дальше этого его фантазия не шла. На ужин — колбаса.

Всякий раз, когда Флорика просила его принести чего-нибудь поесть, Андрей приносил колбасу.

— А другого ты ничего не нашел?

Хорват с невинным видом качал головой.

— Я нашел только это. Вкусно и дешево.

Наступил вечер. Флорика не знала, куда деваться.

«Теперь, конечно, Андрей вернулся с фабрики. Наверное, нашел записку». С минуты на минуту она ждала, что увидит, как он входит и приказывает ей: «А ну, собирай вещи и отправляйся домой! Что это еще за глупости!» — «По правде сказать, я была бы даже довольна, если бы пришел Андрей и увел меня домой. Не надо было бы объясняться с Руди». — Она жалела о своем необдуманном поступке. Что ей здесь понадобилось, в чужом доме? Что сказать Руди, если ночью он захочет лечь с нею? Как прогнать его?..

Около десяти, когда Руди вернулся домой, у Флорики уже был упакован чемодан.

— Прости меня, Руди, — сказала она. — Я знаю, что покажусь тебе несерьезной… Я недостаточно все обдумала… Мне следует вернуться… Даже если будет трудно… Здесь я никогда не смогу почувствовать себя дома. Ты добрый, ты поймешь… Прости меня…

Руди положил на стол пакет, который принес с собой; руки его бессильно упали. В этот момент Флорика увидела, какой он старый. Ей захотелось приласкать его, сказать доброе слово, но она не могла ничего найти. Пошла к дверям. Руди уступил ей дорогу и так и остался неподвижно стоять, даже не поглядел им вслед.

На улице Софика увидела, что ее мать плачет. Она тоже начала плакать. Флорика не боялась. Она верила, что у нее хватит духу посмотреть Андрею прямо в глаза. К ее удивлению, в окнах не было света. Неужели он лег спать?.. Ну, ничего… Она подошла к окну и легонько постучала пальцем по стеклу. Она знала, что Андрей засыпает медленно и вздрагивает при первом же шуме. Никто ей не ответил. Она постучала еще раз. Потом обошла дом вокруг и обнаружила ключ под половиком, куда сама его положила. Она вошла в дом. Видно было, что Андрей еще не возвращался с фабрики. Она взяла письмо, хотела порвать его, потом передумала. Нечестно уничтожать его. Она даст ему письмо, когда расскажет обо всем случившемся. Флорика уложила девочку и занялась приготовлением ужина.