Синухе-египтянин - Мика Валтари

У них нет больших храмов, и они не хотят иметь много богов, предпочитая поклоняться быкам. Зато это они делают с особым воодушевлением и редкий день не приходят полюбоваться быками на выгоне. Я, правда, думаю, что это объясняется не столько почитанием богов, сколько любовью к таким напряженным и волнующим зрелищам, как танцы перед быками.

Нельзя также сказать, чтобы критяне очень почитали своего царя, который похож на них, хотя и живет в гораздо большем дворце, чем его подданные. Они общаются с царем как с равным, шутят с ним, рассказывают ему сказки, являются на его приемы когда вздумается и уходят так же, если им становится скучно или взбредет в голову что-нибудь другое. Они пьют вино, чтобы развеселиться, нравы их очень свободны, но допьяна они никогда не напиваются, поскольку считают это диким, и я ни разу не видел, чтобы на приеме кого-нибудь вырвало с перепоя, как это часто случается в Египте и в других странах. Зато, охваченные взаимным влечением, они веселятся друг с другом, где и как вздумается, независимо от того, кто кому муж или жена. Женщины очень ценят юношей, танцующих перед быками, поэтому многие знатные мужчины упражняются в этом искусстве, не будучи посвященными, причем некоторые достигают такого же мастерства, как посвященные богу юноши, которым не разрешено вступать в связь с женщинами так же, как посвященным девушкам – с мужчинами. Почему это так, о том я не ведаю, ибо, если судить по их нравам, они не должны были бы придавать этому такого большого значения.

Я рассказываю все это для того, чтобы показать, как нередко я бывал озадачен, прежде чем хоть отчасти привык к критским нравам, ведь люди там всегда стремятся придумать что-нибудь новое и удивительное, так что наперед никогда не знаешь, что случится в следующую минуту. Однако я ведь собирался рассказать о Минее, хотя на сердце у меня становится тяжело, когда я о ней рассказываю.

Сойдя с судна, мы остановились в доме для приезжих, небольшом, но самом благоустроенном из всех, какие мне приходилось видеть, даже «Беседка Иштар» в Вавилоне со всем своим пыльным блеском и бестолковыми слугами казалась по сравнению с этим домом просто варварской. Там мы умылись и оделись, Минея велела завить себе волосы и купила новую одежду, чтобы показаться друзьям, но, увидев ее, я растерялся – на голове у нее сидела маленькая шапочка, напоминающая лампу, а на ногах были сапожки с высокими каблуками, на которых трудно ходить. Но я не хотел портить ей настроение и ничего не сказал о ее костюме, а подарил серьги и ожерелье из разноцветных камней, какие, как заверил меня торговец, носят на Крите сегодня, а что будет завтра – этого он сам не знал. Я со смущением смотрел на ее обнаженную грудь, выступающую из серебристой оправы платья, соски она окрасила в красный цвет и, избегая моего взгляда, с угрозой сказала, что ей незачем стыдиться своей груди, которая может поспорить с грудью любой критянки. Разглядев ее основательно, я не стал возражать, ведь она, похоже, была права.

Потом мы наняли носилки и отправились в город. Благодаря легким постройкам и садам он казался другим миром по сравнению с теснотой, шумом, запахом рыбы и суетой торговой гавани. Минея повела меня к знатному старцу, своему хорошему другу, который ее любил и всегда ставил на нее, когда заключалось пари о танцовщицах. Минея часто жила у него и считала его дом своим. Когда мы вошли, он изучал перечень быков, назначенных на завтрашние состязания, и делал в нем пометки, но, увидев Минею, забыл обо всем, очень обрадовался и без стеснения обнял ее со словами:

– Где ты пряталась, почему я так долго тебя не видел, ведь я уже думал, что ты отправилась в священные чертоги? Но я еще не избрал себе новой любимицы, так что твоя комната свободна, если только служанки не забыли навести там порядок или моя жена не распорядилась сломать ее и соорудить в ней аквариум, с тех пор как она стала разводить разных рыб, она не может думать ни о чем другом.

– Хелея стала разводить рыб? – удивилась Минея.

– Это уже не Хелея, – сказал старец немного нервно. – У меня новая жена, сейчас у нее какой-то непосвященный юноша, танцующий перед быками, – пришел посмотреть на рыб, и я думаю, она будет недовольна, если мы им помешаем. Но представь же мне своего друга, чтобы он стал и моим другом, а этот дом стал и его домом.

– Мой друг – Синухе, египтянин, Тот, который одинок, он – врачеватель, – сказала Минея.

– Сомневаюсь, чтобы он надолго остался здесь одиноким, – игриво заметил старец. – Надеюсь, ты не больна, Минея, почему ты путешествуешь с врачевателем? Не огорчай меня, я ведь надеюсь, что ты уже завтра будешь танцевать перед быками и вернешь мне удачу. Мой управляющий, видишь ли, жалуется, что мои доходы не покрывают расходов или расходы не покрывают доходов – что-то в этом роде, я не понимаю его сложных подсчетов, которые он, к моей досаде, вечно мне сует.

– Я совсем не больна, – сказала Минея. – Но мой друг спас меня от многих опасностей, и мы проехали много стран, чтобы я вернулась обратно на родину, ведь я попала в кораблекрушение, когда плыла в Сирию танцевать там перед быками.

– Да что ты? Неужели? – ужаснулся старец. – Но, надеюсь, несмотря на дружбу, ты осталась нетронутой, ведь иначе тебя отстранят от состязаний и вообще, как ты знаешь, случится много печального. Это очень меня пугает, я вижу, как развились и налились твои груди, и в глазах твоих поволока. Минея, Минея, надеюсь, ты себя не испортила?

– Нет, – сердито сказала Минея. – И если я говорю: «Нет» – можешь мне поверить, пусть никто меня не проверяет, как это делали на невольничьем рынке в Вавилоне. Ты вряд ли понимаешь, что только благодаря этому другу я после всех опасностей попала на родину и думала, что друзья мои обрадуются моему возвращению, но ты занят только своими быками и выигрышами. – Она заплакала, и слезы покатились по ее щекам, оставляя черные следы от краски.

Старец очень смутился, огорчился и стал оправдываться:

– Я не сомневаюсь, что ты потрясена своими путешествиями, ведь в чужих странах тебе, наверное, и мыться удавалось не каждый день? Правда? Да и быки в Вавилоне, конечно, не такие, как наши. Но я совсем забыл, что мне уже давно пора быть у Миноса, поэтому я сейчас пойду и даже переодеваться не стану. Там всегда так много народу, что вряд ли кто-нибудь заметит мой наряд. Пейте и ешьте, дорогие друзья, и постарайся успокоиться, Минея, а если появится моя жена, скажите, что я уже ушел к Миносу, не хотел мешать ей развлекаться с гостем. Я, собственно, мог бы спокойно отправиться спать, там вряд ли кто-нибудь заметит мое отсутствие, но, пожалуй, лучше все-таки пойти – заодно можно заглянуть в хлев и осведомиться о состоянии того нового быка, у которого на боку пятно. Это, видишь ли, совсем особенный бык. – И старец рассеянно попрощался с нами, не слыша слов Минеи:

– Мы тоже пойдем с тобой, я хочу увидеться со всеми друзьями и представить им Синухе.

Так мы отправились во дворец Миноса и пошли туда пешком, потому что старец не мог решить – стоит ли брать носилки на такое короткое расстояние. Только во дворце я понял, что Минос – это их царь, и узнал, что всех царей на Крите зовут Миносами, чтобы отличить их от других людей. Но который Минос это по счету – никто не знал, никому не хватало терпения сосчитать их и запомнить, все знали, что в некий день один Минос исчезнет и вместо него появится другой, во всех отношениях такой же, как прежний, и ничто на Крите не изменится.

Дворец имел множество комнат, стены приемного зала были расписаны: в прозрачной воде среди водорослей плавали самые диковинные рыбы. В зале толпились люди, одетые один другого роскошнее и удивительнее, они бродили взад-вперед и разговаривали друг с другом, громко смеялись и пили из небольших чаш охлажденные напитки – вина и фруктовые соки, женщины при этом ревниво разглядывали друг у друга наряды. Минея представила меня многим своим друзьям, которые отнеслись ко мне одинаково любезно и рассеянно, а царь Минос сказал на своем языке несколько милостивых слов и поблагодарил за то, что я сохранил Минею для божества и доставил ее домой, так что при первой же возможности она вступит в чертоги бога, хотя по жребию ее очередь уже давно миновала.

После этих слов я отошел в сторонку и стал разглядывать гостей, чувствуя себя чужим в этом обществе, языка и причин веселья которого я не понимал, пока ко мне не подошла пожилая женщина с высокой, словно башня, прической, украшенной живыми цветами, и с обнаженной грудью, которую, по-моему, лучше было бы прикрыть. Она сказала мне на ломаном египетском языке:

– Мы, кажется, уже встречались, хотя я не помню твоего имени, не ты ли тот египетский жрец, который приезжал посвящать нас, поклонниц Исиды, в ее таинства?

Я отвечал, что не видел ее раньше, потому что иначе обязательно запомнил бы – это была чистая правда, так как, произнося слова, она до смешного напоминала козу, жующую клок сена. Я сказал также, что я не жрец, а врачеватель, и она спросила: