История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова

Унимо с готовностью кивнул, и они отправились в путешествие по всему кораблю: от юта до бака, от марсовой площадки до трюма с матросскими гамаками.

Несмотря на несколько презрительный взгляд, юнга выполнял поручение боцмана добросовестно и рассказывал обо всём, что они видели на пути – так, что у Нимо почти сразу же разболелась голова от множества новых слов. Удивляясь себе, он не испытывал страха, когда проводник потащил его на мачту: погода была ясная и солнечная, корабль почти не качался на волнах, и Ум-Тенебри забрался по вантам на марсовую грот-мачты довольно быстро. Конечно, он не мог делать это так же ловко, как Кинли, и чрезмерно аккуратно соблюдал сообщённый ему на ходу принцип «трёх точек опоры», обеспечивающий не быстрое, но безопасное перемещение, а, забравшись по путенс-вантам, излишне крепко вцепился в борт деревянной марсовой площадки, но всё равно, для первого раза это было неплохо. Даже язвительный Кинли бросил только что-то вроде: «Выше, до брам-рея, забираться не будем – хватит с тебя на первый раз».

Унимо молча выслушивал объяснения юнги, изредка задавая вопросы. Он старался всё запомнить, хотя и надеялся, что эти знания не пригодятся ему больше десяти дней. Ему было неуютно постоянно ощущать вокруг себя людей, многие из которых уже рассматривали новичка c выражениями лиц в вариациях от презрительного до снисходительно-понимающего. Слушая про морские премудрости, Унимо успевал отмечать, что да, все те, кто был на корабле у Просперо Костина, имели как будто какую-то общую тайну, общий повод для беспокойства – и скрывали его в трюмах своих привычных к невозмутимым усмешкам физиономий.

– Ну вот и всё, – сказал Кинли, когда они с Нимо остановились на главной палубе, у борта, обращённого к морю, – теперь ты всё знаешь.

И широко улыбнулся в ответ на полный сомнения взгляд новичка. Спохватившись, Унимо всё же сказал:

– Спасибо.

Юнга снова улыбнулся.

– Да не за что. Осталось только показать, где ты будешь спать, – сказал Кинли и, оглядевшись, добавил: – Только мне сейчас нужно ненадолго отлучиться. А ты посиди пока здесь, чтобы не путаться под ногами, хорошо? – с этими словами он указал на широкий деревянный планширь рядом с огромным, больше человеческой головы, просмолённым юферсом.

Унимо кивнул и, ухватившись за вант-путенс, послушно забрался на планширь.

Когда Кинли скрылся в неизвестном направлении, Унимо, прислонившись щекой к нагретому дереву, стал разглядывать людей на палубе и думать, что всё начиналось не так уж плохо. По крайней мере, слова Силура о том, что в матросы берут кого попало, оправдывались. Вряд ли с ним стали бы возиться, показывать корабль, если бы собирались оставить на берегу. О том, что он будет делать спустя десять дней в море, Унимо старался не думать…

– Так-так, надеюсь, это не ты – наш новый матрос? – от этого голоса, прозвучавшего где-то над ухом, Унимо вздрогнул и резко обернулся, ударившись головой о вант-путенс.

С полуюта по трапу спускался моряк невысокого роста, с неприметным лицом, длинными и узкими, как линия горизонта, губами, придававшими ему неприятный вид, и цепким взглядом зелёно-синих глаз. На его плечи был небрежно наброшен чёрный сюртук с отрезанными пуговицами, а белая рубашка с кружевами – местами, впрочем, оторванными – была застёгнута на все петли, несмотря на тёплую погоду и пригревающее дневное солнце.

Нимо молча смотрел на него, чувствуя, как во рту мгновенно пересохло. Он попытался найти взглядом Кинли, но мальчишки нигде не было.

– Изволь отвечать, когда к тебе обращается капитан, – с улыбкой произнёс Просперо. Его улыбка стала ещё шире, когда он заметил мелькнувший в глазах Унимо ужас.

Ум-Тенебри неловко сполз с планширя и стоял теперь на палубе рядом с капитаном.

– Меня… меня наняли сегодня, Мэй-капитан, – сказал он. – Меня зовут Унимо.

– Значит, всё-таки ты наш последний матрос, – задумчиво произнёс Костин, смотря вдаль, в сторону моря. И вдруг он уставился прямо на Нимо и резко проговорил:

– И ты думаешь, что правила на тебя не распространяются, да?! Что ты можешь сидеть на планшире на виду у всей команды, как бывалый моряк?

– Нет, Мэй-капитан… я… я не знал… мне сказали сесть здесь и подождать, – пробормотал Нимо, начиная понимать, почему Кинли так быстро исчез.

– Кто же тебе сказал? – притворно спокойно спросил капитан.

Унимо молчал. Он понял, что не станет говорить про Кинли, и удивлялся про себя, почему. «Потому что я – не Кинли», – гордо подумал Нимо. Капитан тем временем всё больше хмурился.

– Я… я не запомнил, Мэй-капитан, – сказал Ум-Тенебри, опустив голову и рассматривая гладкие и светлые от частого мытья деревянные доски палубы.

– Так-так, – голос капитана теперь не оставлял ни малейшего сомнения в том, что Просперо в бешенстве. В голове Унимо возникли все те истории, которые он слышал о безумном капитане, и он ощутил неприятное прикосновение страха – как будто за шиворот кто-то вылил что-то холодное и липкое. – А если бы тебе сказали прыгнуть за борт, ты бы прыгнул?

В детстве Нимо не раз слышал разные варианты похожего предложения – призванного, вероятно, отучить детей от бездумного послушания взрослым, которые часто делают куда больше глупостей.

– Нет, Мэй-капитан, – сказал он, для убедительности покачав головой.

– А вот и не так! – торжествующе воскликнул капитан. – Если это тебе скажу я, то ты прыгнешь.

Сценка на палубе сразу же привлекла внимание проходящих мимо или работающих поблизости моряков. Они не решались открыто глазеть на несчастного матроса и капитана, но у многих вдруг нашлись дела на главной палубе, и Унимо чувствовал их бросаемые вскользь взгляды, полные неожиданного злорадства. Краем глаза он с удивлением заметил девушку, которая быстро пересекла палубу, не поднимая головы с длинными волосами, но не был уверен – не привиделась ли она ему.

Нимо не знал, что отвечать, поэтому просто стоял и ждал, не решаясь взглянуть в лицо капитана.

– Сообщаю тебе, матрос Унимо, – сухо начал Просперо, – что на «Люксии» запрещено сидеть на планшире, даже когда корабль стоит в порту, что бывает, к счастью, редко. Это ясно?

– Да, Мэй-капитан, – с готовностью ответил Унимо. Появилась надежда, что всё это закончится обычной для всякого рода начальников театральной демонстрацией своей власти, а их подчинёнными – трепета и послушания.

– Хорошо, тогда залезай на планширь и прыгай за борт, – спокойно продолжил Просперо, – поскольку ещё одно правило состоит в том, что слово капитана здесь – закон. И если тебе это не нравится, то пока ещё есть трап с другого борта.

Тут Унимо посмотрел на капитана, и внезапно его лицо показалось похожим на лицо Скрима в ту ночь, когда он принёс письмо от отца. Это сходство явилось настолько неожиданным, что Ум-Тенебри застыл, с безотчётной наглостью рассматривая Просперо Костина.

Было очевидно, что капитан испытывает его,