Магия - не для оборотней. Часть 3 - Андрей Анатольевич Федин

подарит ему не только кольцо, но и сама пойдёт с ним «рука об руку» в храм всех богов — станет его женой. Однако в груди Зверя уже «пылало пламя любви» к юной Колдунье. Поэтому он отверг предложение принцессы — та разозлилась и велела стражникам схватить Зверя и бросить того в тюремную яму. Десять дней принцесса уговаривала Зверя передумать. Но тот «не предал свою любовь».

И тогда мужчину приговорили к казни. Объявили «во всеуслышание», что таким, как он, нельзя приходить в имперскую столицу: за такой проступок их ждёт смерть. Зверя отвели на городскую площадь, где «избалованные и развращённые» жители столицы смеялись над ним, бросали в него камни и гнилые овощи, «глумились над его чувствами». Под радостные крики толпы палач долго избивал Зверя «семихвосткой» — когда у того на теле «не осталось живого места», спросил: не передумал ли Зверь, не согласен ли тот вернуться во дворец к принцессе.

Но мужчина ответил, что не любит принцессу — любит другую женщину. И что навсегда останется верен своей Колдунье. Его слова передали принцессе, которая, переодевшись в форму стражника, стояла рядом с эшафотом, наблюдала за казнью. Та «страшно» разозлилась — велела отрубить Зверю голову. Палач выполнил приказ. Когда он показал отрубленную голову горожанам, те «взревели от злого восторга». И из-за этого шума почти никто не услышал рыдания стоявшей в толпе Колдуньи — женщина явилась в город перед самой казнью Зверя.

Колдунья лила слёзы, глядя на голову своего любимого в руке палача, на радостные лица жителей столицы; слушала «счастливые крики и весёлый смех». Она едва не умерла от горя. Но выжила. Потому что «ещё недавно пылавшее жаром любви сердце» «покрылось вдруг ледяной коркой ненависти» — ненависти к тем людям, что радовались смерти Зверя, ненависти ко всем жителям имперской столицы. Колдунья не позволила себе умереть, потому что решилась «на великую месть».

Пять дней она не ела, не спала, готовила своё колдовство — самый «страшный тёмный» ритуал из всех, что знала. А знала женщина много «разного колдовства», ей «было из чего выбирать». Раньше она и «подумать не могла», что те знания её «пригодятся». Но гибель любимого «не оставило в её груди места для жалости». Менестрель долго описывал, как женщина рисовала своей кровью «таинственные знаки», жгла «крысиные хвосты и головы змей», молилась «злым древним богам». Те боги «услышали её плач», «приняли её дары» и «пообещали помощь».

Колдунья завершила приготовления к мести. Но прежде чем «выпустить колдовство», она вспомнила «о своей загубленной любви». Женщина решилась посетить храм всех богов, чтобы попросить богиню Сионору проявить милость к Зверю в его посмертии. Колдунья «острым ножом» отрезала свои «прекрасные чёрные» волосы, бросила их на алтарный камень богини любви. Упала перед статуей богини на колени и воскликнула: «Обрати на меня свой взор, милостивая Госпожа!»

«Не оставь без внимания мою боль и страдания, мои унижения и слёзы! — продолжал повторять слова Колдуньи менестрель. — Прислушайся к бушующей в моей груди ненависти и ярости! Мы любим тебя, милостивая Госпожа. Так же, как ты любишь нас. Я знаю, ты любила его, милостивая Госпожа. Спасибо, что позволила мне быть рядом с ним. Я… всё же была счастливой. И любимой. Ритуал уже завершён. Остановить его не смогут. Жизни всех этих никчёмных людишек, что так радовались его смерти, я бросаю на твой алтарь, Сионора!»

Я слушал певца, но слышал другой голос.

«Весь этот праздник будет в твою честь, милостивая Госпожа, — говорила в моих воспоминаниях Тилья. — И в память о нём. Прислушайся к моим словам. Куда бы ни попал Линур после смерти — в свой Лес, в чертоги богов или в пламя инферно — я хочу отправиться туда же. Пожалуйста, милостивая Госпожа! И даже если там мы не сможем быть вместе, даже если нам уготованы разные посмертия… Пусть хоть на мгновение я окажусь рядом с ним, увижу его снова! Это всё о чём я молю тебя, милостивая Госпожа».

«…Это всё о чём я молю тебя, милостивая Госпожа, — повторил менестрель. — А всё остальное — мою месть — я совершу сама!»

Певец рассказал, как Колдунья «в последний раз улыбнулась, вспомнив любимого». И «решительно» вонзила «острый» нож себе в сердце: именно так следовало завершить начатый ею пять дней назад ритуал. Женщина умирала «с улыбкой на устах». Вспоминала Зверя. Наблюдала за тем, как в имперскую столицу, призванная колдовством, «хлынула армия ужасных существ»: «злые древние боги» исполнили просьбу Колдуньи. Слушала вопли «избалованных и развращённых» горожан.

Жители имперской столицы «поплатились» за казнь Зверя своими жизнями. Но не только за неё — ещё за то, что позабыли, «что такое любовь». Они погибали в мучениях. И теперь уже их предсмертные крики вызывали «довольную» улыбку — на лице умирающей Колдуньи. Мстившая за возлюбленного женщина без сожаления рассталась с жизнью вслед за любимым. Но не потому, что не хотела жить. А потому что без любимого жизнь для неё не имела смысла и ценности — женщина, не раздумывая, променяла её на месть.

На этом история Зверя и Колдуньи не завершилась. Как и песня. Менестрель поправил шляпу, погладил струны кантолы. Добавил в мелодию жизнерадостные нотки. Обвёл взглядом притихших слушателей. Поведал о том, что богиня любви Сионора «приняла подношения» и откликнулась на последнюю просьбу «несчастной влюблённой». «Милостивая Госпожа» не оставила Колдунью «своей милостью», впустила мстительницу в «свои чертоги». Где её дожидался Зверь. Любящие сердца, наконец, «смогли быть вместе — навечно».

«Потому что богиня Сионора любит нас, — пропел менестрель. — Так же, как и мы любим её».

* * *

Певец умолк — стихли звуки музыки. Окружившая менестреля публика тоже молчала, всё ещё пребывая под впечатлением от его баллады. Смех и голоса раздавались лишь позади нас, где развлекали друг друга гости императора. «Это всё о чём я молю тебя, милостивая Госпожа», — продолжал шептать в моей голове голос Тильи. Я заметил, что по моим щекам текут слёзы. Впрочем, слёзы были не только на моём лице. Шмыгали носами сиеры. Глаза их спутников влажно блестели.

Я увидел, как князь Лерницкий похлопал менестреля по плечу, вручил ему туго набитый кошель. Певец поклонился князю: «свободный благодарит знатного сиера» — согласно этикету. Ожили и прочие слушатели — зашумели, делясь впечатлениями. К ногам музыканта полетели монеты: всё больше серебро, но сверкнуло и золото. Слуги помогали менестрелю собирать деньги. Я пошарил рукой у пояса, но вспомнил, что не