Потревоженные тени - Сергей Терпигорев

II

Никто из всесвятских помещиков, как я сказал уже, у нас не бывал, и вообще мы с ними не были знакомы. Но у соседей мы встречали некоторых из них. С нашим и вообще с чьим бы то ни было приездом они исчезали куда-то, а соседи, у которых они были, рассказывали потом, какие они несчастные, жалкие и какие вместе с тем необразованные и вообще невоспитанные.

— Вообразите, рассказывали те, у которых они были, которые их принимали или допускали до себя, — вообразите, невозможно за стол с собою посадить: сморкаются в салфетки, едят руками... А между тем ведь все-таки и неловко как-то но принять, не посадить с собою: все-таки ведь дворяне...

И они точно сами сознавали свое ничтожество и, говоря по-старинному, свою подлость перед крупными, или, по крайней мере, более или менее крупными в сравнении с ними, помещиками.

Бывало, едем куда-нибудь, дорогой вдруг встречается в тележке в одну лошадь или на беговых дрожках кучер не кучер, дворовый не дворовый, сворачивает в сторону, кланяется. Ему едва отвечают и спрашивают лакея, сидящего на козлах:

— Это кто?

— Всесвятский барин.

И называет одну из трех фамилий.

А то встретится, бывало, в тележке парой целая семья таких помещиков. Сам глава семьи сидит на облучке и правит, а в тележке жена, дети и с ними, в качестве няньки, какая-то баба.

Но особенно возмутительное чувство, с дворянской точки зрения, вызывали их дети, бывшие уж на возрасте. Сыновья по виду и по всему — совершенно конюхи, охотники из псовой охоты; дочери — поповны, мещанки подгородные, горничные.

Старики были все-таки приличнее как-то, вежливее, умели хоть заискивать, а эти были совершенно дички: при встречах притаивались, прятались за сидевших с ними мужиков, вообще старались избегать всех встреч и точно боялись, чтоб с ними не заговорили.

Однажды на какой-то плотине мы вышли из экипажа — плотина была узкая, пристяжных отпрягли, и их вел в поводу бывший с нами лакей. Впереди с одними дышловыми ехала карета, за ней мы шли, а позади лакей вел в поводу отпряженных пристяжных. Когда мы переправились через плотину и кучер остановил лошадей, чтобы снова припрячь пристяжных, и мы усаживались в карету, невдалеке в кустах мы увидали какую-то тележку и в ней мужика и кого-то, точно прятавшегося за ним. Лакей, которому было неловко припрягать одну лошадь и держать в поводу в это время другую, крикнул сидевшему в тележке: «Что сидишь-то, иль не видишь? Трудно небось сойти помочь?» Прятавшийся за мужика слез с тележки и помог припрячь пристяжных. Это был один из молодых всесвятских помещиков, малый лет восемнадцати, краснощекий, в розовой ситцевой рубашке, совсем конюх.

— Это какой же? — потом спросила матушка лакея, и он назвал ей одну из всесвятских фамилий и сказал, чей это сын.

Другой раз подобным же образом, то есть тоже как-то в дороге, на постоялом дворе, где мы кормили лошадей, — мы повстречали какую-то не то мещанку пригородную, не то дочь чьего-нибудь управляющего, девушку замечательной красоты, но совершенно простую и по одежде и по манерам. Матушка справилась, кто это, и она оказалась дочерью тоже какого-то всесвятского помещика.

Матушке очень понравилось ее лицо, и она потом долго все вспоминала о ней, говорила, что как это все-таки сейчас видна благородная кровь. Я, помню, слушая ее, все удивлялся, почему же она тогда не узнала по этой благородной крови сразу, кто она такая...

Ближе мы не подходили к ним, короче мы их не знали, и они такими мне представлялись, какими я вот их описываю: отчасти любопытными, отчасти жалкими и вызывающими полубрезгливое к ним отношение.

С годами я узнал их лучше, потому что узнал покороче и осмысленнее стал вообще относиться к обстановке и нашей жизни и их и увидал, что разница вся тут только в средствах.

III

Я был уже в пятом классе нашей губернской гимназии, где я учился, и приехал на рождественские праздники домой, в деревню. В эту зиму, тотчас после праздников, должны были быть дворянские выборы[36]. Дома я застал отца и всех приезжавших к нам соседей, всецело поглощенных этими выборами. Толковали, кого выбрать в предводители, кого в судьи, в исправники, в заседатели и проч. Взвешивали шансы одних, права, их достоинства и недостатки, потом принимались за других, расценивали и подробно рассматривали этих. Но так как, в сущности, все дело было в том, у кого больше сторонников, чья партия сильнее, то все эти расценки достоинств и недостатков намеченных или предполагаемых кандидатов на все эти должности в конце концов сводились на сосчитывание шаров, кто сколькими располагал или кто на сколько шаров мог рассчитывать.

И вот при этих сосчитываниях и расчетах я то и дело, не без удивления для меня, слышал, как всё повторялись фамилии всесвятских помещиков.

— У Зыбиных один купон.

— Нет, они в этом году два составят.

— Это как же?

— А очень просто: у них у всех оказывается двести пять душ.

— Вот так сюрприз!..

— Это что такое купон? — спросил я как-то.

Мне объяснили.

Из этого объяснения и из дальнейших их разговоров и споров я понял, что обитатели Всесвятского, всесвятские помещики, все, в общей сложности, представляют в некотором роде силу, так как все они образуют четыре купона, следовательно имеют на баллотировке четыре шара, что в общем числе всех двадцати шаров в уезде вовсе не пустяки, и в спорах и в рассуждениях о шансах на выбор того или другого кандидата совсем не напрасно так постоянно и настойчиво их вспоминают. Они настоящая сила, которой нельзя пренебрегать, и ими в данном случае и не пренебрегают. Ими пренебрегают вообще, в смысле знакомства с ними, но теперь, во время баллотировки, ими нельзя и не следует пренебрегать. Ими надо заручиться. Они могут в решительный момент дать тому или другому кандидату перевес.

Вместе с этим я услыхал и фамилии знакомых помещиков, которые, как говорили, заигрывают с ними, ласкают их, помогают им и обещают еще больше помочь в случае получения их содействия на предстоящих выборах.

Это была новость, которая меня заинтересовала, и я не без любопытства следил за разговорами о предстоящих выборах, интересуясь главнейше этим ухаживанием за захудалыми и находившимися все время в общем пренебрежении всесвятскими помещиками.

Вскоре как-то у нас был «дядя Сережа», так громко возмущавшийся поведением всесвятских помещиков и доказывавший, в интересах поднятия дворянского достоинства, необходимость их уничтожения, разжалования их из дворян. У дяди были соперники. Кроме того, дела у него порасстроились за время его двукратного предводительства, а между тем ему хотелось быть вновь избранным и на этих предстоящих выборах.

И вот, за тем же обеденным столом, за которым он тогда так ораторствовал против всесвятских помещиков, называя их не дворянами, а сбродом, я услышал уж совсем другое о них.

— А я сейчас был в Всесвятском, — сказал он. — Несчастные!

— А что? — спросил отец, и, мне показалось, как будто стараясь не встретиться с дядей глазами.

— Ужасная беднота!

И, помолчав немного, дядя продолжал:

— Вот настоящая обязанность правительства помочь кому — это им! И в самом деле, мало разве у нас казенной свободной земли, мало разве у нас государственных крестьян?.. Я не говорю, чтобы им дать по нескольку тысяч десятин земли, по нескольку сотен душ, но дать им столько, чтобы они могли быть самостоятельными хоть на выборах.

— Это значит, по сто душ? — заметил кто-то.

— Ну конечно, — ответил дядя.

— И по тысяче десятин земли?

— Да, около.

— Чтобы всесвятские помещики имели, если их всех сосчитать, тысяч тридцать десятин земли и тысячи три душ?

— По крайней мере, дать некоторым из них, которые приличнее держат себя.

— То есть тем, которые посытее и теперь?

Кто-то из обедавших соседей при этом ядовито заметил дяде, сказав:

— Я бы на вашем месте, Сергей Павлович, обещал им, в случае избрания, поднять этот вопрос, начать для них об этом ходатайство. Тогда они, наверное, были бы все за вас...

Дядя дал этому замечанию шутливый характер, но оно, видимо, было неприятно для его самолюбия, так как укололо его в больное его место — заискивание у всесвятских помещиков, что он скрепя сердце делал, лишь бы только ему быть вновь избранным.

— Ничего, — заключил сосед, — выберут вас и без них, да и они что же могут иметь против вас?

— Я вовсе не за этим ездил в Всесвятское, — вспыхнув, возразил дядя, — а по должности предводителя, так как я обязан же был вновь повторить им их права, разъяснить их обязанности. Ведь вы знаете, в каком они состоянии: они от нужды совсем одичали почти.

— О! Это они, будьте покойны, отлично все знают и понимают. Это вы напрасно трудились. Они отлично понимают и знают, что теперь, во время выборов, и они не последняя спица в колеснице. Свои нрава и свои интересы они понимают нисколько не хуже кого бы то ни было.