Меч в ножнах из дикой сливы - Зоя Ласкина

берега. С наступлением вечера ощутимо похолодало; порывы жесткого сухого ветра заставляли ежиться даже под теплым, надетым специально для долгого полета чаошэном. Адепты у костров оживленно переговаривались; голосов, однако, не повышали, приглушали и редкие смешки. Отрядом из Хань Ин командовал молчаливый широкоплечий заклинатель лет сорока, Вэй Юншэн представил его Шуньфэну как Хань Юнганя; сидя у огня, он, свернув воронкой листья, чтобы жир не капал на одежду, невозмутимо обгладывал птичьи крылышки.

Молодые люди уже заканчивали трапезу, когда заметили незваного гостя. Крупный пепельно-серый журавль неспешно вышагивал в траве, вертя головой и смешно поджимая ноги, и постепенно подбирался к горстке очищенных корней пастернака[299], отложенных для будущего супа. Вэй Юншэн улыбнулся, очень нежно и ласково, положил на ладонь несколько и протянул руку. Журавль покосился одним глазом, потом – другим, что-то для себя решил, в пару шагов-прыжков подскочил к заклинателю и деликатно взял один корень. Пощелкал клювом, проталкивая добычу в глотку, проглотил, взял второй, проглотил тоже и стал тереться головой о плечо человека, тихо курлыкая.

Почесывая птицу по полностью черным перьям на шее, Вэй Юншэн обратился к Шуньфэну:

– У нас в клане рассказывают историю о младшем сыне второго главы клана Вэй Далян. Его звали Вэй Гуансянь, и он правда был похож на луч света[300] – своим чистым сердцем и своей улыбкой, освещавшей все вокруг. Говорят, сам покровитель-Журавль Хуансэ Хэ любил его более прочих и часто спускался с Небес провести с ним время. Клан унаследовал старший сын, а младший выбрал путь странствующего заклинателя, санжэня, чтобы помогать людям и изучать мир. Покровитель не мог оставить взятых на попечение совершенствующихся надолго и уйти с другом, потому отправил своего помощника, желтого журавля, сопровождать Вэй Гуансяня в пути. Как любой уважающий себя заклинатель, молодой санжэнь искусно владел мечом, но искуснее всего был в игре на эрху. Куда бы он ни пришел, он непременно останавливался поиграть, собирая вокруг себя людей, а журавль танцевал, да так весело и задорно, что зрителей оставляли все тревоги и печали. Не раз бывало и такое, что игра Вэй Гуансяня поднимала человека со смертного одра и дарила долгие годы жизни. – Он замолчал, продолжая перебирать пальцами перья разомлевшего от ласки журавля.

– Почему мне кажется, что у этой истории несчастливый конец? – тихо спросил Шуньфэн, и внимательно прислушивающийся Хань Юнгань согласно кивнул.

– Потому что хорошие цветы не пахнут вечно, а хорошие люди живут недолго. – Вэй Юншэн больше не улыбался. – Многие месяцы странствовал Вэй Гуансянь, пока не пришел в далекие северные земли шаманов, сильных ветров и черных змей. Там жил человек, что был смертельно болен. За свою жизнь совершил он множество злодеяний, многих достойных людей погубил, многим принес беду. Один из погубленных им перед смертью проклял мучителя, и тело того стало медленно гнить, не давая энергии свободно течь по меридианам. Узнал злодей о том, что в его земли забрел заклинатель из Жэньсяньго с чудесным журавлем в спутниках, и повелел схватить обоих и доставить к себе. Приказал он Вэй Гуансяню вылечить себя, но отказался молодой санжэнь и ответил так: «Не знаю я таких слов и таких талисманов, что вернули бы тебе здоровье, а если бы и знал, не стал бы тебя лечить. Болезнь твоя – справедливая кара за все то зло, что ты причинил другим, божественный Журавль мне свидетель!» Разгневался злодей и бросил непокорного заклинателя в темницу. Журавлю удалось ускользнуть, но вызволить друга в одиночку он не мог; звал на помощь своего Небесного господина, однако слишком далеко были те земли, слишком сильны несущие темную ци ветра, и докричаться до покровителя-Журавля спутник Вэй Гуансяня так и не сумел. Тогда полетел он на юг, в Гнездо Перелетных Птиц[301], спешил как мог и все равно опоздал. Если бы божественный Журавль в те времена проводил больше времени в Небесных садах, а не на земле, то услышал бы зов своего создания откуда угодно, но он в земном своем воплощении помогал избранным сяням строить убежище в золотых степях, потому был не так силен, как вне материального мира. Когда он пришел за Вэй Гуансянем, тот был уже мертв: не выдержал кромешной темноты подземелья, глухой тишины мрачных стен и злобы духов других замученных пленников. Опустил Хуансэ Хэ тело любимца в божественную сеть, подхватили ее концы желтые журавли и отнесли домой, в Гнездо Перелетных Птиц. Вэй Гуансяня похоронили на холме за резиденцией, а не в семейном склепе, ведь он так любил ветер и свободу, и окрестности еще хранили отзвуки его смеха. Спутник же его, желтый журавль, отказывался уходить от могилы, не желая возвращаться в Небесные сады господина, а однажды исчез, и лишь на каменной могильной плите проступило изображение журавля, выполненное с таким необычайным искусством, что казалось, будто птица вот-вот оживет. Говорят, с тех пор эрху разучился петь и мог только плакать.

Вэй Юншэн умолк и скормил журавлю еще один корень пастернака. Проглотив угощение, тот благодарно курлыкнул, нежно потыкался клювом в щеку молодого заклинателя, потом изящно расправил крылья, взлетел и растворился в сумеречной дымке над озером.

– А что стало с тем злодеем? – подал голос Хань Юнгань. – Божественный Журавль покарал его?

– Да кто же знает, – усмехнулся Вэй Юншэн, и пляшущие по его лицу отсветы пламени вдруг резко обрисовали жесткие скулы и затягивающую черноту глаз. – Он был уже проклят, смерть бы его не миновала, а с учетом всех его злых дел он вряд ли бы скоро переродился – если бы переродился вообще, а не остался в Диюе. Но мне хочется верить, что Хуансэ Хэ подарил ему еще более мучительную смерть, чем та, что ждала его из-за проклятья, и сровнял все его владения с землей. А могила Вэй Гуансяня до сих пор цела. – Он повернулся, улыбнулся, и тьма преисподней на его лице сменилась теплым светом фонаря, зажженного в семейном кругу. – Приезжай в гости, Янь-сюн, покажу тебе, какая долгая память о добре и зле в клане Вэй Далян.

Несмотря на вполне доброжелательную улыбку Вэй Юншэна, Шуньфэн отчетливо ощутил намек и приготовился к тому, что обещанная история о прошлом легкой не будет.

Глава Вэй плавно поднялся и хлопнул в ладоши, привлекая внимание:

– Доедайте – и выдвигаемся! Если в долине есть какая-то нечисть, лучше обнаружить ее до того, как ночная темнота даст ей полную силу.

В лагере оставили по паре адептов каждого клана с сигнальными огнями, а по периметру установили защитные флаги энци[302]. Шуньфэн, Вэй Юншэн и Хань Юнгань быстро распределили своих подчиненных, составив смешанные отряды, и отправились прочесывать долину, постепенно сужая круги к озеру. Небо уже почти полностью потемнело, но вдали от ярких костров глаза быстро к этому привыкли, и слабого сияния духовного оружия вполне хватало, чтобы ориентироваться в пространстве и засекать подозрительное движение. Шуньфэн летел низко, над самой землей, пытаясь одновременно смотреть и по сторонам, и под ноги, и внезапно краем глаза заметил изломанную тень. Стремительно развернулся, выставил перед собой руку со сдерживающим талисманом, но тень осталась на месте, никто не бросился на него из темноты. Спрыгнув на землю и подхватив клинок, Шуньфэн подошел ближе, присмотрелся… и тут же позвал вполголоса:

– Ляо Чунь, Вэй-сюн! Кто-нибудь, сюда!

– Тут я, Янь-сюн! – Вэй Юншэн появился почти сразу: то ли просто держался рядом, то ли присматривал за новичком с побережья, не привыкшим к горам, – присел. – Ох ты, ничего себе! Посвети-ка…

Шуньфэн поднял сияющий голубым меч повыше. Перед ними лежал скелет: крупный, явно мужской. Дочиста обглоданные кости отбрасывали причудливые тени на желтоватую траву, вольно проросшую сквозь грудную клетку и глазницы черепа. Глава Вэй провел рукой над костями, не касаясь, перебрал пальцами, будто извлекал из струн мелодию, и нахмурился:

– Очень странно. Судя по костям, беднягу убили давно, но одежда истлеть не успела, – он кивнул на обрамлявшие скелет лохмотья, в которых еще можно было угадать остатки грубого конопляного ханьфу, – и течение энергий еще не успокоилось. О, смотри, что тут!

Вэй Юншэн поднял лук,