Проклятье Пифоса (ЛП) - Дэвид Эннендейл

В потоке дикой ярости что-то изменилось, и некоторые твари зашагали в том же направлении. Они также услышали призыв, зов многочисленной и беспомощной добычи.

Даррас бил ногами в смятую дверь десантного отсека, пока она не подалась. Сидевший рядом Катигерн пытался высвободиться из хватки искореженного пульта управления, правая рука пилота безвольно свисала вдоль туловища. «Железное пламя» врезалось в землю носом, с достаточной силой, чтобы смялась передняя часть фюзеляжа и треснула броня на одном из бортов.

— Помощь нужна, брат? — спросил Даррас, помедлив у переборки.

— Сам справлюсь, посмотри, как там остальные.

Это означало: «посмотри, как там астропатесса». Их боевые братья пережили бы и худшее крушение, а Катигерн смог вполне прилично уменьшить угол падения корабля, несмотря на почти полную потерю управления. Корпус «Громового ястреба» не развалился на куски.

Но сержант чуял запах дыма.

Войдя в десантный отсек, он обнаружил, что Железные Руки выбрались из фиксирующих креплений и занимают позиции у боковой двери. Казалось, что её удастся открыть без лишних усилий. Эрефрен, не шевелясь, сидела на месте, и Даррас, проклиная всё на свете, направился к ней.

Заговорив, астропатесса заставила легионера вздрогнуть.

— Я в порядке, сержант, — Ридия едва шевелила губами, но на лбу у неё собирались морщины от невидимых усилий. Космодесантник понял, что женщина ведет какое-то ментальное сражение. — Сколько ещё до цели?

— Мы примерно на полпути. Ваше соединение улучшается?

Эрефрен кратко и напряженно кивнула в ответ. Однако же, когда астропатесса заговорила, то показалось, что усилия, необходимые для взаимодействия с реальным миром, помогли ей собраться.

— Оно хочет, чтобы я заблудилась в умозрительных образах варпа. Хватка аномалии сильна.

— Не вижу, как здесь может помочь дальнейшее приближение к ней.

— Я обладаю собственной силой, — на мгновение Ридия умолкла, словно пловец, сражающийся с внезапной волной, и затем продолжила. — Обучение астропатов ограничивает использование наших способностей до разрешенных пределов, но я верю, что способна на большее. Но на расстоянии ничего сделать нельзя — я смогу сыграть с объектом по своим правилам, только если прикоснусь к нему.

Эрефрен разговаривала совсем не так, как подобает послушному санкционированному псайкеру, но Даррас понял, что это его не волнует. Строгие взгляды, которых сержант придерживался до нынешних пор, те, что вбили клин между ним и Гальбой, теперь оказались бесполезными в этой войне. Отказаться от любого доступного оружия в битве против сил, способных украсть небо, значило признать поражение.

К нему подошел Катигерн, двигавшийся уверенно и быстро, не обращая внимания на бездействующую правую руку.

— Откуда идет дым? — спросил Даррас у пилота.

— Несколько мелких возгораний. Те, до которых возможно было добраться, уже под контролем, — подняв взгляд, легионер кивком указал на чёрные клубы, плывущие из вентиляции. — Много задымлений во внутренних системах, но с этим ничего не поделаешь.

— Двигатели?

— Отключены, но не думаю, что повреждения критические.

Сержант показал на пламя вокруг «Громового ястреба», видимое через иллюминаторы.

— А там что такое?

— Перед падением я сбросил ракеты и дополнительные топливные баки.

Подойдя к двери, Даррас открыл её и обнаружил, что вверх по склону холма тянется полоса огня, результат взрывного уничтожения боекомплекта и горючего десантно-штурмового корабля. Языки пламени сдерживали ящеров, спускавшихся по склону, но огромные монстры вдали только сейчас разворачивались к месту крушения.

— У нас мало времени, — заключил сержант.

— Мы сможем дойти пешком? — спросила Эрефрен.

— Слишком далеко, — ответил Даррас.

Рептилии настигли бы их уже через полсотни метров. Да, отделение Железных Рук могло бы сдерживать тварей какое-то время, но вокруг бродили тысячи чудовищ, и вероятность гибели астропатессы от случайной атаки была слишком велика. Задача сержанта сейчас состояла в обеспечении выживания Ридии на то время, что понадобится ей для завершения собственной миссии.

— Здесь нельзя оставаться, — возразила женщина.

— Тут мы дольше продержимся, — объяснил сержант и мысленно добавил: «пока богочудовища до нас не доберутся».

— А что потом?

Даррас повернулся к Эрефрен.

— Чтобы добраться до аномалии, нам нужны подкрепления. Нужно связаться с капитаном Аттиком и сообщить ему о ваших планах, но вокс по-прежнему не может пробиться сквозь помехи.

Сержант помолчал, давая Ридии время понять намек, а пламя снаружи уже начинало угасать. Погребальный костёр «Веритас феррум» пожрал всё, что могло гореть в округе. Рычание ящеров раздавалось ближе.

— Мы оба знаем, в чем их причина, — добавил легионер.

— Вы думаете, что я смогу пересилить помехи?

— Я знаю, что вы — единственная, у кого есть шанс сделать это. Вы — астропатесса, отправка посланий через варп — ваше призвание.

— Но никто из людей капитана меня не услышит.

— Возможно, и так. Но, если помехи ослабнут, можно будет использовать вокс. Я понимаю, что вы не можете победить аномалию, госпожа, но сразитесь с ней. Боритесь как можно сильнее, и этого хватит.

Кивнув, Эрефрен сжалась в неимоверном усилии. Астропатесса сидела столь неподвижно, что казалось, будто она совершенно не дышит; морщины на её лбу углубились, кожа побледнела, приняв тот же оттенок, что и каменное солнце. Из уголков глаз Ридии вновь потекли тонкие струйки густой темной крови.

Снаружи снова зазвучал медленный барабанный бой приближающегося уничтожения. К нему присоединился новый звук, идущий со стороны поселения, и глаза Дарраса изумленно расширились.

Он услышал смех.

Выбраться на поверхность Пифоса было всё равно что всплыть из глубин океана — океана крови, пучин чудовищных тел и рогов. Аттик уже не думал о направлениях, во второй раз пробиваясь наверх из бездны. Оба раза враг наседал на него целым роем, и схватка превращалась в плавание по трупам, жестокое напряжение сил и мощи цепного топора.

Внизу не было места для замахов, и единственный путь наверх вел через плоть, рожденную варпом. Однако же, если червей вели инстинкты, то новый враг оказался разумным, целеустремленным и вооруженным — но при этом слишком разъяренным и многочисленным, поэтому демоны также не могли показать всё, на что способны, в лихорадочном ближнем бою. Они слишком жаждали крови Железных Рук, и в этом была ошибка нерожденных. Вместо жизненной влаги легионеров демоны проливали свою извращенную пародию на неё, расплескивая ихор по доспехам воинов, шаг за шагом идущих через врагов, никогда не отступая — одна выпотрошенная тварь валилась на другую, а космодесантники продолжали двигаться, постоянно вперед, постоянно вверх.

Постоянно убивая.

А потом они вышли на поверхность, и капитан позволил себе на миг насладиться достижением первой цели. Теперь Дурун снова мог планировать наперед, и он осмотрел новое поле боя.

Он увидел монумент, сияющую издевку над разумом высотой в сотни метров.

Он увидел каменное солнце в бесконечной пустоте.

Он увидел небо, заполненное летучими демонами.

Некоторые из них сражались с воинами Лацерта и Гвардейцами Ворона. Битва напоминала волнение моря в бурю, поскольку бойцы с обеих сторон то и дело взлетали с земли, падали вниз и поднимались снова. Большая часть крылатых чудовищ спешила прочь от поселения, выделывая коленца в воздухе и шумно веселясь, словно направляясь к месту какого-то невообразимого триумфа.

Он увидел изуродованных мертвецов.

Железные Руки поднялись на поверхность из провала, открывшегося у основания холма, на котором стояла первая из лож. Повсюду лежали тела колонистов и космодесантников, и среди них нашлось особенное оскорбление. В центре того, что было полом строения, разместили искореженные обломки «Поборников», так, чтобы куски металла напоминали по форме монумент. На железной башне висело растянутое, насаженное на острые края тело легионера, которое походило на изодранное, окровавленное пугало. Дурун узнал в мертвеце Гальбу — капитан стоял, глядя на отсеченную голову Антона, испытывая ярость при виде измывательств над погибшим. Аттик добавил это изуверство к списку преступлений врага.

Что-то шевельнулось в глубинах сознания капитана. Нечто, почти окончательно заморенное Дуруном, почти задушенное и рассеченное. Человеческая эмоция, порыв, рожденный отзывчивостью и сопереживанием. Пытаясь воскреснуть, это чувство становилось более определенным.