Солдаты неба - Арсений Ворожейкин

В специальном отделении планшета у меня находились бумага, карандаши, письма и записи о войне, которые изредка, под настроение, я вел. Это отделение в сумке Мушкин прозвал аэродромной канцелярией.

Сев на самолетный чехол, я разложил свою «канцелярию» на коленях. Веял ветерок. Чтобы он не разметал бумагу, я прижал листы локтем.

Виталий Дмитриевич Марков… За два месяца боевой работы у него уже восемь лично сбитых самолетов противника и ни одной неудачи, ни единой царапинки на «яке». Редкое явление!

Молодые летчики у нас сейчас похожи на детей, которых мы, «старики», оберегаем от всех опасностей. И вот показательный результат с Марковым. Я анализирую воздушные бои Маркова один за другим и, к своему огорчению, прихожу к выводу, что ему не довелось участвовать ни в одной жаркой и тяжелой схватке, где бы от него потребовалось полное напряжение душевных и физических сил, всего опыта и знаний, где бы он мог почувствовать всю сложность воздушных сражений и всяких неожиданностей. Видимо, мы перестарались в своем усердии, как это бывает с чрезвычайно заботливыми родителями, которые держат детей в тепличных условиях.

В напряженные фронтовые будни столько приходится повидать, пережить, услышать и переговорить, что подчас не в силах все осмыслить и оценить, потому что думаешь только о текущих событиях, захвативших тебя. От них не можешь оторваться. В них твоя жизнь и смерть. Сейчас я, как бы удалившись от войны и глядя на нее со стороны, внимательно проследил путь боевого товарища и понял: все его личные победы — победы легкие. Они могут породить у него излишнюю самоуверенность.

Шум запускающихся моторов отвлекает меня от дум. Я наблюдаю, как выруливает на взлет и уходит на задание эскадрилья Сачкова. Солнце опускается в мутный горизонт. Снова тишина, и мой карандаш за работой. Один листок исписан, второй, третий.

«Тра-та-та, тра-та-та» — взахлеб рассыпались противные очереди эрликоновских пушек. Голова инстинктивно повернулась на опасные звуки. Два «Фокке-Вульф-190» пикируют с востока и с большой дальности поливают нас огнем. Видимо, эта пара истребителей пришла блокировать аэродром. За ними нужно ждать главные силы. Надо немедленно взлетать.

— Отставить взлет! — слышу по радио голос командира полка, когда я уже запустил мотор. — К аэродрому подходят наши.

Выключив мотор, я вышел из кабины. «Фоккеров» и след простыл. Эскадрилья Сачкова парила над нами. Я подошел к своей «канцелярии» и не нашел ни одного листа бумаги. Ветерок и струя от винта моего самолета унесли их.

В этот вечер сумерки были короткими. Большое багровое солнце, скрывшись за горизонтом, будто разорвало там какие-то оковы и выпустило на свободу холодные темные тучи. Они погасили зарю и, закрыв запад, поплыли к нам.

С наступлением ночи снова полетели транспортные самолеты. На этот раз путь им преградили организованно наши истребители. От их очередей вражеские машины вспыхивали одна за другой. Но вот ночь сгустилась, и враг растворился в ней. Командир полка, опасаясь, что скоро и луна исчезнет, поторопил всех на землю.

В воздухе оставались только разведчики. Рудько запросил посадку.

— Разрешаю, — передал Василяка. И обратился ко мне: — А почему Маркова не слышно?

И тут случилось то, чего мы опасались. Подул порывистый холодный ветер, поднялась пыль, пропали небо, звезды, пропал горизонт. Все заполнила мгла. В динамике послышался тревожный голос Рудько:

— Ничего не вижу. Где вы? Дайте ракету!

Многие летчики собрались у радиостанции. Мы хорошо понимали, что Рудько может потерять, как говорят в авиации, пространственную ориентировку, и тогда беды не миновать. Нужно немедленно дать ему возможность зацепиться за какой-нибудь спасительный маячок света. Это очень опасно: над нами идут вражеские самолеты. Перед вечером враг обстрелял аэродром. Это была разведка боем. Кто знает, может, противник выделил специальные самолеты и они уже кружатся где-то над нами, поджидая удобный момент. Ракета привлечет их внимание.

В таких случаях решение принимает только командир полка. Мы ждем, что он скажет. Слышно, как от нервозных движений шелестит на Василяке изрядно поношенный реглан. Все ждут его решения. Выручая Рудько, командир может подставить под удар весь полк.

— Братцы! Почему не обозначаете себя? — В голосе летчика, находящегося в невидимом небе, кроме тревоги и мольба о помощи.

— Нужно сажать Рудько, — хрипло, с нотками извинения проговорил Василяка. — И Маркова тоже…

Многие облегченно вздохнули. Кое-кто поторопился подальше отойти от КП, подальше от опасности. Послышался металлический щелчок: Василяка постоянно имел при себе ракетницу. Прогремел выстрел — и над нами взвился красный шарик. Тут же посадочную полосу обозначили три костра из горящего масла и несколько лучей автомобильных фар, ждавших сигнала.

Теперь наш аэродром с воздуха — великолепный маяк. В черном небе — сплошной гул. Летят самолеты противника. Рудько и Марков, невидимые нами, тоже должны заходить на посадку.

— Делаю четвертый разворот. Все ли у вас в порядке?

Рудько прекрасно понимал: как только он коснется земли, и его и нас могут накрыть бомбы. Полк замер в ожидании. И земля замерла. Все глядим на освещенную полосу аэродрома.

А противный гул «юнкерсов» в небе ее ослабевает. Напряженно ждем появления «яка» в полосе света и прислушиваемся, не свистят ли падающие бомбы. Кто-то не выдержал:

— Куда будем прятаться, ведь щели-то только роем?..

— П-под себя! — советует Хохлов.

Рудько сел без всяких помех. От него мы узнали о Маркове.

Разведчики, возвращаясь домой, встретили «юнкерса». Марков сбил его. Откуда-то появилась пара «фоккеров». Марков одного из них вогнал в землю, помчался за другим, и в это время на помощь противнику подоспела шестерка истребителей. Наши летчики были разобщены. Рудько же больше не видел Маркова и, прикрываясь наступившими сумерками, вышел из боя один.

Долго мы ждали Виталия, привлекая его внимание сигнальными ракетами. Не один раз запрашивали дивизию — известно ли что о нем? И только тогда, когда завыла холодная снежная метель и мы уже ничем не могли помочь товарищу, покинули аэродром.

Трое суток бушевала пурга. В облаках днем и ночью плыли над нами транспортные «юнкерсы», а мы, прижатые стихией, только слушали их зловещую музыку. Погода позволяла врагу летать. Наконец небо и над нами прояснилось. Вовсю засияло апрельское солнце.

Преодолевая заносы, мы с трудом добрались до аэродрома. На летном поле — сугробы. Все наши попытки очищать его в пургу ничего не дали. Получалась не очистка, а снегозадержание. Перебросишь лопату — и тут же на этом месте вырастает сугроб. Зато сейчас усиленно работает больше тысячи человек. Не только мои однополчане и солдаты из батальона обслуживания, но и местное население.

— Да, братцы, разгневалась на нас природа, — тревожился Лазарев. — Завалили мы два десятка транспортных «юнкерсов», а теперь сами в ловушке. Прилетит десяток «фоккеров»…

«Тр-р-ры, тры-ы…» — забили пулеметные очереди.

Все подняли головы. В небе никого, но стрельба возобновилась. Метрах в трехстах от нас виднелись окопы, ощетинившиеся стволами зенитных пулеметов. От них вверх тянулись огненные нити. Это единственная сейчас наша защита. Она проверяла свой голос.

На КП нас уже ждал командир полка. Он взмахом руки показал на стол. Капитан Плясун молча развернул карту с оперативной обстановкой. Мы так и ахнули!

Окруженная 1-я танковая армия противника за время, метели продвинулась на запад почти на сто километров. Ее синяя стрелка протянулась вблизи нашего аэродрома. Навстречу ей с внешнего фронта тоже подходила такая же стрелка.

— Здесь же у немцев не было войск? — провел я рукой от Подгайц до Станислава[3].

— Подбросили, — пояснил Плясун, — а наши разведчики не могли летать. — Тихон Семенович оторвался от стола, пригладил свои темные волосы, как он делал часто, когда ему что-нибудь было неясно, и тихо, в раздумье, проговорил: — Да-а, курс на Берлин нам нелегко дается. Боюсь, фашисты не упустят такого момента и могут сейчас пожаловать к нам в гости.

— А теперь немедленно по самолетам! — скомандовал Василяка. — Помогите техникам очистить стоянки от снега, а то и на взлет не вырулить.

Всюду снег и снег, слепящий яркой белизной. И тишина подозрительно тревожная. Техники и механики, понимая опасность, спешно заканчивали освобождение машин от снежных оков и приводили их в боевую готовность. От них уже пролегли дорожки к летному полю.

Я только успел осмотреть стоянку самолетов, как командир полка подошел ко мне:

— Прервалась связь со штабом дивизии. И это не случайно. Бандеровцы где-то перерезали провода и наверняка сообщили фашистам о нашей беспомощности. Немедленно выпусти в воздух Мелашенко и Рудько. С их самолетов половина горючего уже слита. На облегченных машинах должны взлететь.