Рецепт идеальной мечты - Анна и Сергей Литвиновы

* * *

Ночью Дима спал плохо и выехал в аэропорт чуть не за два часа до приземления Надькиного самолета: американские пробки, говорил он сам себе. На самом деле ему не хотелось, чтобы Надя очутилась на чужой земле совсем одна. Он пытался исключить даже малейшую возможность этого.

Вырулив с мотельной стоянки, Полуянов включил радио. Местная станция передавала утреннее брекфестшоу: погода, пробки, пути объезда, ночные происшествия.

Вдруг в середине выпуска прозвучали слова, заставившие Диму насторожиться. Он сделал звук погромче.

– Вчера вечером на пляже Конфорест был обнаружен труп мужчины. Мужчина, европейской расы, старше среднего возраста, скончался, по данным полиции, от удушения. Документов при убитом не было, однако, как заявил представитель полиции Нед Салливан, ярлычки на одежде и структура зубных пломб позволяют высказать предположение, что убитый – выходец из страны бывшего Восточного блока, скорее всего из России. Убийство, по словам мистера Салливана, было совершено не в том месте, где обнаружен убитый. Тело доставили в район пляжа Конфорест на автомобиле, а затем тащили его около ста метров по песку, после чего труп был закопан и присыпан песком. Убитого случайно обнаружил человек, прогуливавшийся по пляжу с собакой. Нед Салливан высказал предположение, что убийство – результат разборок русской мафии, докатившихся и до нашего города. Впрочем, заявил мистер Салливан, о справедливости этой версии можно уверенно говорить после того, как будет установлена личность убитого.

Музычка. Призывное: "Оставайтесь с нами, после короткой рекламы – прогноз погоды".

У Димы после сообщения на секунду потемнело в глазах.

Отчего-то ему показалось, что убитый, человек "европейской расы" (то есть белый), "старше среднего возраста" (то есть пожилой), выходец из России, вполне может быть придворным филологом госпожи Шеви – Николаем Петровичем Васиным.

* * *

Дорога получилась мучительной. Надино место оказалось почти в хвосте, турбины здесь ревели так, что уши закладывало. И кондиционер морозил, будто сидишь в холодильнике. А одеяла, сказала стюардесса, полагаются только пассажирам первого класса…

Митрофанова завистливо поглядывала на более предусмотрительных путешественников: ее попутчики летели куда с большим комфортом. Практически все были в джинсах (только она, дура, в юбке полетела), а кое-кто с собой и домашние тапочки захватил. Пассажиры облачились в уютные свитера, аппетитно прихлебывали джин из дьюти-фри и развлекались как могли. Кто слушал плеер, кто убивал время, сражаясь в игрушки с лэптопом. Один оригинал азартно крутил кубик Рубика.

Многие читали – в том числе и учебники по английскому А Наде оставалось только листать скучнейшие бесплатные газеты да коротать время в ожидании невкусных самолетных обедов-завтраков. "Ну и удовольствие – за восемьсот-то баксов!" – раздраженно думала она.

Надя закрыла глаза и попыталась сосредоточиться, еще раз как следует обдумать все события последних дней. Но едва ее ресницы сомкнулись, как навалился тяжелый, изнуряющий сон. Снилось ей, что она идет на лыжах по снежной пустыне, где-то на Северном полюсе.

И дорога бесконечна – только ослепительный снег, яркое небо и холод, холод… Спать в узком кресле было неудобно, из иллюминатора дул ледяной воздух ("Вроде самолет – штука герметичная, отчего ж из окна свистит?"). Стюардессы то и дело отвлекали всякими глупостями – то дарили дипломы в честь того, что самолет пересек нулевой меридиан, то заставляли заполнять бестолковые иммиграционные карточки. В общем, начало заграничной жизни Митрофановой решительно не понравилось…

* * *

Дима издалека увидел Надю.

Она вышла из таможенной зоны бледная, растерянная.

Все вертела головой, пытаясь углядеть его. Суматоха чужого аэропорта, казалось, ошеломила ее. Ему остро стало жаль Надю: со старой сумкой, немодно одетую…

Он крикнул: "Надя!"

Она увидела его, просияла, бросилась было бежать к нему. Потом спохватилась, умерила шаг. Он быстро подошел к ней.

– Ну, колбасу мне сырокопченую привезла? – спросил с напускной строгостью.

Она непонимающе уставилась на него. Тогда он засмеялся, подхватил сумку и хотел по-дружески ее обнять – но она внезапно разрыдалась и упала лицом ему на грудь. Дима опешил. Она крепко прижалась к нему – Дима, Димочка, – пробормотала, всхлипывая, она, – мне было страшно, так страшно!

– Ну, хватит, хватит, – сказал он, похлопывая ее по плечу, – все в порядке. Все будет хорошо…

Потом, уже в машине, она попросила сигарету и, торопливо и неумело затягиваясь, все говорила и говорила, не обращая никакого внимания на расстилающуюся по обеим сторонам дороги иную, совсем чужую страну.

Она рассказывала о том, как ее пытались отравить и как ей было плохо. Как ее выхаживала соседка. Как она обнаружила в сумочке заведующей залом договор о покупке квартиры – и сначала обрадовалась, что вычислила наконец наводчика. А потом начальницу убили…

– И я, знаешь, Дима, – так испугалась. Так испугалась! Как будто кто-то идет за мной по следу, и следующей, уж точно, буду я. И тогда я все бросила, сняла все деньги с маминой сберкнижки и бросилась сюда, к тебе.

Она вдруг осеклась, помолчала немного, глядя в сторону, на типично американский пейзаж, проносящийся за окошком машины. Добавила – дрожащим голосом. со слезами на глазах:

– Правда, не знаю: нужна ли я тебе здесь… Извини, если нарушила твои планы…

После этих слов Диме ничего не оставалось делать, как обнять Надю и ласково потрепать по плечу: не горюй, мол, прорвемся.

Рассказ о том, что нет мира под оливами и что в Степлтоне тоже, кажется, убивают, Дима решил отложить на потом – пока Надя не успокоится.

* * *

Без пяти два Дима впустил Надежду в свой номер в мотеле.

– Располагайся, дорогая, – мягко сказал он. – Прими душ (или чего ты там принимаешь после дороги).

Можешь поспать. А потом, к вечеру, снимем и тебе номерок – все будет экономия, только за половину суток заплатим.

– А ты куда? – безразлично спросила Надя.

– Пойду прогуляюсь, на пару часиков. Ничего серьезного.

Не говорить же Наде, что после всех известий сегодняшнего утра ему срочно требовалось промочить горло.

…В близлежащем баре было пусто. Время ленча, на который заглядывали сюда проезжие путешественники и постояльцы мотеля, закончилось. Бармен, рыжий, дюжий ирландец Брайан, любовно протирал стаканы.

"Сколько ни читал об Америке, вечно бармен в полупустом баре протирает стаканы, – рассеянно подумал Дима. – Видно, они и вправду здесь только этим и занимаются. Насколько же увлекательнее внутренняя жизнь наших барменов! Они в отсутствие посетителей – да и в их присутствии – разгадывают кроссворды, смотрят сериалы, болтают по телефону, разбавляют выпивку, читают детективы…"