Камень и ветра 4. Поход за радугой - Анатолий Нейтак

Ученик нахмурился, чуя подвох.

– Итак, дано: шесть мёртвых и один полумёртвый гарпон. Плюс гнездо с голодными птенцами, которых придётся перебить, как их родителей. Используя внешние и внутренние ресурсы, создай крылатого разведчика, который станет тебя охранять. Ну, и нас заодно.

Посмотрев, как вытянулось лицо Клина, я сжалилась и добавила:

– На твои конкретные вопросы я буду давать столь же конкретные подсказки. Как живой справочник. Под запретом только один вопрос: "Как бы ты стала действовать на моём месте?"

– Но я даже…

– Возражения не принимаются. Время пошло.

– Гм…

– Стилет?

– Ты не слишком круто на него насела?

– Это мой ученик, магистр, и мне самой решать, что он уже может, а что – ещё нет. Вы видели, какие заклятья он творит, не раздумывая, во время наших вечерних тренировок?

В глазах коллеги-некроманта разгорелся понимающий огонёк.

– Ты про перехват контроля над метательными ножами?

– В том числе.

– М-м… простой целительский приём с остановкой кровотечения, простые тёмные чары контроля на крови, да ещё ментальное управление… три разных аспекта, одновременное сотворение… и общее количество ножей – до пяти штук… пожалуй, я с тобой соглашусь. Подъём ординарных зомби для него – давно пройденный этап.

Клин стоял, слушал и моргал. Потом поймал краем глаза выражение лица Уса…

– Да что в этом такого? – возопил он полушёпотом, обращаясь к менталисту.

– Да так. Мелочи, – Пивной Ус разглядывал Клина с выражением лица, обычно приберегавшимся для нас со Стилетом. – Просто три простых заклятия в трёх разных аспектах в одно и то же время могут уверенно творить лишь магистры магии. Ступени этак второй.

У моего ученика стал вид… как бы помягче… обалделый.

– Не обольщайся, – сказала я. – Тебе, Клин, и до третьей ступени ещё учиться и учиться. Набирать опыт. Экспериментировать. Вот экспериментами ты сейчас и займёшься. Давай, работай, пока недобитая тварь не сдохла окончательно.

Голод тоже относится к одному из аспектов тьмы. Его силу вполне можно заимствовать для создания заклятий некромантии. А если учесть количество птенцов и то, что до гнездовья маги добрались далеко не сразу, силы этой оказалось достаточно, чтобы ритуальных жертвоприношений уже не понадобилось. Впрочем, пролить кровь, причём неоднократно, всё равно пришлось. Раненый гарпон получал всё новые и новые раны, но не умирал. Вернее, его тело не умирало: Клин тут же, используя жертвенную кровь и боль вкупе с голодом птенцов, исцелял его. А вот куцый умишко твари агонизировал. Распадался. Умирал.

И умер.

Воспользовавшись смертью души и зачаточного сознания, как всплеском силы и фокусом для проводимого ритуала, ученик Иглы создал между собой и гарпоном постоянную мысленную связь. Пустота, возникшая на месте сгинувшего птичьего сознания, с лёгкостью восприняла оттиск несравненно более развитого человеческого сознания. Почти такой же сложный и "глубокий", как оригинал; опирающийся на инстинкты крылатого тела, но контролирующий это тело так, как прежняя пародия на рассудок не смогла бы никогда.

Гарпон остался жив, так что его нельзя было назвать посмертным слугой. Закон, запрещающий сотворение высшей нечисти, не был нарушен. Но назвать тварь после окончания ритуала фамилиаром, эссако или лухетом[17] также было невозможно. Это было нечто новое, не описанное в учебниках магии, сочетающее некромантию, магию духа и менталистику высокого полёта. Изучивший иным зрением результаты эксперимента, Стилет стал задумчив. Поскольку поймал себя на мысли, что совсем не отказался бы завести такого же… напарника.

…когда ритуал кончился, птенцов гарпонов перебили. Просто, быстро и чисто. Всё равно выкармливать их было уже некому.

"Охотился за мехами, самого освежевали". Вспоминалось и другое: "из кипящей воды – да на калёную сковороду".

Положение было – просто ах. Удрать от пары клархов через слишком узкую для тварей щель, протиснуться в чёрный, неведомо куда ведущий лаз. С огромным трудом выбраться наружу, к свету дня… и всё это для того лишь, чтобы обнаружить впереди стаю вирр, ценой немалой крови заваливших гриффиса и теперь пирующих у его останков.

Лезть назад? Немыслимо! Протиснуться сквозь мрак, стоивший содранной кожи, поломанных ногтей и глубоко засевших крючьев слепой паники? во второй раз? нет!! Лучше смерть. Но и вирры уйдут от свежего мяса ох как не скоро… а когда уйдут, будут снова голодны. Будут рыскать вокруг в поисках добычи. И почти наверняка обнаружат эту самую добычу. Совсем близко, вот радости-то мерзким тварям. Что же делать? Что?!

– Затрруднения?

Гортанный, не особенно человеческий голос над головой заставил сжаться. Повернуть голову, взглянуть… тёмный силуэт на фоне неба…

"Только не это! Ещё и гарпоны!

Оказывается, они действительно разговаривают. И даже по-людски. Только вряд ли я смогу поведать об этом…"

– Как ты здесь оказалось, дитя? – поинтересовался гарпон с совершенно неожиданным сочувствием. (Нечисть, сочувствующая жертве? Невероятно!) Не дожидаясь ответа, крылатый добавил: – Рраскажешь потом. Виррры тебя почти чуют… выбиррайся!

– О! Новая добыча?

– Этой "добыче" не суждено оказаться в наших желудках.

– Что?

– Не "что", а "кого". Мой Лурраст* спас подростка… девушку.

Гарпон приближался стремительно, снижаясь чуть ли не со свистом, – но при этом почти не работал крыльями. Обычный взрослый гарпон едва может оторвать от земли стройную женщину. Лурраст унёс бы в когтях даже коня. Скорость он сбросил лишь у самой дороги, довольно резко. Под гарпоном действительно висело, зажмурившись, юное человеческое существо… в судорожно сжатых руках которого, в свою очередь, висел увесистый даже с виду мешок.

– Ну-ну, – буркнул Ус. – Похоже, ваш отряд прирастает.

– Посмотрри, кого я нашёл срреди скал, Хэнги**! – объявил гарпон, разжимая когти и сбрасывая живой груз наземь. Ну да пол-локтя – не та высота, падение с которой может покалечить.

– Смотрю. Как тебя зовут, малышка?

Подобравшись, спасённая открыла глаза. На Клина словно пара кусочков неба взглянула. Огромные голубые глазищи. Похожие, только потемнее, он видел в зеркале. Сущее чудо! На перемазанной и исцарапанной мордочке они казались чем-то чуждым, почти невозможным. Придворной красавице подошли бы такие, а не тощему встрёпанному созданию в пыльной драной одёжке.

Но – нет, решил Клин. Не подошли бы. Высокородная жеманница не сумела бы с толком распорядиться парой таких вот зорких сокровищ, в которых не читалось ни страха, ни удивления, а одно только обречённое спокойствие.