Завод войны - Эшер Нил

Свёрл поднялся, пошатываясь. Чувствовал он себя ужасно: даже медленные движения были мучительны, внутри, казалось, что–то рвалось. Наверняка если он сделает резкий жест или приложит какое–то усилие, то сломает что–нибудь важное.

Но все уже кончилось. Теперь ему нужно только восстанавливаться. Он попросит пищу у прадоров с других кораблей, поскольку свои запасы Свёрл сжег. Сейчас он должен есть, поправляться, набираться сил, договариваться о замене самок, восстанавливать семью…

Но худшее позади.

Или, по крайней мере, так он думал.

Свёрл в настоящем отвернулся от обездвиженного дрона–убийцы и подошел к одному из рабочих столов. Там он выбрал железный ошейник, напичканный всевозможной техникой. Он пока что отринет прадора в себе и не станет готовить Рисс страшный конец. Но если дрон попытается взбрыкнуть — что ж, тогда он будет прадором всецело.

Спир

Перед моим мысленным взором «Джейкоб» уносился от завода–станции Цеха 101. За ним тянулся раскаленный добела дым от перегоревших проекторов силовых полей, рвавшийся из многочисленных дыр в обшивке. Корабль уворачивался от снарядов и вилял меж энергетических лучей. Вокруг кувыркались в вакууме изувеченные, обожженные звездолеты, новорожденные разумы угасали, как брошенные в лужу угли. Я смотрела через сенсоры «Джейкоба» и видела оранжево–розовый гипергигант солнца, по орбите которого шел сейчас Цех 101. Мне открылось то, что недоступно человеческому взору: необъятная сложность планетарной системы. Я видела красного карлика, огибающего гипергигант, и газового гиганта, раз в тысячелетие описывающего восьмерку вокруг солнца. Я видела широченный пояс астероидов, состоящих в основном из углекислого газа и азотного льда, и видела, как в нем на моих глазах возникает маленькая черная дыра. И я видела планеты зеленого пояса, на ликах которых отчетливо отпечаталось присутствие джайн–цивилизации.

— Есть! — произнес довольный голос.

Я ясно увидела галактические координаты, когда «Джейкобу» наконец–то, как это ни удивительно, удалось запустить У-пространственный двигатель. Но кто говорил? И что он нашел? Я переключила внимание на помещение, в котором теснились мы с богомолом. Рядом с другими дронами мы валялись, точно мусорная куча, в трюме ударного корабля. Меня охватила клаустрофобия, хотя я знала, что вокруг достаточно свободного места. Как подобное возможно? Какое–то искажение пространства… а это что за хрень?

Надо мной, скрежеща жвалами, навис уродливый, такой же искаженный прадор. Цех 101 создал меня, чтобы убивать подобных тварей, но мне еще не довелось выполнить свою задачу. Однако инстинкт глубоко укоренился внутри, как и в любом органическом существе. И хотя яиц у меня не было, я скользнула под прадора, готовая вогнать яйцеклад в его брюхо, и… бедный мой нос, встретившийся с полом.

— Торвальд, — сказал первенец Бсектил, глядя на меня сверху вниз. — Торвальд Спир.

Я перекатилась и попыталась снова ударить яйцекладом, но обнаружила, что Бсектил отступил, а я смотрю на пару ног в сапогах.

— Что ты делаешь? — с любопытством спросил прадор.

У меня нет яиц паразита, зато прадорскую физиологию я знаю как нельзя лучше. Я могу повредить яйцекладом несколько его нервных узлов, что приведет к параличу. И тогда я порублю его главный ганглий в мелкий фарш. Я ринулась за врагом по полу, но движение показалось мне до странности чужим и неправильным. Что–то не так с моим весом и телом. Я, верно, повреждена…

— Свёрл сказал, сначала тебе будет немного неловко, — заметил Бсектил.

«Свёрл».

Это Свёрл произнес «Есть!» в моей голове. И, вспомнив его, я обнаружил, что забрезжившая передо мной реальность еще страннее той, где я сейчас побывал. Я перестал корчиться на полу и тянуться к Бсектилу, перекатился и сел. Для этого мне пришлось напрячь мышцы живота, поскольку я на время забыл, как действуют руки. И я сразу понял, что случилось. Свёрл проник в воспоминания Рисс, воспользовавшись шипом Пенни Рояла, а моя связь с этим шипом затянула меня в круговорот прошлых событий. Впрочем, это не облегчило моего замешательства. Вспомнив наконец, для чего людям руки, я оттолкнулся от пола и встал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Значит, сработало. Теперь Свёрл знает местонахождение Цеха Сто один, — сказал я.

— Знает, — подтвердил Бсектил. — И после одной остановки мы отправимся прямо туда.

Я проверил, что там с моим кораблем, и увидел двух вторинцев, вынимавших из дыры в боку контейнер с Флейтом, подсоединенный к силовому кабелю. К счастью, шипение на канале, связывающем меня с моим корабельным разумом, прекратилось.

— Флейт?

— Я умер, — ответил разум.

— В каком смысле? — спросил я, но на сей раз реакции не последовало.

— Хочешь сейчас увидеть Трента Собеля? — поинтересовался Бсектил.

— Да, почему бы нет?

Бсектил развернулся, вышел из трюма и зашагал по корабельным коридорам. За время прогулки, продлившейся добрых полчаса, я полностью восстановил свою человеческую личность и отделил воспоминания Рисс от собственных. А еще начал осознавать истинные размеры дредноута, и оставалось только удивляться, отчего прадоры никогда не делают в своих кораблях гравишахты. В конце концов, эти существа гораздо лучше человека приспособлены к подобным методам перемещения. Наконец мы добрались до отсека, в котором Свёрл разместил людей — «моллюсков».

— Здесь я тебя покину, — сообщил Бсектил, когда дверь открылась.

— Я бы предпочел, чтобы ты остался.

— Ты будешь в безопасности, так сказал отец. — И первенец удалился.

Поверив ему на слово, я вошел, и створки за моей спиной сомкнулись. В носу тут же засвербело от запаха дыма, столб которого колебался над лагерем. Направившись туда, я увидел лежавшего на земле «моллюска» с оторванными прадорскими конечностями и открытой раной в человеческом горле. Вокруг горевшего здания бесцельно бродило несколько фигур. На меня чуть не налетела сильно преображенная шатавшаяся женщина, сохранившая человеческие формы, но закованная с ног до головы в броню. Она едва успела остановиться. Взгляд ее был туп и рассеян.

— Отец? — пробормотала она, и из горла ее раздался странный скрежет.

Я посмотрел на остальных. Все они выглядели так же дезориентированными, но внезапно два «моллюска» приняли боевую стойку и начали щелкать друг на друга клешнями.

— Давай, — сказала женщина — «моллюск».

Я и не знал, что ответить.

— Сюда, — позвал кто–то.

Я оглянулся и увидел высунувшуюся из–за угла другого здания «кошечку».

— Плюнь на нее и шагай сюда, — добавила она. — Все тип–топ.

Я послушался, отметив на ходу, что дравшиеся «моллюски» быстро потеряли интерес друг к другу и просто разбрелись в стороны. Шагая к котофицированной женщине, я чуть замешкался, чтобы бросить взгляд на свой манжетон, который не перенастраивал с момента весьма бурной встречи с Глорией Маркхэм на Масаде. Потом опять посмотрел на «кошечку». Она была великолепна. Мой внутренний скотский разум расхохотался, напомнив, что сразу–то я ничего и не заметил.

— Какого черта тут происходит? — спросил я женщину, когда подошел.

— Минуточку.

Она подняла руку — сильную, загорелую, прекрасную руку с выпущенными кошачьими коготками. В другой ладони она сжимала станнер — «перечницу» — и целилась во что–то поверх моего плеча.

Я обернулся. Женщина — «моллюск» была близко, она напряженно смотрела на меня, словно пытаясь что–то вычислить. Миг — и она, сморщившись от боли, хлопнула себя ладонью по бронированной голове. Потом рука ее упала. Женщина снова выглядела вялой, заторможенной. Отвернувшись, она зашаркала прочь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Идем, — позвала «кошечка». — Пусть Трент тебе объясняет.

— Конечно.

Мне оставалось лишь восхищаться формой ее спины и ягодиц. Вздыхая, я поспешил следом, пытаясь мыслить как взрослый, а не как переполненный гормонами подросток. Однако женщина представляла собой проблему. В Государстве, даже в мое время, еще до войны, каждому давалась возможность выбрать себе любую внешность. Большинство, естественно, захотели стать красивыми. Но годы шли, красота приелась, и основа физического влечения перешла совсем в иную плоскость, опираясь на трудноопределимые ощущения и мелочи. Или моя реакция на эту женщину каким–то образом связана с Шил Глассер, «кошечкой», которую я встретил сразу после воскрешения из мемпланта? Нет, дело не в этом, а вот в чем — я просто не представлял. Эта женщина была красива — кто сейчас не был красив? — но обладала чем–то еще, чем–то, от чего просто горло перехватывало.