О молитве Иисусовой и Божественной Благодати - Антоний Голынский-Михайловский

Свт. Игнатий: «Некоторые отцы разделяют молитву, для новоначальных, на две половины и повелевают от утра, примерно до обеда, говорить: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, а после обеда: Сыне Божий, помилуй мя. Это — древнее предание. Но лучше приучиться, если то можно, к произношению цельной молитвы. Разделение допущено по снисхождению к немощи»{334}.

Схиигумен Герман (Гомзин): «Произносить молитву святые отцы советуют с рассуждением, применяясь к силам подвизающегося. Иному можно говорить всю молитву… иному же по немощи ума и младенчеству духовному лучше начинать с половины молитвы. Сперва можно молитву короче говорить, всего пять слов… „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“, так легче, короче и лучше внимание удерживать на словах. Потом, когда укрепится внимание, можно одно слово прибавить: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного“. Так святые отцы советуют новоначальным — это полезнее, и крепче потом молитва будет»{335}.

Схимонах Никодим Карульский: «Григорий Синаит говорит, что для новоначальных лучше пять слов только. А я до сих пор как новоначальный. Пять слов. Так привык… В этом удобнее удерживать внимание»{336}. Пятисловной молитвой молился и Странник, о чем не раз упоминается на страницах книги: «Втягивая в себя воздух, с умственным смотрением в сердце воображал и говорил: „Господи Иисусе Христе“, а с испущением из себя воздуха: „помилуй мя“»{337}.

Встречается практика, при которой целенаправленно начинают обучение с краткой формы молитвы, постепенно переходя к полной. Афонский старец Гедеон Грек (1781–1869), наставляя к стяжанию непрестанной молитвы, поучает: «Нужно постоянно нудить себя… При начале, по немощи, произносить только: „Иисусе мой“. Это удерживается легко, что бы человек ни делал и куда бы ни шел, даже при разговоре. Потом, когда усвоится молитва, прибавить „Господи“, потом „Христе“ и далее „Сыне Божий“, а затем „помилуй мя“. Когда молитва внедрится в сердце, то она будет действовать сама постоянно, и благодать Божия нисходит и просвещает человека. При этом надо внимать этой молитве и бояться, чтобы не вознерадеть о ней, так как за малую леность молитва отнимается, и тогда предлежит трудный кровавый подвиг, чтобы снова научиться ей… Надо удаляться от всех вещей мира и не любить их, пребывать в мире душевном и никого не осуждать; кто желает навыкнуть в молитве, должен хранить эти три [заповеди]»{338}.

Но не только начинающие используют укороченную молитву. Бывает наоборот — опытный подвижник от полной молитвы приходит со временем к сокращению ее, так как с обретением навыка молитва все более насыщается чувством, а при этом все менее потребны слова.

Схимонах Иларион Кавказский рассказывает, что продолжительное время молился, «говоря обычную Иисусову молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго — то есть устами произносил тихо, внимательно и, сколько мог, благоговейно, не обращая внимания на помыслы. От времени долгого занятия молитва сия стала сокращаться и наконец остановилась на трех словах: „Господи Иисусе Христе“; а более сего ничего произносить стало нельзя; все было излишним и как-то не стало ложиться в строй внутреннего чувства… Даже почасту только два слова: „Иисус Христос“. И эти два слова всю душу мою наполняют жизнью, питают… льют в душу мою, как источник, живую воду вечной жизни, и невозможно оторваться от них к другому занятию»{339}. Старец Феодосий Карульский незадолго до кончины записывает в своем дневнике: «Я ощущал в сердце только присутствие Божие в Его святом имени и себя самого. Полная молитва, т. е. произношение умно-сердечно пяти слов: Господи Иисусе Христе, помилуй мя — мне стало затруднительно. Тогда я стал умно-сердечно произносить три слова: Иисусе, помилуй мя»{340}.

Очевидно, что, прежде чем избирать те или иные приемы и методы, требуется зрелое рассуждение, особенно при отсутствии руководителя. Ничто не следует перенимать механически, бездумно. Ведь какие-то внешние и внутренние особенности незыблемо сохраняются веками, но что-то неизбежно меняется. В сравнении с прошлым, например, веком непомерно возросла скорость жизни, увеличилась плотность воспринимаемой информации. Учитывая, что зрительные образы являются наиболее информативно емкими, можно предположить, что современный ребенок уже в детстве получает через телевизор объем информации, значительно перекрывающий тот, что получал человек XIX века за всю свою жизнь. Пожалуй, нашим предкам едва ли хватило бы всей жизни, чтоб увидеть то, что наш дошкольник видит сейчас за неделю, — облететь все континенты, побывать под водой, на небе, заглянуть в электронный микроскоп, в телескоп и проч., и проч. Условия жизни не могут не сказываться на состоянии психики и сознания. Вероятно, и борьба с помыслами сегодня носит уже несколько иной характер, чем, скажем, тысячу лет назад. Поэтому читать древних отцов следует вдумчиво, с рассуждением, а применять что-либо из их советов нужно с особой осмотрительностью.

Все отцы предупреждают о важности разумного подхода к делу. Прп. Исаак Сирин: «О всяком деле, если делаешь оное без размышления и исследования, знай, что оно суетно, хотя и благоприлично, потому что Бог вменяет правду по рассудительности»{341}. Свт. Игнатий: «Самые благие и благолепные делания, говорит прп. Нил Сорский, должно проходить с рассуждением, в приличное время, по достижении надлежащей меры преуспеяния. Как говорит Василий Великий, всякому деланию должно предшествовать рассуждение, — без рассуждения и благое дело обращается в злое по безвременности и неумеренности. Когда же рассуждением определяется время и мера благому, тогда бывает чудный прибыток»{342}.

У старца Иосифа Исихаста на эту же тему есть такие мысли: «Рассуждение намного ценнее пророчества. Прозорливость и пророчества приносят пользу Церкви и отчасти созидают ее. Рассуждение же созидает и совершенствует прежде всего самого человека, обладающего этим даром, а затем он может принести пользу всем остальным, поскольку знает и противоборствующие стороны, и врага, и образ ведения брани». А ученик старца Иосиф Ватопедский добавляет: «Если монаху не хватает дара рассуждения или совета опытных наставников, то в настойчивом осуществлении неумеренного подвижничества, будто бы проистекающего из Божественной ревности, истощаются его телесные силы и он бросает свое место в строю, ибо уничтожил собственное оружие, которым являются силы телесные»{343}.

22. Художество (К стр. 71)

Когда говорится о художественной молитве, имеется в виду использование технических приемов, побуждающих ум к соединению с сердцем, помогающих усвоению умно-сердечной молитвы, подготавливающих к обретению дара самодвижной молитвы. Эти телесные, а точнее, психофизические приемы называются художественными в том смысле, что обозначают действия искусственные, намеренные, принудительные, в отличие от естественных, которые происходят непроизвольно. Святые отцы последнего времени, с одной стороны, предостерегают подвижников от увлечения технической стороной дела, с другой — признают целесообразность умеренного и разумного применения «технических средств».

Свт. Игнатий рассуждает на эту тему с большой сдержанностью: «Читатель найдет в „Добротолюбии“… наставление о художественном ввождении ума в сердце при пособии естественного дыхания, иначе, механизм, способствующий достижению умной молитвы… Советуем возлюбленным братиям не доискиваться открытия в себе этого механизма, если он не откроется сам собою… Пособия всегда остаются только пособиями. Те же святые отцы, которые предлагают вводить ум в сердце вместе с дыханием, говорят, что ум, получив навык соединяться с сердцем или, правильнее, стяжав это соединение по дару и действию благодати, не нуждается в пособии механизма для такого соединения, но просто, сам собою, своим собственным движением соединяется с сердцем». Отсылая к «Добротолюбию», святитель рекомендует безопасную замену художественных приемов: «Способ, предлагаемый блаженным Никифором, — превосходен», — пишет святитель, поучая, что художество вполне заменяется неспешным произнесением молитвы «внутри персей», тихим дыханием и заключением ума в слова молитвы. «При посредстве этих пособий мы удобно можем достигнуть внимания в известной степени. Вниманию ума при молитве начинает весьма скоро сочувствовать сердце. Сочувствие сердца уму мало-помалу начнет переходить в соединение ума с сердцем, и механизм, предложенный отцами, явится сам собой».

Тем не менее свт. Игнатий все-таки приводит в своих трудах подробные описания технических приемов[115]. Он говорит об их несомненной пользе, но только при рассудительном отношении к делу, и всячески предостерегает от чрезмерного упования на внешнюю сторону дела: «Очень важно знать значение, которое дают святые наставники умной молитвы предлагаемому им механизму, который как вещественное пособие никак не должно смешивать с собственным действием молитвы, которому никак не должно придавать особенной важности, как будто от него проистекает все преуспеяние молитвы. В молитвенном преуспеянии действует сила и благодать Божия; они совершают все — пособия [же] остаются пособиями, в которых нуждается наша немощь, и отвергаются как ненужные и излишние по стяжании преуспеяния. Возложение упования на эти пособия очень опасно — оно низводит к вещественному, неправильному пониманию молитвы, отвлекая от понимания духовного, единого истинного. От ложного понимания молитвы всегда происходит или бесплодное, или душевредное упражнение ею. И то знай, брат, говорят Ксанфопулы, что всякое художество и всякое правило… предначертаны по той причине, что мы не можем еще чисто и непарительно молиться в сердце».