Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе - Борис Хотимский

Добряк штабс-ротмистр огорчился, вздыхал сочувственно и даже попытался было вяло возражать, но каких-либо веских соображений против приведенных доводов так и не придумал.

Вот и мыкался неприкаянный прапорщик Мирон Яковлевич Черкасский, не ведая пока, что о подобных ему горемыках уже задумался председатель Симбирского комитета Варейкис и совместно с командармом-1 Тухачевским готовит приказ, который окажет влияние на дальнейшую судьбу многих обитающих в Симбирске бывших офицеров…

Но приказ он увидит и прочитает завтра. А сегодня Мирон Яковлевич все еще слоняется по Венцу. Небывалая, непривычная пустота звенит в его душе, как звенит иногда тишина над раскаленной летней степью.

Пусто и в карманах. Лишь в одном, в правом, кармане гимнастерки (из правого легче доставать левой рукой) лежал выданный ему «отпускной билет» — документ, гласивший, что «в связи с ранением и ввиду подписная мирного договора… бывший прапорщик Черкасский Мирон Яковлевич увольняется из действующей армии в отпуск до востребования и обращается в первобытное состояние».

8. ЧЛЕН РЕВВОЕНСОВЕТА

Видно, такая уж его доля — недосыпать. Благонравов растер пальцами скулы, немного взбодрился. Он вспомнил бессонную ночь в Петропавловке, где в дни Октября был комиссаром, вспомнил юнкерский мятеж, антраша полковника Полковникова… Года не прошло, и вот еще один мятеж — в Москве. И не окажется ли в конечном счете бывший подполковник Муравьев сродни недоброй памяти полковнику Полковникову? Дело, конечно, не в том, что «бывший». Благонравов и сам из прапорщиков…

А отношения его с главкомом Муравьевым непростые. Да и возможны ли простые отношения при взаимном недоверии? Главком понимает, что комиссар Благонравов, как и остальные члены Реввоенсовета Восточного фронта, приставлен к его особе отнюдь не по причине особого доверия. И главком платит тем же: навязал комиссару в заместители Колегаева, председателя Казанского губисполкома, тоже левого эсера, явно своего человека. Но как развяжется этот узел взаимоотношений теперь, после событий в Москве?

О мятеже они узнали на рассвете. По прямому проводу было передано указание Ленина установить за главкомом тройной контроль, всем членам Реввоенсовета попеременно дежурить при нем, ни на миг не оставляя. «…Можете ли вы гарантировать, — запрашивали из Москвы, — что Муравьев не пойдет на эту глупую авантюру?..»

Старик немедля созвал Реввоенсовет. Вызвали главкома, сообщили ему о московских событиях — тот изобразил на невыспавшемся лице удивление, даже возмущение, но явно переиграл: похоже, был уже в курсе, по каким-то своим каналам связи, ведь всю ночь провел в штабе фронта.

Старик, как председатель РВС, в присущей ему манере сразу взял быка за рога:

— Михаил Артемьевич! Как вы относитесь к мятежникам?

— Я… — Муравьев шумно втянул раздувшимися ноздрями воздух и выпалил: — Я возмущен! Я решительно порываю со своей партией, навсегда! Раз партия социалистов-революционеров идет против Советской власти, то мне ничего не остается, как выйти из рядов такой партии.

Очень быстро ответил, очень решительно и категорично. Благонравову показалось, что даже чересчур решительно, чересчур быстро и категорично. Пожалуй, вопрос Старика не застал главкома врасплох, ответ был сочинен и отрепетирован загодя.

Мехоношин тотчас сообщил Ленину о заявлении главкома.

Вскоре из Москвы пришло известие о ликвидации мятежа. Как быстро управились, молодцы! Благонравову опять невольно припомнились прошлогодиие петроградские события, в которых и ему пришлось участвовать. События столь недавние, но теперь кажущиеся такими далекими…

Ленин ответил Мехоношину по прямому проводу:

«Я не сомневаюсь, что безумно-истеричная и провокационная авантюра с убийством Мирбаха и мятежом центрального комитета левых эсеров против Советской власти оттолкнет от них не только большинство их рабочих и крестьян, но и многих интеллигентов. Весь мятеж ликвидирован в один день полностью. Арестованных много сотен человек.

Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества…»

А что же левые эсеры в Казани? Их местный комитет не одобрил деятельности своего ЦК. Но и не осудил. Однако немало членов левоэсеровской партии искренне возмутились и заявили о выходе из ее рядов.

Однако в отряде эсеров-максималистов, одной из любимейших частей главкома, началась подозрительная суета. Отряд зачем-то сосредоточился у вокзала и начал продвижение к Проломной улице, более того — выкатил пушки и пулеметы, направив их на город. Зачем-то началась раздача оружия в Казанском кремле, Кому его раздают, кто распорядился? И для чего, спрашивается, вышел со станции Обсерватория и приближается к Казани бронепоезд, которым командует левый эсер? Все это было более чем странно. И пришлось на всякий случаи привести в боевую готовность надежные части — бронедивизион, рабочие отряды.

В такой ситуации лучше всего было бы удалить главкома из города. Скажем, под предлогом необходимости его присутствия на позициях. И — чуть что не так — незамедлительно сместить и арестовать, уже за пределами Казани. Так и порешили. И снова пригласили его на заседание Реввоенсовета.

По настороженным глазам быстро вошедшего Муравьева не так уж трудно было догадаться, что он не на шутку встревожен этим вторичным вызовом. Чует кошка, чье мясо съела? Главное, не спугнуть.

— Михаил Артемьевич! Мы снова потревожили вас, собственно, вот по какому вопросу…

Как натянут главком, вот-вот сорвется!

— …Речь идет о желательности вашей поездки та позиции с целью инспекции и принятия необходимых мер. Положение на фронте, сами знаете…

Благонравов увидел, как при этих словах отлегло у главкома, как он расслабился и на зардевшемся лице появилось выражение спокойно-деловитого внимания… И таким стал трогательно-покладистым:

— Что? Бронепоезд? Немедленно вернется на станцию Обсерватория, нечего ему делать в Казани!.. Что? Максималисты? Сюда движутся? Что за безобразие! Прикажу им сейчас же повернуть оглобли… На фронтовые позиции я, конечно, выеду не мешкая, сам намеревался. Так что, дорогие товарищи, мои намерения и ваши пожелания, как видите, совпадают…

Давно бы так, всегда бы так!

Пока Благонравов вспоминал и снова осмысливал все это, ночь приблизилась к своему исходу. Сегодня утром главком должен отбыть на позиции. Благонравов подавляет зевок, снова трет скулы. Сколько бессонных почей требует революция! А сколько их может выдержать человеческий организм?