Только герцогу это под силу - Сабрина Джеффрис

Луиза продолжала стоять в его объятиях.

— И чтобы ты сделал? Сказал мне, что… мой страх пустячный. Что Регина… благополучно произвела на свет двоих детишек, — она сглотнула. — Я знаю, что роды не всегда так ужасны, как я навоображала себе. Но каждый раз, как я думаю о…

Когда от рыданий она не смогла договорить, Саймон прижал её голову к своей груди. Она, вероятно, была права. Расскажи она с самого начала, он, учитывая всё произошедшее между ними, предположил бы, что она отказывается иметь детей, чтобы насолить ему.

Теперь ему понятно было, отчего ей так не хотелось выходить замуж. Ясно, что это не являлось жаннодарковской решимостью быть старой девой-реформаторшей.

Луиза подняла к нему лицо.

— Я-я, правда, хочу твоего ребёнка. Наших детей. Я больше всего на свете хочу этого. Я смирюсь с этим. Я могу это сделать. Могу.

Она, натянутая как стрела, всё ещё стояла в его объятиях, и в глазах её ещё дрожали слезинки.

Проклятье, что ему делать? Если он пойдет на поводу её страха, сколько это продлиться? Ему следовало иметь наследника. А из неё бы вышла замечательная мать.

Если только, она сперва не умрет от страха в родах.

Саймон застонал. Как ему заниматься с ней любовью, зная, что неизбежное последствие этого наводит на неё такой ужас?

— Саймон, я уже в порядке. Если желаешь, можешь выкинуть тампоны. Я буду…

— Тш-ш, — прошептал он. Ему оставался единственный выбор. Проклиная себя за такую слабость и глупость, он потянулся и взял тампон. — Подними ногу, — сказал он.

Луиза непонимающе уставилась на него.

— Что?

— Мы кое-какое время будем поступать по-твоему. Пока ты не… почувствуешь, что можешь спокойнее думать о рождении мне детей.

— Ты не должен так поступать…

— Нет, должен, — решительно ответил он. — Я не хочу, чтобы моя жена тряслась в страхе, приходя ко мне в постель. А теперь подними ногу.

Когда она повиновалась, Саймон не до конца ввёл тампон, позволив ей самой завершить начатое.

Луиза подняла на него взгляд, и облегчение, отразившееся на её лице, пронзило его.

— Спасибо, — прошептала она.

Затем она поцеловала его, и Саймон, как никогда прежде, прильнул к её губам, пылко и отчаянно целуя её. Ему хотелось стереть всё, что обнаружилось теперь, забыть, что жена только что убедила его разрешить то, чего ни одни муж, в здравом уме, не позволил бы.

«Никогда не допускай, чтобы женские слезы доводили тебя до непозволительных поступков», — возвещал дедов голос в голове.

Он клял Монтита, затем себя, что его «петушок» так же предсказуемо вставал по стойке «смирно», как Раджи, завидевший птичку. Иисусе, он обезумел. Вдобавок, он, по-видимому, не мог самостоятельно помочь себе, когда был с ней.

Луиза, должно быть, почувствовала его возбуждение, так как прервала поцелуй и, прищурившись, уставилась на него.

— Мы теперь отправимся в постель? — хрипло, приглушенным голосом, спросила она.

Саймон отвёл взгляд и заметил их отражение в зеркале — переплетенные ноги, свою эрекцию, и её, до сих пор стоящую с поднятой на табурет ногой. Её ночная рубашка, подтянутая до талии, обнажала его взгляду её интимное с шелковистой кожей местечко.

«Петушок» его ещё больше увеличился, и его обуяла крайнее желание овладеть ею здесь, прямо так.

— Обернись к зеркалу, — приказал он.

Когда Луиза, чтобы повернуться, начала снимать ногу с табурета, он произнес:

— Нет, оставь её там. Я хочу видеть каждую твою частичку. Я хочу видеть, как прикасаюсь к тебе.

Хотя лицо её вспыхнуло от смущения, она исполнила его просьбу, разворачиваясь вокруг так, чтобы предстать перед зеркалом, с одной ногой на табурете, другой на полу, открывая взору свою нежную плоть во всём её влажном великолепии.

У Саймона пересохло во рту. Он сдернул через голову её ночную рубашку, затем отделался от своего домашнего халата. Двигаясь позади, он одной рукой обнял её, чтобы ласкать грудь, в то время как другой — перебирал нежную плоть меж её ног. Лицо Луизы стало таким же розовым, как та плоть, вдобавок она издала стон удовольствия, от которого его «петушок» стал крепким, словно железо.

— Временами, Луиза, — выдавил он, — я беспричинно хочу тебя. — Он потер вверх-вниз своей возбужденной плотью между её ягодиц, только чтобы она знала, каким твердым он становится из-за неё.

Её пристальный взгляд стал знойным, и она потянулась назад, словно намереваясь поласкать его «петушка».

— Нет, — Саймон отвёл её руку. — Положи руки на стол. Я хочу взять тебя вот так, сзади, в то время как ты наблюдаешь. — Он продолжал грубо шептать возле её уха: — Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я, двигаясь в тебе. — Он прикусил мочку её уха. — Я хочу, чтобы ты видела дурманящую картину, которую являешь собой, ту, что целыми днями снедает меня.

Луиза, с затуманенными черными глазами, сделала, как он сказал, подалась вперед, чтобы расположить руки перед собой. Её волосы каскадом заструились вниз перед ней, закрывая её грудь, и Саймону пришлось подобрать их и закрепить петлей на одном плече, чтобы он мог вволю наглядеться на неё.

Боже, как на него подействовал один лишь её вид в тусклом сиянии свечи. Её лицо, залитое румянцем, и груди, покачивающиеся между её рук, словно зрелые плоды, — Луиза выглядела ранимой и очаровательной, и такой эротичной, что едва не сводила его с ума.

«Никогда не позволяй женщине управлять тобой с помощью твоего „петушка“».

Саймон выкинул из головы дедов голос, затем резко раздвинул ей ноги в стороны, ликуя, когда она ахнула от удивления. Он неспешно превратил её «ах» в стон, кругами подбираясь, чтобы потереть её гладкую плоть. И когда жена прижалась к его пальцу, страстно желая еще больше прикосновений, его накрыла стремительная волна триумфа. Наверно, Луиза слишком сильно воздействовала на него, но, по крайней мере, и он оказывал на неё не меньшее воздействие.

Затем её глаза стали медленно закрываться.

— Нет! — пророкотал он у её шеи. — Ты должна наблюдать, как я беру твое прекрасное тело.

Открыв глаза, она мятежно уставилась на него.

— Я хочу, чтобы ты вошёл в меня.

— Нет, только когда ты не сможешь больше это выносить, — произнес Саймон, затем начал изводить её нежную маленькую жемчужину, омывая её, поглаживая, — именно так, как он знал, нравилось ей. — Я хочу, чтобы ты умоляла, Луиза.

Луиза улыбнулась ему в зеркале.

— Тебе так долго никогда не выдержать, — кокетливо подразнивая, произнесла она.

И когда она, покрутив бёдрами, выгнулась назад, чтобы её сладкая маленькая попка оказалась напротив его твёрдого «петушка», он стал опасаться, что она, вероятно, права. Его восставшая, мучительно напряженная плоть лежала в колыбели её восхитительных ягодиц.