Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

Как ни парадоксально, блестящие успехи Суворова связаны с его неудачами в начале карьеры. При движении по служебной лестнице он явно отставал от прочих. В двадцать пять лет он стал офицером, в то время как Петр Румянцев был генералом в двадцать два года, а победитель Фридриха II Семен Салтыков — в двадцать пять лет! Потом Суворову долго не давали чина полковника. И когда он, наконец, получил этот чин и стал командиром Суздальского полка, то оставался в полковниках долгих шесть лет! А в это время все его товарищи давно «ушли» в генералы. Суворов болезненно переживал эти служебные неудачи. Вот почему, став в 1791 году генерал-фельдмаршалом, он поставил в своей комнате несколько стульев и начал через них перепрыгивать, называя при этом имена генерал-аншефов, которых он таким образом обскакал.

Но, таща лямку рядового пехотного полковника, Суворов не терял времени зря. За эти годы он заложил основы своей оригинальной воинской науки, отточил свой лаконичный стиль. И ко гда началась война — а без войны Суворов просто страдал, — он «выстрелил» собой. Его яркая звезда взошла на небосклоне России мгновенно. В 1768 году он беспощадно и быстро расправился с польскими повстанцами, стал генералом и был послан на только что начавшуюся Русско-турецкую войну. И сразу же одержал две блестящие победы: под Козлуджи и Туртукаем. Тут он получил рану и славу удачливого полководца. Когда внезапным ударом он захватил турецкую крепость Туртукай, то послал своему командиру Салтыкову доклад: «Ваше сиятельство, мы победили. Слава Богу, слава вам». Потом в легенде этот рапорт было переделан в двустишье:

Слава Богу! Слава Вам!Туртукай я взял и там!

А потом пришли и другие победы, одна славнее другой: Фокшаны, Рымник, Кинбурн, Измаил, знаменитый Италийский поход против французов и беспримерный переход через Альпы. В чем же секрет военного гения Суворова? Почему до сих пор никто в России не смог сравниться с ним по величине военного таланта? Он считал, что основа военного успеха — смелость, решительность. Он развивал в подчиненных чувство превосходства, нравственной силы — матери бесстрашия: «Сикурс (помощь. — Е. А.), опасность и прочие вообразительные в мнениях слова служат бабам, кои боятся с печи слезть, чтобы ноги не переломить». В сражении под Фокшанами австрийцы — союзники Суворова — были поражены, когда в самый ответственный момент боя суворовские солдаты вдруг дружно чему-то засмеялись. Этот хохот под огнем врага показался австрийцам смехом из ада, а на самом деле он говорил о воспитанном Суворовым у русских солдат самообладании.

Суворов считал, что самый верный способ приучить человека смело смотреть опасности в глаза — это не пережидать ее, а идти ей навстречу. Поэтому такое внимание он уделял наступлению, непрерывным маршам, особенно ночью. Даже теперь трудно представить, как могли его солдаты проходить в день по восемьдесят верст! «Это еще ничего, — шутил Суворов, — римляне двигались шибче, прочтите Цезаря.»

Суворов был сторонником штыковой атаки. И дело не в несовершенстве тогдашнего стрелкового оружия, просто он хорошо изучил своего солдата. Склонность русского человека к рукопашной всегда была инстинктивной, она заложена в национальном характере. Шапку оземь! Раззудись, рука, пропадай все пропадом! Этот порыв удальства Суворов уснастил воинскими навыками, превратил в орудие победы. Поражает простота принципов, заложенных в суворовской системе. Он считал, что в бою многосложность действий забывается, порождает нерешительность, робость. Больше своего главного маневра рядовому знать не нужно и даже вредно. Добивайся всеми средствами, чтобы солдат был уверен в себе, тогда он будет храбр! Суворов требовал на поле боя сосредоточенности, как на священнодействии, где «совершается кровавая жертва любви к отечеству». Воин должен весь принадлежать долгу, нет колебаний, сомнений, нет мысли, которой можно поделиться с товарищем, мысль у всех одна: победить или умереть!

Не было в армии более популярного полководца, чем Суворов. Уже само его появление в полках воодушевляло солдат и удручало врагов. С годами он стал настоящим любимцем армии — отважным, смелым, суровым к трусам и бездельникам и в то же время добрым и простым. О его непритязательности ходили легенды. Действительно, с детства приучив себя к аскетизму, он в походах спал на соломе, скудно питался. Однако надо сказать, что легенды о неприхотливости Суворова — человека богатого, но скупого — так перемешиваются с реальными фактами, что разделить их трудно, тем более что сам полководец плодил легенды о себе. Как пишет французский посол, на вопрос, верно ли, что Суворов спит одетый, на соломе и даже в ботфортах со шпорами и никогда не расслабляется, тот отвечал, что это неправда: иногда расслабляется — одну шпору отвинчивает! Эта неприхотливость полководца воодушевляла войска, приучала солдат терпеть неудобства и голод.

Суворов — личность во многом загадочная, сложная, в ней несколько слоев. Когда читаешь его письма, то кажется, что их писали несколько разных людей — так поразительно меняется стиль. То это простой, незатейливый солдат, не привыкший держать в руке перо, который режет правду-матку в глаза. То — тонкий интеллектуал, знаток литературы, истории, уснащающий свои писания сонмом античных образов. То — прижимистый помещик, который напоминает своему управляющему, чтобы тот для экономии бумаги писал письма мелким почерком с двух сторон листа и сам относил на почту. То — типичный царедворец, готовый к унижению, к льстивым словам… И все это один человек — Суворов.

Долгие годы он был «верным слугой» Потемкина, заверял фаворита Екатерины, что «милости Ваши превосходят мои силы, позвольте посвятить остатки моей жизни к прославлению столь беспредельных благодеяний». Однако после взятия Измаила Суворов, видя, как Потемкин теряет влияние, позволил себе дерзость. На вопрос светлейшего, какую награду он желает за взятую турецкую крепость, Суворов отвечал, что он не купец и торговаться не намерен, его могут наградить только государыня и Бог. Это была несправедливая пощечина Потемкину — ведь тот необычайно высоко ценил полководца и всегда хлопотал перед Екатериной II о наградах для него. Увы! Дело в том, что Суворов уже повернул нос в другую сторону — он хотел понравиться новому фавориту государыни, Платону Зубову, надеялся угодить ему хамским обращением со своим прежним благодетелем.

Со многими людьми у Суворова были тяжелые отношения, особенно с генералами — товарищами по оружию. Он часто показывал им свой вспыльчивый, необузданный и склочный характер. Всех поголовно он считал бездарностями и ничтол<ествами и не скрывал этого. В то же время он выпрашивал, клянчил, требовал награды, вечно считая себя обиженным врагами, обделенным: «Вашему сиятельству и впредь служу, я человек бесхитростный… лишь только, батюшка, давайте поскорее второй класс» (из письма к И. П. Салтыкову с требованием о награде орденом Святого Георгия 2-й степени).

Популярный, попавший в рекламу банка «Империал» исторический анекдот — «Звезду Александру Васильевичу!» — очень близок к истине. Известно, что 24 декабря 1781 года, то есть накануне Рождества, Екатерина пожаловала ему бриллиантовую звезду ордена Александра Невского, приказав снять ее со своего парадного платья.

Очень много писалось о чудачествах Суворова в присутствии царственных особ. Он сам говорил, что шутит, как шут Балакирев, чтобы говорить царям правду. Это не так. В чудачествах Суворова иное. Что именно? В Словаре Владимира Даля читаем: «Чудак — человек странный, своеобычный, делающий все не по-людски, а по-своему, вопреки общего мнения и обыка». В вызывающем, шутовском поведении великого полководца — соединение множества комплексов. Комплекс неполноценности и одновременно чувство превосходства, уверенность победителя и боязнь поскользнуться на придворном паркете. Чудачества Суворова — это его система защиты, стремление скрыть свою стеснительность, неловкость, неумение вести себя в непривычной обстановке, боязнь показаться смешным.

У Суворова была семья, но жизнь семейная не удалась — не было более разных людей, чем он и его жена. Когда они обвенчались, ему было сорок три года, ей — княжне Варваре Прозоровской — двадцать три. Они были как будто из разных миров: он стар, она молода, он мал, некрасив, она — русская дородная красавица, он — чудак-воин, она — аристократка с массой светских предрассудков, он богат и скуп, она — мотовка, любящая жить на широкую ногу. И при этом родственные характеры — оба вспыльчивые, неуступчивые. Кончился этот брак плохо: долгий развод, скандалы. От него остались только сын и любимая дочка Наталья — «Суворочка», которой отец слал из походов нежные письма: «Кинбурн, 29 мая 1788 года. Любезная Суворочка, здравствуй!.. У нас уже давно поспели дикие молодые зайчики, уточки, кулички… Недосуг много писать. Около нас 100 корабликов, иной такой большой, как Смольный (дочь воспитывалась в Смольном институте. — Е. А.); я смотрю на них и купаюсь в Черном море с солдатами, вода очень студена и так солона, что барашков можно солить, коли буря, то нас выбрасывает волнами на берег. Прости, душа моя! Отец твой Александр Суворов». Отец хлопотал, как бы устроить дочь получше, выдал ее за брата Платона Зубова, Николая, и был рад породниться с фаворитом.