Свет в океане - М. Стедман

В окно было видно, как неспокойно море и белые барашки волн сливались вдали с висящей над водой белесой пеленой. Для океана время всегда казалось остановившимся. В воздухе слышен лишь рев августовских штормов.

Убрав конверт в сундучок из камфорного дерева, Том аккуратно закрыл крышку. Скоро его содержимое потеряет всякий смысл, совсем как фронтовые окопы, взятые в плен мирной жизнью. Все чувства и смыслы, которыми мы наделяем окружающий нас мир, время методично стирает, превращая прошлое в безучастную и лишенную красок субстанцию.

Рак убивал ее несколько месяцев, и им оставалось только ждать неизбежного конца. Он неделями сидел у ее кровати и держал за руку. «А помнишь тот патефон?» — спрашивал он. Или: «Как думаешь, а что стало с миссис Мьюитт?»

Эти вопросы неизменно вызывали у нее слабую улыбку. Иногда она набиралась сил и наказывала ему не забыть подрезать деревья или просила рассказать историю со счастливым концом. А он нежно гладил ее по щеке и шепотом начинал: «Жила-была одна девочка, по имени Изабель. И такая отчаянная, что никто не мог с ней сравниться…»

Продолжая говорить, он разглядывал веснушки на ее руке, замечая, как опухли суставы на пальцах, а обручальное кольцо стало велико и свободно скользило по коже.

Когда она уже не могла пить, он вкладывал ей в рот кусочек влажной фланели, чтобы она могла сосать, и смазывал губы ланолином, чтобы они не трескались. Он гладил ее волосы, тронутые сединой и заплетенные в тяжелую косу. Он видел, каким неуверенным стало ее дыхание и с каким трудом ей давался каждый вздох. Совсем как у Люси, когда они нашли ее в ялике.

— Ты не жалеешь, что встретил меня, Том?

— Я родился для того, чтобы встретить тебя, Изз. Мне кажется, это и было моим предназначением в жизни, — ответил он и поцеловал в щеку.

Его губы помнили тот первый поцелуй на пляже много десятилетий назад, когда дул сильный ветер и садилось солнце. Отважная и отчаянная девчонка, слушавшая только свое сердце. Он помнил, как она любила Люси. Любила так беззаветно и пылко, что невозможно выразить словами, и, сложись все иначе, наверняка была бы за это вознаграждена.

На протяжении тридцати лет он каждый день старался показать Изабель, как сильно ее любит. Но теперь таких дней больше не будет. И скоро он уже ничего не сможет для нее сделать. Ощущение неминуемой и безвозвратной утраты заставило его решиться.

— Изз, — произнес он запинаясь. — Может, ты хочешь о чем-то спросить? Или что-то узнать? Ты только скажи. Я не очень-то разговорчив, но обещаю ответить и ничего не скрывать.

Изабель попыталась улыбнуться.

— Это означает, что мой конец уже близко, Том. — Она едва заметно кивнула и накрыла его руку своей. Он не отвел глаз и выдержал ее взгляд. — А может, я и сама наконец готова поговорить…

Ее голос был еле слышен.

— Все в порядке. Теперь мне больше ничего не нужно.

Том гладил ее волосы, не отводя взгляда от глаз Изабель. Потом прижался к ней лбом, и они, замерев, долго молчали, пока ее дыхание не изменилось и не стало учащенным.

— Я не хочу покидать тебя, — сказала она, сжимая руку. — Мне так страшно, любимый. А что, если Бог не простит меня?

— Бог простил тебя много лет назад. И ты тоже должна простить.

— Письмо? — с тревогой спросила она. — Ты не потеряешь письмо?

— Конечно, нет, Изз. С ним будет все в порядке.

Ветер с силой ударил в окна, невольно напомнив о тех днях на Янусе, когда вокруг бушевал шторм.

— Я не стану прощаться, если Бог меня слышит и считает, что мне пора. — Она снова сжала его руку и после этого уже не могла говорить. Время от времени она открывала глаза, и в них мелькала искра, озарявшая все лицо, как будто с ней поделились каким-то секретом и теперь наконец она все поняла. Дыхание стало поверхностным и прерывистым.

В тот же вечер, когда из-за туч выглянула убывающая луна, ее душа тихо отлетела.

Хотя в дом было проведено электричество, он не стал включать свет, а зажег керосиновую лампу и всю ночь просидел, разглядывая лицо жены, озаренное мягким светом пляшущего огонька на фитиле. На рассвете он позвонил доктору.

Том шел по дорожке и сорвал желтый бутон с куста роз, который Изабель посадила, когда они только сюда приехали. Сильный аромат пробудил в нем воспоминания почти двадцатилетней давности: Изабель на коленях утрамбовывала руками землю вокруг только что посаженного молодого куста роз.

— Наконец-то у нас появился свой сад, Том, — говорила она.

В тот день она впервые за все время после отъезда из Партагеза улыбнулась, и эта картина четко, как на фотографии, навсегда запечатлелась у него в памяти.

После похорон в церкви собрались немногочисленные соседи. Том провел с ними столько времени, сколько требовали приличия. Ему было жаль, что они не знали Изабель, по которой скорбили, такой озорной, отважной и полной жизни, какой она была на причале в первый день их встречи. Его Иззи. Его вторая половинка.

Через два дня после похорон Том сидел один в пустом доме, наполненном тишиной. Вдалеке показались клубы пыли, поднятые колесами приближавшейся машины. Наверное, кто-то из работников возвращался на ферму. Когда машина подъехала ближе, он снова на нее посмотрел. Дорогой и новый автомобиль с номерами Перта притормозил у дома, и Том вышел на веранду.

Из машины вылезла молодая женщина и пригладила светлые волосы, прихваченные сзади резинкой. Оглядевшись, она медленно направилась к веранде, где стоял Том.

— Здравствуйте, — сказал он. — Заблудились?

— Надеюсь, что нет, — ответила женщина.

— Могу я вам помочь?

— Я ищу дом Шербурнов.

— Вы его нашли. Я Том Шербурн. — Он выжидающе на нее посмотрел.

— Тогда мне точно сюда. — Она нерешительно улыбнулась.

— Простите, — сказал Том, — неделя была трудной. Я что-то забыл? Мы договаривались о встрече?

— Нет, ни о какой встрече мы не договаривались, но я приехала повидаться с вами. И… — она помедлила, — с миссис Шербурн. Я слышала, что она очень больна. — Видя на лице Тома недоумение, она пояснила: — Меня зовут Люси-Грейс Рутфорд. Урожденная Ронфельдт… — Она снова улыбнулась: — Я Люси!

Том замер, не веря своим глазам.

— Лулу? Маленькая Лулу, — произнес он едва слышно, боясь пошевелиться.

Женщина покраснела.

— Я не знаю, как мне вас лучше называть. И… миссис Шербурн тоже. — Неожиданно на ее лице отразилось сомнение, и она спросила: — Надеюсь, она не будет против? Может, я не вовремя?

— Она всегда надеялась, что ты приедешь.

— Подождите! Я привезла вам кое-что показать! — Она вернулась к машине и достала из нее плетеную колыбельку. На ее лице появилось выражение нежности и гордости.

— Это Кристофер, мой маленький сын. Ему три месяца.

Увидев личико младенца, выглядывающего из одеяла, Том настолько поразился его сходству с Люси, когда они нашли ее в ялике, что по спине у него пробежали мурашки.

— Иззи была бы счастлива увидеть малыша. Ваш приезд для нее был бы настоящим праздником!

— О, простите… А когда?.. — Она не стала заканчивать фразу.

— Неделю назад. В понедельник были похороны.

— Я не знала. Если вы думаете, что мне лучше уехать, я…

Он нагнулся к колыбели и долго смотрел на ребенка, а когда поднял голову, на его губах была грустная улыбка.

— Пойдемте в дом, — пригласил он.

Том принес поднос с чайником и чашками, а Люси-Грейс смотрела в окно на океан, пристроив корзину с младенцем возле себя.

— С чего начнем? — спросила она.

— Давайте сначала немного посидим молча, — попросил Том. — Я никак не могу прийти в себя. — Он вздохнул: — Маленькая Люси! После стольких лет!

Они молча сидели с чашками в руках и слушали шум ветра над океаном. Иногда облака расступались, выпуская на волю лучи солнца, которые устремлялись в окна и падали на ковер гостиной яркими пятнами. Люси вдыхала запахи дома: старого дерева, лака, очага и дыма. Она не решалась посмотреть прямо на Тома и разглядывала комнату. Икона святого Михаила, ваза с желтыми розами. Свадебная фотография Тома и Изабель, на которой они такие молодые и полные надежд. На полках книги по мореплаванию, маякам и музыке. Некоторые, например «Атлас звездного неба», такие большие, что лежат плашмя. В углу пианино со сложенными в стопку нотами.

— А как вы узнали? — наконец нарушил молчание Том. — Про Изабель?

— От мамы. Когда вы написали Ральфу Эддикотту о ее болезни, он рассказал моей матери.

— В Партагезе?

— Сейчас она живет там. Когда мне исполнилось пять лет, мама забрала меня в Перт, чтобы начать все сначала. В 1944 году я вступила в Женскую вспомогательную службу ВВС, и мама вернулась в Партагез. Они с тетей Гвен живут в Бермондси — старом особняке дедушки. А я после войны осталась в Перте.