Триумф Темного Меча - Маргарет Уэйс

— Это будет смертельный бой, — мрачно говорил людям Джорам. — Враги намерены уничтожить всю нашу расу, разбить нас окончательно. Мы видели доказательство тому в бессмысленном нападении на безоружных людей на Поле Доблести. У них нет милосердия. У нас тоже его не будет.

Он помолчал. Тишина, опустившаяся на толпу, стала глубже, пока людям не начало казаться, что они просто тонут в ней. Глядя на них с платформы над гробницей, Джорам медленно произнес, подчеркивая каждое слово:

— Они должны умереть все до единого.

Люди проводили Джорама молчанием и тотчас же вернулись к своим делам: женщины готовились к битве вместе с мужчинами; старики и немощные присматривали за детьми, многим из которых предстояло осиротеть, прежде чем ночь снова опустится на Тимхаллан.

— Лучше драться, — сказал отец Мосии своей жене, — чем умереть.

Призвали Мастеров войны, которые прибыли в Мерилон по Коридорам со всех сторон света. Под их руководством мирные жители, включая полевых магов, получали краткие наставления насчет того, как бороться с врагами при помощи собственных каталистов.

Родители Мосии заняли место рядом с отцом Толбаном, священником, много лет прослужившим в деревне Уолрен. По своему возрасту согбенный, иссохший каталист мог бы остаться вместе с детьми, но он настоял на том, чтобы пойти в бой вместе со своей паствой.

— Я не сделал за всю свою жизнь ничего стоящего, — сказал он Якобиасу. — Мне нечем было гордиться. Так дайте же мне повод для гордости!

Хотя за городскими стенами стояла мгла, Мерилон был ярко освещен. Под куполом словно день стоял — жуткий, полный страха день, солнцем которого стало горнило кузни. Прон-альбан торопливо создали место для работы кузнеца. Он вместе со своими сыновьями и подмастерьями, как и Мосия, трудился, чиня оружие, пострадавшее в прошлом бою, или изготавливал новое. Хотя в Мерилоне многие смотрели на чародеев со страхом как на сторонников Темного искусства Техники, горожане все же подавили свой страх и помогали чем могли.

Телдары ухаживали за ранеными, хоронили мертвых и спешно расширяли госпитали и погребальные катакомбы. Друиды понимали, что, когда завтра ночью поднимется луна, им потребуется много больничных коек... и могил.

Нижний город был наполнен людьми. Мастера войны прибывали со всего Тимхаллана, от Купели шли каталисты, из Внешних земель — беженцы, скрывавшиеся от безымянного ужаса. Улицы были так забиты, что с трудом удавалось пробираться по ним или над ними. Кафе и таверны были оккупированы университетскими студентами, которые распевали боевые песни, предвкушая славу в бою. Дуук-тсарит продвигались сквозь толпу, как олицетворение самой смерти, наводя порядок, пресекая панику и молча сметая с дороги студентов, которые пытались поупражняться в заклинаниях, нанося этим больше вреда самим себе, чем врагу.

Верхний город тоже не спал. Как и полевые маги, вельможи также готовились к бою. Супруги некоторых собирались сражаться вместе с мужьями. Но чаще знатные женщины открывали двери своих домов для беженцев или занимались ранеными. Можно было увидеть графинь, которые собственными руками готовили отвары из целебных трав. Герцогини играли с крестьянскими детишками, чтобы те не мешали родителям готовиться к войне.

Джорам присматривал за всем. Везде, где он появлялся, его радостно приветствовали как спасителя. Приняв за правду ту полу романтическую историю, которую принц сплел вокруг истинного происхождения Джорама, люди разукрасили ее еще пышнее, так что она изменилась почти до неузнаваемости. Джорам пытался протестовать, но принц остановил его.

— Людям сейчас нужен герой — красавец-король, который поведет их на битву со сверкающим мечом в руке. Даже епископ Ванье не осмеливается разоблачить тебя. А что ты собираешься им дать? — презрительно спросил Гаральд. — Мертвого с оружием Темного искусства, который собирается принести погибель миру? Выиграй эту битву, изгони врага из нашего мира. Докажи, что Пророчество лживо! А вот тогда рассказывай народу правду, если не можешь иначе.

Джорам неохотно с ним согласился. Гаральд наверняка знает, что правильно. «Я могу позволить себе быть честным, — сказал ему однажды принц. — Ты — нет».

«Он прав, действительно не могу, — думал Джорам. — Особенно когда на весах тысячи зависящих от меня жизней. „Правда сделает тебя свободным“, — повторял он с горечью сам себе. — Похоже, мне всю жизнь придется проходить в кандалах».

Была почти полночь. Джорам одиноко бродил по саду около дома лорда Самуэлса. Оставив город, он снова вернулся по настоянию отца Сарьона, чтобы отдохнуть перед завтрашним днем.

Он мог бы переехать в хрустальный дворец. Глянув вверх сквозь листья миртового дерева, он увидел дворец, нависавший над ним, как темная звезда. Огни в нем погасли, и он был едва виден в бледном свете молодой луны.

Тряхнув головой, Джорам быстро отвел взгляд. Не надо было сюда возвращаться. С дворцом связано слишком много горьких воспоминаний. Здесь он впервые увидел свою мертвую мать. Здесь услышал историю о смерти ребенка Анджи. Здесь он считал себя безымянным, покинутым, ненужным.

Безымянным...

— Если бы по милости Олмина так и было!

Постояв под засыпанными снегом ветвями сирени, Джорам прислонился к стволу, не замечая холодной воды, которая капала с листьев ему за шиворот.

— Лучше быть безымянным, чем иметь слишком много имен.

Гамалиэль. Господня награда. Это имя никак не уходило из головы, память об отце преследовала его. Он до сих пор видел глаза старика... Осознав, что его бьет крупная дрожь, Джорам снова зашагал, пытаясь согреться.

Наконец дождь прекратился. Несколько Сиф-ханар, нынче вечером прибывших по Коридорам из других городов-государств, прекратили потоп. Некоторые вельможи требовали, чтобы маги немедленно превратили погоду в весеннюю, но принц Гаральд воспротивился. Сиф-ханар будут нужны в предстоящей битве. Они смогут остановить дождь и поддерживать этой ночью в Мерилоне умеренную погоду, но не больше. Знать ворчала, но Джорам, их император, был согласен с принцем, и вельможи с этим ничего не могли поделать.

Правда, Джорам полагал, что в будущем ему еще придется столкнуться с такими спорами. Он споткнулся и почувствовал внезапно, что страшно устал. Ночь после битвы он проспал, мучаясь кошмарными снами о двух мирах, из которых ни один не желал его принять таким, какой он есть.

«И мне ни один из них не нужен, — устало признался он себе. — Оба они меня предали. В обоих нет для меня ничего, кроме лжи, обмана и предательства.

Я не хочу быть императором, — решительно сказал он самому себе. — Когда все это кончится, я отдам Мерилон принцу Гаральду, и пусть правит. Он хороший человек, он сможет сделать его куда лучше прежнего».