История Византийской Империи. Том 3 - Федор Успенский

Присутствие славянских элементов в законах VIII в. Византийской империи дает нам возможность заключить, что наплыв славян в Грецию в VI и VII вв. не был волной, которая разбилась бы о крепкие устои греко-римской цивилизации, не оставив по себе никакого следа. Зависимость славянских государств от византийской культуры имела последствием разнообразные влияния, отразившиеся на всем ходе жизни славянских племен — на развитии их литературных, художественных и юридических понятий; но весьма любопытно, что славянство, подчинившись сперва этой цивилизации и воспользовавшись ее плодами, в свою очередь оказало влияние на Византию, что и отразилось в законах Исаврийской династии. Нужно помнить, что эти законы не носят характера каких-либо случайных, временных постановлений и никогда не были таковыми, хотя впоследствии они отрицались и отвергались как неприложимые к жизни, утерявшие свое значение и смысл. Но такое отношение к этим законам императоров последующих веков, именно, императоров Македонской династии, и особенно Комнинов, станет для нас понятным, если мы будем иметь в виду, что законы о крестьянах были делом рук императоров-иконоборцев, которые осуждались последующими императорами как безбожники, и, как всегда бывает, осуждение личностей перешло в осуждение и всех дел их. Но есть точные указания, что эти законы существовали в жизни в X, XI, XII, XIII и даже в XIV вв. Доказательством этому служат руководства для финансовой, административной и судебной практики, таковы, напр., Пειρа (XII в.), Шестикнижник Арменопула, присоединяемый обыкновенно к нашей Кормчей, основе нашего канонического права.

Восстановить остатки славянского права по этим собственно византийским памятникам значит положить основание к изучению древнейшей истории славян. Нельзя сказать, чтобы наука византийского права совершенно игнорировала эту задачу. Но коренная ошибка Цахариэ и его последователей заключается в том, что, признав в новых элементах законодательства Исаврийской династии действие славянской иммиграции, они не считают за нужное проследить влияние тех же элементов в позднейших юридических памятниках и вообще признают, что в X в. греки успели поглотить славян, стереть их бытовые отличия и уничтожить свободное общинное землевладение в славянских поселениях.

Перенося вопрос о законодательстве иконоборцев с точки зрения развития греко-римского права на почву специально славянских историко-литературных интересов, мы должны в нем выделить «Эклогу», или «Закон судный людем», составляющий содержание 46-й главы Кормчей книги, и «Земледельческий, или Крестьянский, закон», о принадлежности которого к официальным законам иконоборцев возможны еще сомнения. Когда и для какого именно славянского народа переведена «Эклога», об этом могут свидетельствовать древнейшие списки, восходящие к XII или XIII в. Относительно первоначального перевода значительная часть славянских исследований склоняется к мнению, что перевод относится ко времени царя Симеона и был назначен для болгар (5), но весьма вероятно, что первоначально был руководством, не имевшим официального характера.

Что касается Земледельческого закона, значение его с точки зрения славянской науки прежде всего заключается в том, что он независимо от того, имел ли официальное происхождение и применение или же нет, представляет памятник славянского права на греческом языке и на почве Византийской империи. При изучении его прежде всего обращает на себя внимание сходство его во многих отношениях с так называемыми leges Barbarorum, или с народными правдами, между прочим и с Русской Правдой, и применение его к быту народа, живущего в общине. Это последнее обстоятельство составляет наиболее характерную черту Земледельческого закона, и на нем следует несколько остановиться. В Законе, состоящем из нескольких глав, которыми определяется наказание за разные проступки в крестьянском быту [85], к таким, которые имеют значение для вопроса об общине, относится лишь весьма небольшое число. Между прочим, сюда относятся статьи 18 и 19, которыми предусматривается тот случай, когда крестьянин оставит свой участок и когда односельчане возьмут на себя обработку его участка и пользование собранными с него плодами. В таком случае возвратившийся крестьянин лишается права возбудить иск против своих односельчан за пользование его участком. Обе статьи, собственно, обеспечивают интересы казны, которая не теряет права на податные сборы с того участка, который покинут занимавшим его крестьянином. В особенности же общинные отношения ясны в статье 18 (6), которая предусматривает следующий случай. Если крестьянин поставит мельницу на общественной земле и сельская община заявит претензию, что эта земля общинная, то все сообща пусть покроют сделанные расходы, а мельница пусть будет общим достоянием. Точно так же и следующая статья предполагает порядок отношений общинных условий. Если после раздела земли между жителями селения кто-нибудь построит мельницу на своем участке, то владельцы других участков не имеют права возражать что-либо против этого.

Дальнейший шаг в истории законодательства сделан был при основателе Македонской династии. Прежде всего между 870–879 гг. издан был так называемый «Прохир», т. е. настольное руководство, специальным назначением которого было отменить новшества, введенные исаврийскими царями, и восстановить начала Юстинианова законодательства. Таким образом, в новом законодательном акте имущественные отношения супругов регулируются согласно римским воззрениям. Но царь Василий не остался верен принципу, проведенному в Пροχειρος Νομος. Если ему удалось устранить в области церковного управления те черты, которые носили характер иконоборческого периода, то не так легко было отрешиться от новых норм, внесенных в гражданское право. Вскоре после издания «Прохира» появляется новый сборник, известный под именем «Эпанагога», в котором радикально изменяются положения, узаконенные в «Прохире». Для дальнейшего развития византийского права, равно как для истории учреждений, характеризующих византинизм, «Эпанагога» имеет больше значения, чем «Прохир». Так, в этом законе в первый раз систематически изложено учение о государстве и о церковной организации. Именно в ней встречаем определение понятия о царской власти и о власти патриарха и о взаимном отношении Церкви и государства, и эти понятия получают затем широкое распространение на всей области византийского церковного и культурного влияния. С этой точки зрения «Эпанагога» имеет громадное значение в истории развития государственной и правовой идеи.

Во введении к «Эпанагоге» так определяются назначение и цель закона (7), изданного незадолго до смерти Василия.

«Наше царство, будучи посвящено некоторым божественным и неизреченным способом в таинства физической монархии и тройственной власти, со многим тщанием и прилежанием обратилось к провозглашению доброго и мироспасителъного закона. И прежде всего, произведя очистку в тексте древних законов [86], мы соединили в Сорока книгах весь чистый и непорочный свод закона и предложили его вам, как бы некоторый божественный напиток. Противоречащие постановлениям упомянутого божественного закона и уничтожающие силу спасительных уставов, введенные исаврийцами нелепости мы вполне отвергаем [87], и, из упомянутых Сорока книг избрав как богоданный закон Сорок отделов, мы почли за счастие предложить вам как спасительное руководство, как душеполезный закон, сокращенный и ясный, который будет служить вам введением к содержанию заключающегося в Сорока книгах».

Согласно установленной в том же предисловии системе, учению о государственных и церковных властях и должностях посвящены первые отделы, или титулы. Так как государство наподобие человека состоит из частей и членов, то наиважнейшими и необходимейшими в нем членами являются царь и патриарх, почему мир и благоденствие подданных зависят от единомыслия и согласия царской и патриаршей власти.

Второй и третий титул занимаются определением области царской и патриаршей власти. Собственно, по отношению к царю «Эпанагога» стоит на почве старых греко-римских воззрений, за исключением того, что касается благочестия и православия. Неограниченная власть его по отношению к подданным имеет предел в религиозном и нравственном законе, установленном верховным законодателем и судией, Христом. Но титул о патриархе оказывается вполне самостоятельным отделом в разбираемом законе. Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, делами и словами изображающий истину. Обязанностью патриарха является соблюдение в благочестии и чистоте жизни вверенных ему от Бога людей, обращение к православию и единению с Церковью всех еретиков, а также миссионерская деятельность между язычниками. Патриарху свойственно быть учительным, к высшим и низшим относиться одинаково свободно и непринужденно, кротким в правосудии, обличительным к непослушным, в защиту же истины и в охрану догматов не смущаясь говорить и в присутствии царя. Статья 5 III титла говорит: одному патриарху принадлежит право истолкования древних канонов, постановлений святых отцов и правил святых Соборов. Точно так же патриарху принадлежит обсуждение и применение частных и епархиальных или общих постановлений отцов на Соборах. Очень важны специальные статьи, относящиеся к Константинопольскому патриарху, которые, несомненно, составлены под влиянием патриарха Фотия, как и весь этот памятник.