Тайная жизнь Сталина - Борис Илизаров

У подпольщика Джугашвили было несколько десятков псевдонимов, но три из них (в разных модификациях) сопровождали его всю жизнь. Происхождение и символическое значение самого известного — Сталин от слова «сталь» — прочнейшего рукотворного материала, обладающего одновременно особой твердостью и гибкостью, не нуждается в дополнительных пояснениях для человека, владеющего русским языком. На Кавказе стальной, булатный клинок пользовался особым, почти ритуальным поклонением. Сам Сталин в 1934 году подтвердил, что для него псевдоним ассоциируется именно со сталью. Причем подчеркивал, что не он сам избрал этот псевдоним, а его ему дали «товарищи в 1911 или, кажется, в 1910 году. Они считали, — не без кокетства говорил Сталин, — что имя это ко мне подходит» [268]. Два других псевдонима — грузинское имя Коба и русская, как будто бы фамилия Иванов, а может быть отчество — Иванович, как это ни странно, требуют пояснений. Речь идет не столько о происхождении, сколько о таящихся в них, казалось бы, прямо противоположных смыслах.

Для большинства партийных соратников Сталина псевдонимы служили скорее удобными ярлыками. Они облегчали нелегальную жизнь, скрывали социальное и национальное происхождение, позволяли богатым или знатным родственникам сохранять свой статус. Но для некоторых революционеров псевдоним нес еще дополнительную, идейную, программирующую функцию. С его помощью человек ощущал себя продолжателем начатого героем дела или наследником его умственных и душевных свойств. Он как бы брал на себя обязательство играть в своей жизни схожую роль. Как известно, близкий дореволюционный соратник Сталина Л.Б. Розенфельд, живший в те же годы в Тифлисе, печатавшийся в тех же, что и Сталин, большевистских газетах под псевдонимом Юрий [269] и входивший как и он, в Кавказское союзное бюро РСДРП, а затем ставший одним из одиознейших его врагов, избрал себе тогда же новый псевдоним Каменев. Избрал он его, скорее всего, не только из-за исключительной твердости этого предмета и как бы претендуя на особые свойства своего характера, но и намекая на твердокаменную верность марксистским идеям. «Каменев» — это русская калька евангельского имени апостола Симона-Петра. «Петр» переводится с древнегреческого — «камень», «скала». Похоже, что Розенфельд-Каменев вживался в образ первого апостола. Не ясно только — апостола Маркса или апостола-ленинца? Троцкий (Бронштейн), сам избравший славянский псевдоним и неплохо осведомленный на этот счет, рассуждал примерно так же: «С этого времени (1912 год. — Б.И. ) кавказец усваивает русский псевдоним Сталин , производя его от стали . В тот период это означало не столько личную характеристику, сколько характеристику направления. Уже в 1903 году будущие большевики назывались “твердыми”, а меньшевики “мягкими”. Плеханов, вождь меньшевиков, иронически называл большевиков “твердокаменными”. Ленин подхватил это определение как похвалу. Один из молодых тогда большевиков остановился на псевдониме Каменев , — по той же причине, по какой Джугашвили стал называться Сталиным. Разница, однако, та, — с усмешкой отмечал Троцкий, — что в характере Каменева не было ничего каменного, тогда как твердый псевдоним Сталина гораздо больше подходил к его характеру» [270].

В числе первых любимых литературных персонажей Сталина в поэтической эпопее Леонидзе наряду с разбойником Како (из произведения И. Чавчавадзе «Како-разбойник») упоминается и имя абрека Кобы. Како запомнился ему, но не оставил заметного следа в биографии Сталина, а Коба стал его первой и важнейшей духовной оболочкой.

У меня создалось впечатление, что биографы Сталина, даже самые скрупулезные, ни разу не удосужились внимательно прочитать произведение грузинского литератора второй половины XIX века Александра Казбеги «Отцеубийца». На протяжении десятилетий механически переписывают друг у друга: Коба — имя одного из героев этого произведения, борца за социальную справедливость. Так-то это так, но, взяв себе в 1903 году псевдоним Коба, Джугашвили, который еще не был Сталиным, совершил как бы акт инициации. А может быть, даже символического каннибализма. Коба стал одним из первых в длинной череде героев, философию жизни которого Сталин любовно культивировал в себе до самого конца.

Коба для Иосифа не просто имя приглянувшегося ему литературного героя. Это был характер человека, действовавшего в контексте истории Грузии, недавно включенной в состав Российской империи. И как любили говорить специалисты в области открытого Сталиным «социалистического реализма» по поводу любого яркого литературного героя — это был характер, отразивший «типические черты» своего времени и своей географии. Сталин, без сомнения, нашел в этом характере качества и взгляды ему созвучные и близкие. В период его могущества вся страна знала этот грузинский псевдоним, но только очень близкие товарищи, помнившие его еще дореволюционного, смели так к нему обращаться, и то в особых случаях. Два дня, 21–22 июля 1935 года, длилось торжественное заседание Тифлисского горкома партии, на котором Л.П. Берия делал доклад о дореволюционной деятельности Сталина в Закавказье. После этого конференция приняла резолюцию и обратилась с письмом к Сталину: «ЦК ВКП(б) — ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ. ДОРОГОЙ КОБА!» [271] И Бухарин, как мы помним, обратился к Сталину накануне расстрела: «Коба…» Бухарина не стало, но Коба продолжал жить в Сталине вплоть до самого его конца. К его 70-летию, в 1948–1950 годах, в Тбилиси одновременно вышли на грузинском языке пятитомное собрание сочинений Казбеги и его же избранные произведения в двух томах, на русском.

Александр Казбеги — ярко выраженный романтический писатель, которого один восторженный поэт-современник назвал «грузинским Гомером». Судя по портретам, это был благородного вида бородатый человек. Происходил он из знатного рода. Его дед вместе с царем Ираклием II содействовал включению Грузии в состав империи. За это получил в управление целую область и офицерский чин. Его отец приумножил заслуги деда, сохранил за собой «вотчину» и получил еще более высокий чин. Александру досталось большое феодальное наследство, но по стопам предков он не пошел. Пытался учиться в столицах, писал стихи, делал переводы произведений Грибоедова, Шекспира. Судя по литературным приемам, любил Вальтера Скотта, Виктора Гюго и Фенимора Купера. Во время пребывания в России заразился идеей «хождения в народ». Вернувшись в Грузию в 1870 году, раздал свою землю крестьянам и ушел «в народ» с учетом кавказской специфики — семь лет пастушествовал. Затем поселился в Тифлисе и написал с десяток пьес и повестей. В 1893 году, когда Сталину исполнилось 15 лет, Казбеги умер в нищете и одиночестве [272]. При жизни его довольно охотно публиковал в своей газете «Иверия» Илья Чавчавадзе, тот самый, который печатал стихи юного Иосифа. Не исключено, что, прочитав в газете возвышенный некролог, написанный Чавчавадзе («Душа каждого грузина отныне качает его колыбель…»), Сталин увлекся произведениями Казбеги, как до этого увлекался произведениями самого Чавчавадзе. Очень похоже на то, что именно под их влиянием, как он сам сообщил своим поздним биографам: «Пятнадцатилетний Сталин становится революционером» [273]. Эта фраза вписана на том основании, что он сам впервые произнес ее в 1931 году в интервью, которое дал Эмилю Людвигу [274]. На самом же деле он в 15 лет просто начинает воображать себя народным мстителем, борцом за справедливость и вести себя соответственно в училище, а затем в семинарии. Многие мальчишки в этом возрасте фрондируют и думают о себе нечто подобное. Тем не менее «народный мститель», как мы помним, благополучно, с отличием оканчивает духовное училище и перебирается в семинарию, из которой он опять-таки не уходит добровольно по идейным соображениям. Его оттуда исключают лишь в мае 1899 года, на 21-м году жизни, якобы за неявку на переводные экзамены из пятого в шестой класс. Никаких других осязаемых следов его революционной деятельности, а главное — творчества до этого времени, кроме инспирированных им лично упоминаний в «биографиях» и в поздних воспоминаниях мемуаристов, нет. Впрочем, в ранних биографических материалах 1926–1927 годов, которые он так же самолично просматривал и дополнял, говорится, что революционной деятельностью он стал заниматься с 17 лет, а руководить марксистскими кружками — лет с двадцати [275].