Юность Розы (сборник) - Луиза Мэй Олкотт

Всегда грациозная, в эти минуты Фиби была особенно хороша. Ее красота зажигала огонь восторга в глазах мужчин и наполняла сердца сознанием женского благородства и прелести. Нечего удивляться, что главный зритель этой прекрасной картины влюблялся все сильней и сильней. Пока старшие были погружены в вист[47], молодежь увлекалась совсем другой игрой, в которой роль козырей исполняли сердца.

Роза, будучи поддельным предметом интереса Арчи, скоро обо всем догадалась и почувствовала себя ненадежной плотиной между полноводным Пирамом и прозрачной Фисбой[48], ожидая, что вода вот-вот просочится сквозь щели и сметет ее. Сначала она была шокирована, затем развлекалась, затем встревожилась и наконец увлеклась этой драмой, как всякая женщина. Роза охотно продолжала играть роль посредницы, хотя время от времени воздух вокруг так сгущался, что явственно ощущалось потрескивание электрических разрядов. Она не пыталась первой начать разговор с подругой, а Фиби молчала, боясь поверить очевидному, пока не осталось никаких сомнений. Тогда, испугавшись этого внезапного сознания, она начала использовать любой предлог, чтобы удалиться из «девичьего уголка», как подруги называли это уютное местечко.

Подготовка к концерту служила хорошим предлогом для бегства, и почти каждый вечер она ускользала наверх, чтобы практиковаться в пении. Арчи сидел возле Розы, безрадостно глядя на покинутую рабочую корзинку и на безмолвное фортепиано. Роза жалела брата, ей хотелось сказать ему хоть слово утешения, но она стеснялась (Арчи был таким сдержанным) и предоставила ему ухаживать по-своему, опасаясь, что скоро последует взрыв.

Она убедилась в своих опасениях, когда сидела возле него в вечер концерта. Перед началом остальные члены семьи улыбались, кивали знакомым, оживленно болтали и хохотали – Арчи был нем как рыба и сидел с крепко сжатыми руками, будто удерживая ими глубоко спрятанное чувство. Он вовсе не смотрел на программу, но Роза узнала, что наступила очередь Фиби, по его ускоренному дыханию и горящим глазам, до этого безжизненным. Правда, ее собственное волнение было чуть ли не сильнее: ее охватывала то надежда, то страх, когда она думала, как выступит Фиби.

Публика была довольно многочисленной и разношерстной, поэтому можно было ожидать беспристрастной оценки. Сцена, наполненная маленькими сиротками с сияющими личиками, служила трогательным напоминанием цели концерта.

«Бедные малютки, какие они миленькие!»; «Бедняжки, такие юные – и без отца, без матери»; «Это будет возмутительно, если город не позаботится об них!»; «Я слышал эту Фиби Мур, у нее действительно бесподобный голос. Жаль, что она не хочет поступить в оперу»; «Она споет всего три пьесы, – это мало, ведь она является гвоздем программы. Мы должны вызвать ее на бис после итальянской арии».

Подобные разговоры слышались по всему залу, пока шуршали афиши, волновались веера и в толпе сновали распорядители. Наконец появился джентльмен, поклонился, встал на возвышение и, по мановению его палочки, все обладательницы беленьких передничков мгновенно поднялись, и девочки слабенькими голосками, хорошо выдерживая такт, запели объявленную в афише мелодию «Америка». Сочувствие к певицам и патриотизм вызвали единодушные аплодисменты, и девочки, окончив петь, уселись на свои места с сияющими лицами.

Затем следовала музыкальная пьеса, и на эстраду поднялся молодой джентльмен с длинными растрепанными волосами, со свертком нот, зажатых в руке, и запел сиплым тенором: «Это была прелестная фиалка!» Он закончил романс продолжительной руладой, после которой едва переводя дух, раскланялся с публикой.

– Теперь ее очередь! О дядя! Сердце у меня бьется так, как будто бы мне самой предстоит петь! – шепнула Роза, сжимая руку дяди Алека с легкой дрожью, когда выдвинули вперед фортепиано и глаза всех присутствующих устремились на входную дверь.

Она позабыла взглянуть на Арчи, но, может быть, это было и хорошо: сердце бедного влюбленного и без того едва билось, когда он ожидал появления своей Фиби. Стройная девушка, одетая в темное скромное платье, появилась не из входной двери, а из толпы детей, между которыми сидела незамеченной, скрываясь за органом. Украшением ей служили лишь роскошные волосы да белый цветок на груди. Бледная, но спокойная, медленно продвигалась она к толпе обращенных на нее лиц, поддерживая шлейф, чтобы не споткнуться. Выступив вперед, она поспешно поклонилась и, сделав знак аккомпаниатору, ожидала окончания проигрыша.

Ее взгляд был устремлен на большие золотые часы, висевшие на другом конце зала, и во время пения она смотрела лишь в эту точку. Когда стихла последняя нота, Фиби перевела взгляд на молодую девушку в первом ряду, на лице которой отражалось глубокое сопереживание. Быстро поклонившись, певица повернулась назад и ушла на свое прежнее место между девочками. Сиротки кивали ей головами и аплодировали изо всех сил: так им понравилась спетая баллада.

Публика последовала их примеру, но без особого энтузиазма. Было очевидно, что Фиби не произвела сильного впечатления на слушателей.

– Никогда не пела она так дурно, как сегодня, – проворчал Чарли с досадой.

– Она переволновалась, бедняжка! Дайте ей опомниться, – ободряюще сказал дядя Мэк.

– Я хотел это исправить, уставился на нее, но она на меня и не взглянула, – прибавил Стив, поправляя перчатки и одновременно хмуря брови.

– Первый романс самый трудный, и она спела его лучше, чем я ожидал, – проговорил доктор Алек, стараясь скрыть разочарование.

– Не беспокоитесь, она храбрая, сильная девушка, и еще удивит нас под конец вечера, – предсказывал Мэк с непоколебимою уверенностью, как будто знал нечто такое, чего другие не знали.

Роза не произнесла ни слова, но незаметно пожала руку Арчи в знак сочувствия. В эту минуту его руки разжались – одна из них осталась лежать на коленях, а другой он нервно вытер разгоряченный лоб.

Друзья, окружавшие Кэмпбеллов, льстиво нашептывали комплименты и прикидывались восхищенными волшебным пением мисс Мур, ее изящной простотой и несомненным талантом. Зато посторонние открыто высказывали критические замечания, чем крайне возмущали Розу, тем более что они мешали ей наблюдать происходящее на сцене. А там играли очень милую увертюру, затем один господин замечательным басом заревел свою партию, а сиротки подпевали ему «тра-ла-ла» с оживленным удовольствием, потому что долгое молчание вредно маленьким девочкам.

– Я часто слышал, что у женщин язык закреплен посредине и оба его конца свободно болтаются. Теперь вижу это воочию, – прошептал Чарли, стараясь развеселить Розу и указывая, как смешно открываются семьдесят пять ртов, а внутри них одновременно двигаются бойкие язычки.

Роза рассмеялась и подала ему свой веер. Он покорно принялся обмахивать ее, наклонившись вперед, потому что сидел позади, во втором ряду. Однако разочарование девушки не сглаживалось, она все еще хмурила брови, глядя на высокого господина слева, который осмелился покачать головой и, найдя в афише следующую арию Фиби, произнес:

– Ну, этой молодой особе будет трудно пропеть итальянскую арию, ей легче научиться летать. Не стоит и пробовать.

Но Фиби вновь вышла к зрителям и спела. Мнение высокого господина внезапно изменилось, потому что исполнение было превосходным. Первая неудача только подзадорила Фиби, уязвив самолюбие девушки. Она взяла себя в руки, отбросив всякий страх, и с твердой решимостью превратила неудачу в успех. Теперь она легко переводила взгляд от Розы к Арчи и вкладывала в пение всю душу. Звучный голос разливался серебром, заполняя весь огромный зал и околдовывая слушателей.

Исполнение арии решило судьбу Фиби как певицы: бурные аплодисменты долго не смолкали, словно зрители пытались искупить прежнюю холодность. Но на бис она не вышла, тень большого органа словно поглотила девушку, ни один лестный выкрик не мог вернуть ее на сцену.

– Теперь я умру спокойно, – кричала Роза в совершенном восторге, между тем как Арчи бездумно смотрел в афишу, пытаясь сохранить спокойное выражение лица. Остальные члены семьи приняли торжествующий вид, как будто они никогда не сомневались в успехе Фиби.

– Право, очень хорошо, – сказал высокий господин, одобрительно качая головой. – Весьма хорошо для начинающей. Не удивлюсь, если со временем из нее выйдет новая Келлог[49].

– Теперь вы прощаете этого ворчуна, не правда ли? – шепнул Чарли на ухо кузине.

– Да, но впредь пусть поостережется судить по первому впечатлению, – ответила так же тихо Роза, готовая теперь помириться со всем человечеством.

В своем третьем выходе Фиби должна была исполнить еще одну балладу, она вообще собиралась посвятить свое творчество этому полузабытому, но притягательному жанру. Поэтому для всех в зале, за исключением лишь одной особы, было большим сюрпризом, когда, вместо «Старого Робина Грея», она вдруг, сама сев за фортепиано и улыбаясь через плечо детям, запела соловьиную песенку, которой когда-то пленила Розу. Очень похожая имитация трелей, чирикания и воркования птиц служила припевом к трем куплетам милой песенки о весне. Превосходный аккомпанемент весело струился через всю песню, а взрыв детского хохота, раздавшийся после первого куплета, прозвучал как ответ на щебет птиц в пробудившемся лесу.