Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

– Звездец, как это горячо… – прохрипел я, продолжая наблюдать. – Тебе нравится?

Она ничего не ответила, продолжая постанывать и дрожать. Я провел небритым подбородком по мягкой коже ее груди, заставив ее вскрикнуть и резко дернуться, и повторил вопрос:

– Тебе нравится?

– Да-да, – жарко зашептала она.

Свободную руку она снова опустила мне на плечо, впиваясь ногтями в кожу, и теперь я мог свободно повернуть голову, чтобы посмотреть. И я смотрел. И это было лучшее, что я видел в своей жизни. Когда ее стоны стали лихорадочными и короткими, а дыхание – рваным и почти жалобным, я снова уткнулся лицом в ее грудь, накрыл ртом сосок и очень-очень легко прикусил. Реакция последовала незамедлительно.

На секунду она замерла, резко негромко вскрикнув, стиснула мое плечо так, что у меня искры из глаз посыпались, и ее тело сотряс мощнейший оргазм. Откинув голову, я наблюдал за выражением ее лица. И теперь это было лучшее, что я видел в жизни. Рот приоткрыт, глаза зажмурены, брови сосредоточенно сошлись на переносице, придавая лицу чуть растерянное выражение, она издавала самые умопомрачительные звуки на свете, содрогаясь в моих руках, после чего обмякла, обессиленно завалившись сверху. Я обнял подругу покрепче, поглаживая по спине. Плечо саднило, наверное, остались царапины.

– Эй… – я мягко поцеловал ее в макушку, мой голос все еще звучал хрипло.

– Эй… – с придыханием отозвалась она.

Я, не меняя позы, попытался аккуратно уложить нас, продолжая гладить обнаженную спину Василисы. Секунду повозившись, мы улеглись поудобнее, не размыкая объятий. Несколько минут прошли в умиротворенной тишине. Васа пыталась выровнять дыхание, а я все еще решал драные примерчики в уме.

– Ну и как впечатления? – тихо спросил я, когда подруга задышала размеренно и легко.

– Это было охренительно, – сонно пробормотала она.

И, святый боже, так оно и было.

На следующее утро мне понадобилось три раунда в душе, прежде чем я начал хоть отдаленно нормально соображать.

Василиса мирно сопела, свернувшись калачиком, в утреннем свете ее кожа была ослепительно белой, а на тупых мультяшных медведей я теперь никогда не смогу смотреть без стояка.

После самого долгого душа в моей жизни я чмокнул продолжавшую нежиться в постели Василису в макушку и рванул из квартиры. Олег звонил уже три раза, язвительно заметив, что ждет меня под домом двадцать минут. Ага, еще бы в шесть утра на кладбище поехали.

– Ты что, проспал? – недовольно пробубнил Олег, когда я скользнул на пассажирское сиденье. Наконец-то брат купил машину и мы могли добраться до кладбища хотя бы с комфортом. Раньше путь в один конец занимал пару часов с пересадками.

– Ага, проспал, – я зевнул для правдоподобности.

– Как дела? – он все еще подозрительно косился на меня, выруливая со двора.

– Да лучше всех, – я ничуть не покривил душой.

– То-то я смотрю, сияешь как медный пятак, – хмыкнул Олег.

Дорога до кладбища прошла в уютном молчании. В последние пару лет, не без помощи Василисы, наши отношения с Олегом пошли на лад. Васа просто боготворила моего брата за то, что он вписался в ту ситуацию с ее мудаком отчимом. В нашем доме Олег был всегда желанным гостем, которого подруга подкармливала вкусняшками. Они даже созванивались перед его дежурствами, и Васа обязательно готовила какой-нибудь ништячок. И он всегда забегал за ним, продажная обжорливая шкура. Единственным камнем преткновения в нашем братском общении продолжала быть Марина. С тех пор как братиша продемонстрировал ей свои стальные яйца, прошло два года, но мы так и не сумели наладить отношения с ней. Не то чтобы я очень старался. Конечно, я видел, что Олег с ней счастлив, но это не значит, что я должен любить ее. Пошла она.

На кладбище я, как всегда, просто тупо делал свою часть работы, стараясь не смотреть на могильную плиту. Рвал траву, носил воду, красил ограду. Когда всё было сделано, я вызвался вынести мусор и тусил на лавочке на центральной аллее, дав Олегу немного уединения. Он занимался этой фигней – разговаривал с холодным куском гранита. Но каждый имеет право на свои причуды. Тем более для меня мать была давно забытым воспоминанием. Даже если постараться, я вряд ли бы оживил хотя бы частичку ее в своей памяти. Был слишком мал, когда ее не стало, и, хотя это разрушило нашу семью, по ней самой – как по матери – я почти не страдал. От предательства отца было гораздо больнее. Но Олег – другое дело. Он был подростком, и хорошо помнил мать, и ее смерть переживал совсем по-другому.

Я горевал о семье, о годах, которые вынужден был провести в одиночестве. Когда все, кто должен был обо мне заботиться, только и делали, что передавали меня, как эстафетную палочку, из рук в руки, пока рук этих не осталось. Олег же скучал по теплым материнским объятиям, смеху и даже, наверное, запаху, то есть по конкретным вещам, которые составляют воспоминание о человеке.

На обратном пути я не лез к нему в душу, зная по опыту, что сегодня брат будет немного более рассеянным, чем обычно, но неожиданно на въезде в город он сам начал разговор.

– Как там у вас дела с Василисой?

Я настороженно зыркнул на него. С чего бы такие вопросы?

– А как у нас могут быть дела? – Всё же бы понимать, что конкретно его интересует.

– Они с Женей… встречаются? – осторожно спросил брат, и я почти рассмеялся, настолько у него неловко вышло. Может, еще о пестиках и тычинках поговорим?

– Да, – подтвердил я.

– Как ты это… переживаешь? – в голосе Олега послышалось сочувствие.

– Очень вовлеченно, – честно ответил я.

– Прости? – Олег на некоторое время отвлекся от дороги и удивленно уставился на меня.

– За дорогой следи! – рявкнул я, не хватало еще, чтобы он нас угробил.

– Что значит «очень вовлеченно»? – каким-то деревянным голосом спросил брат, послушно переводя взгляд обратно на дорогу.

– Значит, что я тоже с ней встречаюсь… и с ним.

Да, наверное, стоило сообщить такую новость не в тот момент, когда моя жизнь зависела от невменяемого братишки.

Олег растерялся, стал бессмысленно дергать коробку передач и путать педали газа и сцепления. Бедная машина задергалась, заревела, и понадобилось какое-то время, чтобы мой нежный брат взял себя в руки. Очевидно, в его воображении возникали очень-очень неприличные и грязные картины. Вообще, мне казалось, что люди всегда думают о таких вещах хуже, чем они есть на самом деле. Никто не представляет искренние чистые чувства, если произнести фразу про тройничок.

– Правильно ли