Мы пришли с миром - Виталий Забирко

Я оделся, вышел из квартиры, запер дверь.

— Привет, — сказал желтой рожице, нарисованной на стене.

— Привет! — жизнерадостно откликнулась она, скорчила гримасу, соскочила со стены и, колобком прокатившись по площадке, сиганула в лестничный пролет.

— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — донесся оттуда удаляющийся хохот, а затем с крыльца раздался дикий мяв улепетывающего кота Леопольда.

Я остолбенел, волосы на голове зашевелились. Как ни привык к проделкам объекта, но такого не ожидал. Каким образом он мог видеть меня без стеклянных глаз и хохотать без динамика?!

Осторожно, на цыпочках, я приблизился к перилам и глянул вниз. Ничего необычного не увидел, но сам чуть не сверзился в пролет вслед за рисованной желтой рожицей, так как моя рука не оперлась о перила, а прошла сквозь них. Этого мне только не хватало! То из едущего трамвая едва не выпал, теперь — в лестничный пролет... Неизвестно, что хуже, хотя, скорее всего, исход был бы одинаковым. Летальным. Как в прямом, так и переносном смысле. А еще точнее — вначале в переносном, то есть от слова «летать», а затем в прямом. Надо учиться себя контролировать.

На стене, крашенной некогда голубой краской, а теперь потемневшей до серого цвета, от сгинувшей желтой рожицы остался блеклый контур, и он надо мной насмехался. Иного я не заслуживал.

Когда я вышел из подъезда, дверца такси распахнулась, из салона выглянул Сева и помахал рукой. Я потоптался на крыльце, огляделся. С ближайшего тополя пушистыми хлопьями облетал снег, а на самой верхушке раскачивался кот Леопольд и смотрел вниз безумными глазами. Смеющейся желтой рожицы нигде не было.

«До вечера будет раскачиваться, — подумал я о коте, — если верхушка не обломится». Вот уж для кого быть «скорой помощью» я не собирался, так это для кота. Слишком памятны были взъерошенная шерсть и ощерившаяся пасть перепуганного насмерть Леопольда.

— Это ты так напугал кота или... — спросил Сева из машины.

— Или, — отрезал я, спустился с крыльца и направился к нему.

— Привет, — сказал Сева, когда я подошел.

— Привет, татарин.

— Садись, русский, — без тени улыбки предложил Сева. Лицо у него было хмурым.

Я смешался, не нашел что ответить, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу. Отбрил он меня по первой степени.

— Чем вы меня вчера напоили? — недовольно пробурчал я, переводя разговор на другую тему. Не люблю разговоры о национальной принадлежности, от них всегда попахивает национализмом. Хвалиться нужно не национальностью, а тем, что ты сделал в этом мире. Принадлежать к той или иной нации — это не твоя заслуга, а твой крест. И если тебе нечем похвалиться, кроме своей национальности, то ты — ноль.

— Если бы не напоили, то сейчас бы хоронили.

— Слышал уже о вскрытии...

— А если слышал, то в чем проблема?

— У объекта лечение эффективнее и без каких-либо последствий.

— Вот и обращался бы к нему, — раздраженно бросил Сева. Он поднял руку и щелкнул пальцем висящую на ниточке куклу-скелет.

— Вай! — возопил скелет. — Щекотно! Гы-гы, ха-ха, хи-хи!

Он задергался и сгинул с глаз, оставив на память колышущийся обрывок нити.

Сева замер с поднятой рукой, посерел лицом, а затем длинно и витиевато выругался.

— А каково мне? — заметил я, когда экспрессивный поток ненормативной лексики иссяк.

Сева глубоко вздохнул, повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом. Нехороший был взгляд, и глаза красные. Не выспался он в машине.

— Зачем всю ночь меня караулил? — спросил я.

— Это уже неважно, — глухо сказал он. — Началось.

— Что — началось? — спросил я в надежде, что наконец получу ответ на вопрос, на который не мог ответить сам.

— Контакт, экспансия, вторжение... Называй, как хочешь.

— А вы как это называете?

— Кто — мы?

— В «Горизонте».

Сева неопределенно повел плечами. Как он ни старался держаться, но было заметно, что исчезновение куклы-скелета выбило его из колеи.

— Никак. Мы открыли ящик Пандоры и выпустили в наш мир Бога.

— Создателя, — поправил я, припомнив объяснения Иванова.

— Нет, — покачал головой Сева. — Это когда Он вдохнул жизнь в органические сгустки первичного океана, тогда был Создателем. Войдя в наш мир, он стал Богом. Причем не Богом для всех вообще, а для каждого в отдельности. Плазмоидов у него на всех хватит, еще и останется. Сегодня заканчивается история человечества.

— Или начинается, — добавил я.

— Вряд ли, — не согласился Сева. — Самым страшным заклятием у древних египтян считалось пожелание жить в эпоху перемен. Но это были человеческие перемены, а теперь... Ты представляешь, что произойдет, когда каждый человек будет иметь своего Бога — Бога, выполняющего любые желания? Переворот в мировоззрении, ломка человеческих отношений, морали... Хаос... И даже если в конце концов наступит идиллический рай, то он будет продолжаться, пока объекту с нами интересно. А что произойдет, когда он потеряет к нам интерес? Сотрет с лика Земли?

Что будет, я тоже не представлял, но уж, конечно, не победное шествие по руинам земных городов бесконечных шеренг Буратино с бластерами наперевес. Почему-то верилось, что все будет хорошо. Как в красивой сказке со счастливым концом. Но как именно будет, я не желал думать, чтобы потом не разочаровываться.

— Меня интересует судьба человечества в той же степени, в которой человечество интересует моя судьба, — сказал я. — Сейчас я хочу знать только одно: как найти Оксану.

Сева посмотрел на меня с жалостью, как на юродивого, затем горько усмехнулся.

— Мир рушится, а тебе...

— Можно без патетики? — резко оборвал его я.

— А я не знаю, как по-другому сказать, — возразил он. — Ты знаешь? С другой стороны, может, ты и прав, и о крахе нашей цивилизации не стоит сожалеть... Что же касается твоей проблемы, то я не в силах помочь. Обратись к объекту.

— Один советует обратиться к объекту, другой... Это я сам давно понял. Как ты говоришь — у каждого будет личный Бог? Хорош у меня личный Бог, который не желает помогать! — Я потрогал висящую у ветрового стекла нитку. — Интересно, а как объект нас видел без стеклянных глаз?

— Да какая тебе разница, каким образом он нас видел? — кисло поморщился Сева. — Быть может, использовал атмосферные линзы. Давали мы ему такую информацию...

Я не поверил и хотел язвительно поинтересоваться, какую информацию они давали объекту, благодаря которой он теперь может говорить без использования динамика, но, вспомнив, как от порывов сквозняка колыхались шторы на лоджии, промолчал. Найдется у Севы и на этот случай отговорка. В конце концов звук — это всего лишь колебание воздуха.