Штрафники Великой Отечественной. В жизни и на экране - Юрий Рубцов

Что проблематика минувшей войны до сих пор актуальна, лишний раз доказывают повторяющиеся с регулярной частотой попытки пересмотреть ее итоги, навязать обществу оценки, далекие от исторической правды. Тем не менее ни у кого из здравомыслящих и объективных людей не вызывает сомнений правильность вердикта международного Нюрнбергского трибунала, возложившего ответственность за развязывание войны на фашистскую Германию. Нападение на Советский Союз было одним из важнейших звеньев в стремлении гитлеровцев к мировому господству, к утверждению на территории целых континентов так называемого «нового порядка». По существу, в той войне решалось будущее мировой цивилизации, и на пути агрессоров встал, как опора для других антифашистских государств, именно Советский Союз.

Гитлеровская агрессия поставила под смертельную угрозу не только суверенитет и территориальную целостность СССР, но само существование нашего народа и образованного им государства. Сегодняшние «власовцы», кем бы они ни были — реальными перебежчиками, в свое время избежавшими справедливого наказания, эмигрантами всех волн, либеральствующими правозащитниками, бывшими партийными функционерами, в начале 90-х годов прошлого столетия в одночасье возлюбившими антикоммунизм, литературными критиками и пр., пр., порицают советских людей за то, что те не воспользовались тяжелой военной ситуацией и не сбросили сталинский режим.

Повторимся: отрицать серьезный конфликт сложившейся в СССР системы власти и народа было бы глупо. Но в годы Великой Отечественной войны он не только не был неразрешимым, но и его острота заметно снизилась по сравнению с довоенным временем. В экстремальных условиях военных лет возникла ситуация, при которой обе стороны оказались кровно заинтересованными в победе над фашизмом, хотя побудительные причины у них были разными. Стремление правящего режима к защите самого себя совпадало с интересами народа, боровшегося за свою независимость, причем тем больше, чем энергичнее власть сражалась за свои завоевания.

Конечно, миллионы людей не формулировали этот вывод столь же четко, как современные ученые, но этого и не требовалось, чтобы увидеть, что власть с ними заодно в борьбе с агрессорами. Полагаем, что именно поэтому (а не только из-за имевшегося в распоряжении власти мощного карательного аппарата) история войны не знает ни крупных антисоветских восстаний в тылу, за исключением некоторых районов Северного Кавказа, ни массового дезертирства из действующей армии (вспомним, что творилось, например, в годы Первой мировой войны), ни саботажа на трудовом фронте. Хотя, казалось бы, коллективизация, репрессии, выселение целых народов из мест постоянного проживания, тяжкие поражения в 1941—1942 гг. были подходящей почвой.

Это первое соображение, которым, безусловно, руководствовались фронтовики, хотя среди них было много обиженных властью, и штрафники в том числе.

Второе: они беззаветно воевали с вермахтом, даже не допуская мысли о союзе с нацистами, также потому, что умели отделить священное Отечество от государства как политического института со всеми его несовершенствами.

Как бы ни уверяли нас «новопрочтенцы», абсолютное большинство и фронтовиков и тружеников тыла не только не чувствовали себя в некоем гигантском штрафбате, а тем паче лагере, но, наоборот, раскрепостились. Война потребовала невиданной самостоятельности и инициативы, на каждом шагу ставила в ситуацию, при которой и руководитель, и рядовой человек должны были принимать важные решения, не оглядываясь на те факторы, которые были так значимы в мирные дни — звания и награды, мнение кадрового органа и звонок из райкома партии, социальное происхождение и родственные связи. Их поступки определяло очень простое правило: если не я, то кто же.

М.Г. Ключко:

На войне человек находится в экстремальных условиях, он подчиняется тем законам, которые диктует обстановка боевых действий. Вот, к примеру, у меня был ординарцем боец, трижды приговоренный к высшей мере наказания, не единожды совершавший побег из мест заключения. Казалось бы, такого уже исправить никто и ничто не может. А война исправила. Когда мы проходили через села или останавливались в них, он, имея всегда при себе несколько зерен бобовых, собирал вокруг себя женщин и гадал им. За это они приносили ему кое-что из продуктов. Потом он этим нас кормил. С питанием на передовой было ведь очень плохо. Понимаете, не воровал, а зарабатывал!

Люди осознавали, что под обломками режима, если вдруг победу одержит враг, будет погребена Родина. И в таком случае будущего не будет не только у поверженного государства, но и у них самих.

По ходу этой книги мы неоднократно обращались к изящной словесности. Сделаем это еще раз. Как-то критик И.П. Золотусский упрекнул Константина Симонова в статичности и идеологизированности его героев. «Я спросил его, — вспоминал Золотусский, — что он думает сделать с Серпилиным. Куда пойдет этот человек? Что, наконец, поймет? Ведь он и так подошел уже к той черте знания, за которой его ждет полный пересмотр прежних верований. Прощаясь со Сталиным в романе "Солдатами не рождаются", он понимает, кто такой Сталин. Он отправляется на фронт, где будет воевать против Гитлера, а Сталин и Гитлер теперь в его представлении одно и то же. Защищая Отечество, он, по существу, защищает Сталина и его режим»{202}.

Если довести рассуждения И.П. Золотусского до логического завершения, то командующий армией Серпилин, после того как «понял, кто такой Сталин», должен был пойти на военный путч против правящего режима. Но литературный генерал — не реальный генерал-перебежчик Власов. Не в бровь, а в глаз попал М.А. Гареев, заметивший по этому поводу, что внутренняя эволюция симоновских героев в направлении «власовщины» противоречит как жизненной, так и подлинной литературной правде, хотя и соответствует представлениям иных литературных деятелей, слишком подверженных перерожденческой психологии{203}.

Даже если Серпилину (как и действительным участникам войны, часто общавшимся с вождем, маршалам Г.К. Жукову, A.M. Василевскому, К.К. Рокоссовскому и их боевым соратникам) было понятно, «кто такой Сталин», в интерпретации, предлагаемой критиком, они все равно не собирались за спиной Отечественной войны устраивать войну гражданскую. Путч был бы услугой не Родине, а Гитлеру. Может быть, имея и личные претензии к вождю, они отлично понимали, что Отечество не тождественно государству, как политическому институту, и его правителю. А именно за Отечество сражается любой народ во все времена, когда приходят чужеземцы. Альтернативная постановка вопроса тут одна — сдача на милость фашистской Германии. Но победа гитлеризма для России означала бы национальную катастрофу.

В условиях, когда иноземное нашествие угрожало самому существованию нашей страны, патриотические, национальные интересы во многом подчинили себе советскую систему. Определяющими в сознании народа стали понятия, которые коммунистическая идеология много лет отторгала — Родина, Отечество, вера в божественное покровительство. Война сразу же стала и Отечественной, и народной, и советские люди постоянно, как бы трагически ни складывались события на фронте, ощущали свое духовное и моральное превосходство над захватчиками.

И наконец, третий фактор, позволивший власти и народу действовать в войне заодно. Сегодня много спорят о том, благодаря или вопреки сталинизму победил советский народ. Если прежде в литературе существовавшая в СССР система власти, руководящая роль коммунистической партии однозначно рассматривались как важнейшие факторы победы в Великой Отечественной войне, то ныне высказываются диаметрально противоположные оценки.

Спор выглядит несколько схоластическим. Правящий режим, защищая себя, сумел мобилизовать много из того, что в конце концов обеспечило и защиту народа. Система госвласти, персонифицированная в личности И.В. Сталина, в условиях начавшейся войны осуществила быстрый переход к строжайшему централизму. Разветвленная структура советских, хозяйственных и других общественно-конституционных органов полностью превратилась в придаток партийно-государственного аппарата, облеченного неограниченной властью. С этой точки зрения, если оставаться в рамках историзма, просто глупо отрицать руководящую, направляющую и организующую роль компартии в годы войны. Ведь она представляла собой не столько политическую организацию, сколько важнейший элемент государственной власти, и уже в силу этого оказывала на все процессы в государстве и обществе ключевое влияние.

Экстремальная обстановка потребовала и экстремальных методов. В настоящей книге приведено немало фактов в подтверждение мысли, что власть добивалась поставленных целей крутыми мерами. Командно-административная система управления с ее жесткими методами руководства и контроля, тотальным огосударствлением, централизованным, директивным планированием, по существу бестоварным продуктообменом между городом и деревней позволила даже при недостатке средств обеспечить мобилизацию на нужды обороны всех материальных ресурсов страны, духовных и физических сил народа. На полную мощь действовала разветвленная система пропаганды, требовавшая от армии и населения жертвенности, полного самоотрешения.