Новая фантастика 2024. Антология № 8 - Ольга Бор

повторял прекрасное лунное, цветочное, жемчужное девичье имя, пока не испугался, что навредит этим подруге.

Юный колдун забыл все, кроме имени Анаис, но был настолько счастлив, что ему хотелось взлететь, но он пока этого не умел, поэтому просто понесся широкими прыжками по серебряной в лунном свете росистой траве. Потом закружился, запрокинув голову и хохоча, и упал в траву, раскинув руки.

* * *

Поутру в поселке было мирно. Все так же гуляли куры, и свинья дремала у ворот в вырытой ямке.

Мужчины, ритмично ухая, волокли к реке поставленную на катки большую лодку. Медвежья Лапа и Ракита наблюдали за работой.

Молодой колдун подошел, улыбаясь, неся внутри свое неизреченное имя, как величайшую тайну и драгоценность. Теперь ему не приходилось думать, как вести себя.

Увидев парня, Ракита осклабился и сказал:

– Я же говорил: сопливый колдунишко нам ни к чему! Мы и без тебя управились!

Но парня это ничуть не задело. Ему хотелось знать, как там Стая Маленьких Рыбок, все ли что с ней хорошо, однако он опасался показать свой интерес.

Он отошел в сторону, сел под ивой, нежно прикусил губами листок с обнявших его ветвей, и стал ждать.

Вскоре куры возмущенно закудахтали, и из ворот, неся на шесте связки крашеных ниток, вышли и направились к Реке две девушки. Первой шла Анаис, для всех – Стая Маленьких Рыбок, в своей старой рубашонке, заляпанной красками даже на спине.

Заметив молодого колдуна, девушка лукаво глянула на него искоса, а потом вдруг остановилась, вздрогнув, посмотрела прямо, точно вспомнила что-то, но тут же опустила глаза, как предписывали приличия, и продолжила спускаться к реке.

Екатерина Пронина

Зло

С самого начала с ним что-то было не так. Это замечали все, даже самые равнодушные, чёрствые учителя, безразличные обычно к нашей маленькой муравьиной жизни. И, уж конечно, это видели мы, запертые с ним в одном классе на шесть или семь часов каждый божий день.

Капуста перевёлся к нам в середине зимы. До этого он учился в гимназии через дорогу, но, видимо, допёк там всех отличников и был отправлен к нам, пролетариям. Я помню, как впервые его увидел. Он стоял в раздевалке, красный с мороза, закутанный по самые брови, и держал в руках мешок со сменкой. Никто не сказал ему, куда вешает куртки наш класс, а все крючки были уже заняты. Мы решили тогда, что к нам переводят какого-то тюфяка, поэтому Петька Брыков тут же решил учинить над новеньким своё обычное развлечение: напихать ему за шиворот грязного снега.

Следующее моё воспоминание – Капуста сидит верхом на Петьке, вдавив его в пол всем своим весом, и бьёт, куда придётся. Девчонки визжат, вскочив на ящики для обуви. В луже талого снега орёт Брыков, извиваясь, как червяк. По физиономии струятся слёзы и кровь из расквашенного носа. Лицо у Капусты красное от усилий, но совершенно спокойное. Он молотит Петьку кулаками размеренно, будто месит тесто. Кажется, когда Капусту оттащили, он даже вытер лоб, будто после утомительной работы.

Так мы и оказались заперты с ним на много лет.

Капуста обитал на последней парте в одиночестве. Во-первых, никто не желал сидеть с ним. Во-вторых, он был слишком огромен и постоянно увеличивался в размерах. Он страдал компульсивным перееданием или, говоря по-человечески, постоянно обжирался. Школьный портфель Капуста доверху набивал бутербродами, конфетами и яблоками. С его парты на уроках и в перемену доносилось жевание, словно там поселился какой-то вечно голодный монстр. Я представлял себе это так живо, что мне жутко становилось оборачиваться. Я сидел в классе, слушал чавканье за спиной и с ног до головы покрывался мурашками.

Учителя поначалу запрещали Капусте есть на уроках, но со временем смирились. Пока он жевал, в кабинете было относительно тихо. Но, если его челюсти не перемалывали какую-нибудь пищу, он становился по-настоящему шумным. Капуста умел издавать ртом два десятка самых разных непристойных звуков. Иногда он кричал, как чайка, подавившаяся рыбой, или выдувал воздух, прижав слюнявые губы к пухлой руке.

Не удивительно, что учителя ненавидели с нами работать.

Был ли Капуста психически больным? Не знаю. Он нормально справлялся с упражнениями в те дни, когда всё-таки снисходил до просьб педагога и доставал из портфеля тетрадь и ручку. Его можно было умаслить лаской и похвалами, но нельзя было заставить. Если в школе ему становилось скучно или неприятно, он падал на пол, изображая припадок. Хотя бы раз в неделю его тюленья туша с грохотом валилась в проход между парт. Мы зажимали ладонями уши, уже зная, что сейчас последует вой. Несчастные, которые не успевали отбежать далеко, во время таких сцен получали ногой в живот или кулаком под колено.

Мать Капусты частенько вызывали в школу. Маленькая, хрупкая, в залатанном пальтишке, она смотрела снизу вверх на всех, кого считала выше себя по рангу, и говорила тихим извиняющимся голосом. В натруженных руках она вечно комкала мокрый от слёз платок.

– Славик ведь единственный у меня, понимаете? – заискивала она. – Папы у нас нет, понимаете?

– Раз нет отца, дисциплина должна быть ещё жёстче, безжалостно отвечала наша классная.

Мы, сопляки, подслушивали, приникнув к двери кабинета. Всем было интересно, найдут ли на Капусту управу. Самого виновника мы тоже видели в щель краем глаза. Он со скучающим лицом стоял у доски и грыз мел.

– Славик перебесится, понимаете? Перерастет. Он ведь был такой славный мальчик, понимаете?

– Перебесится?! – взорвалась вдруг классная. – Да он же у вас ненормальный! Его дети боятся! Вы, можно сказать, уже ребёнка потеряли!

Мать Капусты зажала платком рот и разрыдалась. Классная заговорила тише, уже не слышно для нас, но в интонациях угадывалось что-то успокаивающее. В какой-то момент они даже обнялись. Две женщины всегда друг друга поймут.

А Капуста смотрел на плачущую мать и сыто улыбался меловым ртом.

Чем старше он становился, тем более жестокие развлечения выдумывал. В начальной школе он устраивал пыточные камеры для майских жуков. Капуста ловил их с запасом, собирал ранним утром, ещё полусонных, набивал ими обувную коробку и начинал развлечение. Одних он топил в туалете, другим отрывал крылышки, третьих давил крышкой парты. Так же безжалостно он расправлялся с мотыльками, гусеницами и стрекозами.

Иногда, наловив побольше насекомых, Капуста закрывал их в майонезном ведёрке, просверлив дырочки для дыхания. Ждал, пока они начнут жрать друг друга. Это доставляло ему больше всего удовольствия, даже не знаю, почему. Может быть, им