Персиваль Кин - Фредерик Марриет

Читателю покажется, быть может, что в этом случае я был слишком хладнокровен, но дело в том, что мне, не имеющему ни жены, ни семейства, не нужно было делать никаких приготовлений. Я знал, что шел на дурное дело, но, сожалея о жалкой необходимости, все-таки не мог поступить иначе. Я не знал середины в тех случаях, когда должно или пожертвовать мнением света и быть повсюду презираемым, или решиться отнять жизнь у другого; как бы ни судили об этом на том свете, но на этом между моряками и солдатами рассуждали по-своему. Я старался удалить от себя эти мысли до того времени, которое должно было решить мою судьбу.

Возвратясь из гавани, я сел обедать с полковником. Едва мы встали из-за стола, как он напомнил мне, что пора ехать; противник мой и его секундант не заставили себя дожидаться. Полковник поставил меня на место, но так, что лучи заходящего солнца падали мне прямо в глаза. Я заметил ему это и просил переменить место. Он перевел меня по другому направлению и снова поставил на место, но я заметил, что за мною был столб, делавший из меня верную цель для противника.

— Я неопытен в этом деле, Кин, — отвечал полковник Дельмар, — и делаю странные ошибки.

Тогда я сам назначил нам места. Пистолеты зарядили и подали нам. По сигналу мы выстрелили вместе. Я чувствовал, что был ранен, но противник мой упал. Я стоял без движения; капитан Грин и полковник подбежали к моему противнику; пуля пробила ему грудь.

— Он мертв, — сказал капитан Грин.

— Да, — отвечал полковник Дельмар. — Поздравляю вас, Кин, вы убили величайшего бездельника, который срамил королевский мундир.

— Полковник, — заметил капитан Грин, — это замечание неуместно. Наши проступки должны умирать вместе с нами.

— Я совершенно согласен с вами, капитан Грин, — отвечал я.

Для меня было удивительно только, что полковник сам познакомил меня с человеком, которого память теперь так жестоко оскорбляет. В самом деле, с самого начала дуэли поведение полковника Дельмара возбудило мои подозрения, и прежние его поступки, вдруг столпившись в моей памяти, открыли мне глаза. Я убедился, что он не может быть моим другом. Но кровь ручьем текла из моей раны; солдаты, проходившие мимо, унесли тело майора Степльтона и, взяв меня, также отнесли в трактир. Доктор осмотрел мою рану и нашел ее неопасною. Пуля остановилась в ноге, но ее скоро вынули и уложили меня в постель. Полковник Дельмар по-прежнему ухаживал за мною, но я обходился уже с ним холодно. Я советовал ему скрыться до времени, но он объявил, что готов рисковать всем, чтобы только остаться со мною. Вскоре капитан Грин также пришел ко мне в комнату.

— Надеюсь, — сказал он, — что вам приятно будет услышать, что майор Степльтон жив. Он начинает приходить в чувство, и доктор не теряет надежды спасти его.

— Я чрезвычайно рад этому известию, капитан Грин, потому что никогда не питал неприязни к майору, и поведение его было для меня совершенной загадкой.

Расспросив о моей ране и пожелав мне скорого выздоровления, капитан Грин ушел, но я заметил, что он не обратил и малейшего внимания на полковника Дельмара и только выходя из комнаты, холодно ему поклонился. Но меня еще более удивило то, что через несколько минут полковник Дельмар сказал, что он считает необходимым на время уехать.

— Я согласен с вами, — отвечал я, — вы прекрасно сделаете.

Я сказал это потому, что не хотел более его видеть. Меня поразило также, что он собирался ехать, узнав, что майор Степльтон жив, в то время как прежде хотел оставаться со мною, и я был очень рад, когда он простился и уехал в Лондон.

Я выздоравливал быстро. Фрегат между тем запасся водою и провизиею, но по недостатку людей не мог идти в море ранее, как через месяц. Капитан Грин навещал меня почти каждый день и однажды заведя разговор о дуэли, я напомнил ему, между прочим, о дерзком отзыве полковника Дельмара о майоре, когда тот лежал без чувств.

— Да, — сказал капитан Грин, — я счел долгом пересказать эти слова майору. Они сильно расстроили его, и он отвечал: «Он назвал меня величайшим бездельником? Так неужели черт лучше тех, кого он соблазняет? Впрочем, мы находимся во власти друг друга, и когда я встану на ноги, то буду действовать». Тут есть какая-то тайна. Не имеете ли вы причины считать полковника своим неприятелем? Ясно видно было перед дуэлью, что он хотел, чтобы все выгоды были на стороне вашего противника.

— Не думаю, чтобы он мог иметь какие-нибудь причины быть моим неприятелем, но, к несчастью, из его поступков я должен в том увериться.

Когда капитан Грин ушел, я старался найти причину неприязни ко мне полковника. Я знал, что он считал себя наследником мисс Дельмар, но думал, что несколько тысяч, которые она могла мне оставить, не заставили бы его искать моей смерти; лорд де Версли не мог ничего мне оставить. Одним словом, я терялся в догадках. Я не счел, однако, необходимым писать об этом лорду де Версли, тем более, что дуэль описана была во многих газетах. От матушки я скоро получил письмо и также скоро отвечал ей.

Через шесть недель я выздоровел, и «Цирцея» была уже совершенно готова к выходу в море. Я получил приказание присоединиться к эскадре, находившейся в Немецком море у Текселя. Описав мистеру Вардену дуэль и поведение полковника Дельмара, возбудившее мои подозрения, я отослал письмо на почту и на другое утро перебрался на фрегат и снялся с якоря.

В море все мои мысли посвящены были службе. В Немецком море мы встретили нашу эскадру, и через день нас послали вместе с фрегатом «Астреей» следить за неприятельскою гребною флотилиею, находившеюся в разных реках и портах, жечь ее, истреблять и топить. Это было опасное поручение, потому что неприятель мог укрываться на мелях и песках, и мы почти каждый день имели дело с лодками или батареями. Погода была дурная, но два месяца мы крейсировали благополучно. Однажды утром с салинга увидели куттер, шедший с эскадры, на котором мы ожидали получить письма из Англии, но в то же время «Астрея» сделала сигнал, что видит у берега шесть неприятельских судов.

Оба фрегата пустились за ними в погоню, оставя за собою куттер. Штурманы наши хорошо знали положение прибрежных мелей, между которыми мы пробирались к неприятелю. Мы приблизились на расстояние пушечного выстрела и поменялись с батареями несколькими залпами, но в это время флотилия скрылась от нас в небольшую гавань и сделала дальнейшее преследование бесполезным. «Астрея» сделала сигнал поворотить. Мы пошли назад, но ветер, довольно свежий, стал постепенно усиливаться, предвещая бурю. К вечеру мы вышли из гряды мелей в открытое море, но ветер до того уже скрепчал, что мы принуждены были держаться под зарифленными марселями. Имея под ветром мели, мы всю ночь несли большие паруса, чтобы удалиться от берега, но скоро принуждены были остаться под грот-марселем и фоком. Между тем, волнение увеличивалось, и опасность казалась неизбежною.