Любовь контрабандиста - Барбара Картленд

Она, как могла, старалась сохранить спокойствие и хладнокровие, но все оказалось напрасно. Теперь она отчаянно сопротивлялась, оттолкнув его ударом кулачка в грудь, прилагая все усилия, чтобы вырваться из плена огромных ручищ, словно душивших ее в объятиях.

— Пустите… меня!

Это было похоже на крик ребенка, испугавшегося темноты.

— Умоляю , пустите меня!

И затем ее голос вдруг затих под давлением его губ — горячих, алчных, требовательных губ, всецело подчинивших ее своей власти, заглушая ее протесты и истощая ее последние силы.

Ей показалось тогда, что она погружалась все глубже и глубже в мрачную бездну, откуда никто не мог ее спасти. Но когда девушка уже подумала, что вот-вот потеряет сознание, когда она достигла таких глубин ужаса и отчаяния, что, как ей представлялось, она не в состоянии была больше этого выдержать, он отпустил ее.

— Сейчас нет времени, — произнес он хриплым от страсти голосом. — И, как вы уже заметили, прилив не заставит себя ждать.

На одно ужасное мгновение их губы оказались рядом, после чего он грубо оттолкнул ее от себя, словно она намеренно разжигала в нем желание. Она пошатнулась, внезапно лишившись опоры, замерла в нерешительности, опершись рукою о стену, пока один взгляд на его лицо, искаженное вожделением и порочными страстями, не заставил ее стремительно броситься прочь от него вниз по ступенькам.

Откуда-то сзади до нее доносился голос Лью Куэйла, подзывавшего слуг, чтобы отнести вниз ее сундук. Она очутилась на мостовой, ощутив прикосновение прохладного вечернего ветерка к своим щекам.

На какое-то мгновение у нее возникла мысль убежать отсюда куда глаза глядят, броситься в соленые волны моря, плескавшегося о набережную, предпочесть смерть бесконечной муке унижения.

И тут она вспомнила свое обещание, слово чести, данное ею Хьюго во имя всего, что было для нее свято.

Она должна выйти замуж за Лью! У нее не оставалось другого выбора.

Глава 12

Гребцы уже заняли свои места у весел, когда Леона и Лью Куэйл, сопровождаемые мальчишкой в лохмотьях, несущим пылающий факел, добрались до яхты. Какой-то мужчина с фонарем, едва заметив их, поспешил им навстречу.

— Не пропустить бы прилив, мистер Куэйл, — произнес он, обращаясь к Лью.

— Мы его не пропустим, — отозвался Лью беспечным тоном.

Человек с фонарем искоса взглянул на Леону и, когда она поднялась на борт, что-то бессвязно пробурчал себе под нос. Однако один из гребцов на палубе оказался не столь осторожным в выражениях.

— Женщина на корабле никогда не приносит ничего, кроме несчастья, — проворчал он.

— Несчастьем для тебя будет, если ты останешься на берегу, стоит мне услышать от тебя еще хоть одно словечко, — сердито оборвал его Лью и, приняв руку Леоны, чтобы помочь ей спуститься с мола по трапу яхты, добавил:

— Моя будущая жена должна принести всем нам удачу. Позвольте мне представить вам, джентльмены, мисс Леону Ракли из Ракли-Касл, где в скором времени я намерен поселиться.

В колеблющемся свете фонаря Леона увидела их лица — выражение изумления на одних, огонек восхищения в глазах других, во взглядах некоторых, как ей показалось, промелькнуло нечто похожее на сочувствие, хотя она не была в этом уверена.

Не промолвив ни слова, она отвернулась и ощупью добралась до каюты. Лью забрал фонарь у человека, стоявшего наверху на пристани, и последовал за нею, так что, когда Леона вошла туда через узкую дверцу, она заметила, что каюта по-прежнему была завалена до отказа грузом всех сортов и разновидностей, но от ее взгляда не ускользнул появившийся здесь новый предмет, дополнявший обстановку, — помещенная у самой близкой к двери стены кушетка, обложенная атласными подушками. Она выделялась на общем фоне ярким цветастым пятном и, без сомнения, пришлась бы более к месту в одном из множества домов сомнительной репутации, обслуживавших моряков, у которых хватало денег на развлечения, чем в качестве украшения каюты корабля.

Лью высоко приподнял над нею фонарь.

— Вы видите, я подумал о вашем покое, — сказал он.

— Благодарю вас, — коротко отозвалась Леона. Это были ее первые слова, обращенные к нему с того момента, как они покинули меблированные комнаты.

— Если во время плавания у меня будет время, чтобы разделить ее с вами, я не откажусь, — произнес он язвительно. — Вам бы это было приятно, не правда ли, моя обожаемая невеста?

Она не отвечала, и Лью снова рассмеялся — тихо, но, как ей показалось, зловеще. Затем, подвесив фонарь на крюк, прикрепленный к одной из балок, он вышел из каюты, и с наружной стороны палубы до девушки донесся его голос, приказывавший отдать швартовы.

— Удвойте ваши старания, парни, и я удвою вашу плату, — говорил он. — В конце этого плавания нас всех ожидает солидный куш.

Скрип весел, плеск воды и колеблющийся свет фонаря свидетельствовали о том, что они отчалили от берега. Корабль уже начал слегка раскачиваться на волнах, и, так как ничего другого ей не оставалось, Леона опустилась на кушетку, ощущая под собой мягкий атлас пестро разукрашенных подушек и одновременно испытывая отвращение к этому олицетворению роскоши дешевых притонов.

Леона развязала тесемки плаща, который она плотно обернула вокруг плеч, спасаясь от пронизывающего холодного ветра, и отбросила с волос капюшон, машинально оправляя непокорные локоны и одновременно прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

Лью как раз выводил корабль из гавани.

— Пять румбов право руля! — услышала она его команду, обращенную к рулевому. — Десять румбов! Болван!

Тут мель!

Гребцы принялись потихоньку беседовать между собой. Трудно было разобрать, о чем они говорили, но у нее возникло ощущение, что разговор шел о ней и о предполагаемом браке Лью.

Леона с тоской подумала о том, какие слухи этот брак должен был вызвать по всей округе. Лью в равной степени ненавидели и боялись, в то время как ее отец пользовался всеобщей любовью. Жители Элфристона и обитатели поместья едва ли пожелают видеть человека, которого они считали выскочкой и средоточием всех пороков, хозяином замка Ракли.

Кроме того, ей было больно даже представить себе Лью Куэйла сидящим в кресле ее отца, перебирающим жадными пальцами дорогие ее сердцу вещи, принадлежавшие ее матери, отдающим приказания старому Брэмуэллу и, возможно, даже осыпающим его бранью за медлительность и неповоротливость.

Это были лишь некоторые из тех мелких неприятностей, которые ей предстояло вынести, и вынести безропотно. Леона спрашивала себя, сколько должно пройти времени, прежде чем ее душа окончательно окаменеет и она станет полностью равнодушной ко всему, что происходит с ее телом. Удастся ли ему когда-нибудь подчинить себе ее чувства и волю, безжалостно и бесповоротно подавив последние остатки сопротивления?