Валентин Понтифекс - Роберт Силверберг

На один раз нескольким сотням людей, зато какая потеря для науки!

– Толпа безрассудна, – сказал Найила. – И я подозреваю, что вы переоцениваете вашего уборщика-коронада. Возможно, он ненавидел это место – ненавидел работу, вас, животных. И, чтобы заработать политический капитал, он может привести своих сторонников сюда на ужин. Ведь он знает, как пройти через ворота?

– Но… Я надеюсь…

– Весь персонал это знает. И где коробки с ключами, и как отключить защитное поле, чтобы пройти…

– Он не посмеет!

– Он может, Ярмуз. Примите меры. Вооружите ваших людей.

– Вооружить их? Чем? Вы думаете, я храню здесь оружие?

– Это уникальное место. Если животные погибнут, их уже не восстановить.

Вы несете за них ответственность, Ярмуз.

Издалека – но, как отметил Хитайн, ближе, чем раньше – донесся крик:

– Таллимон! Лорд Таллимон!

– Вам не кажется, что они идут сюда? – спросил Найила.

– Он не посмеет. Не посмеет.

– Таллимон! Лорд Таллимон!

– Звучит уже ближе, – заметил Найила.

В дальнем конце помещения поднялась какая-то суматоха. Вбежал один из сторожей, запыхавшийся, с вытаращенными глазами. Он закричал, обращаясь к Хитайну:

– Сотни народу! Тысячи! Они идут к Гимбелии!

Хитайн был близок к панике. Он оглянулся на служащих парка.

– Проверьте ворота, убедитесь, что все наглухо закрыто. Потом заприте внутреннюю зону – все животные, которые сейчас на воле, должны быть перемещены как можно дальше, к северной части парка. Там, в зарослях, им будет легче спрятаться. И…

– Это не поможет, – сказал Винголь Найила.

– А что еще мы можем сделать? У меня нет оружия, Винголь. У меня нет оружия!

– У меня есть.

– Вы о чем?

– Я тысячу раз рисковал жизнью, собирая животных для парка. Особенно тех, которых я привез сегодня. Я собираюсь их защитить. – Он отвернулся от Ярмуза Хитайна. – Вот! Помогите мне с этой клеткой!

– Что вы делаете, Винголь?

– Не обращайте внимания. Идите, присмотрите за своими воротами. – Не дожидаясь помощи, Найила начал заталкивать клетку с дхимсами обратно на небольшую тележку-флотер, на которой завез клетку в здание. До Хитайна вдруг дошло, какое оружие собирается применить Найила. Он рванулся к нему, вцепился в руку молодому человеку. Найила легко оттолкнул его и, игнорируя отчаянные протесты Хитайна, покатил тележку наружу.

Голоса погромщиков, по-прежнему выкрикивавших имя своего вожака, звучали все ближе и ближе. Парк будет уничтожен, думал объятый ужасом Хитайн. И все же… если Найила действительно собирается…

Нет-нет. Он выскочил из здания, вглядываясь в сумерки, и вдалеке, у восточных ворот, увидел Винголя Найилу. Теперь вопли звучали очень громко:

– Таллимон! Таллимон!

Хитайн видел толпу, заполнявшую широкую площадь за воротами, где каждое утро публика ожидала открытия парка. А та фантастическая фигура в причудливых красных одеждах с белой отделкой – не сам ли Таллимон? Он стоял на чем-то вроде паланкина и бешено размахивал руками, подгоняя толпу. Энергетическое поле, окружающее парк, может сдержать нескольких людей, одного-двух животных, но для противостояния напору огромной, наэлектризованной толпы оно не предназначено. Никто не задумывался в обычные времена об огромных наэлектризованных толпах. Однако сейчас…

– Уходите! – кричал Найила. – Не приближайтесь! Я вас предупреждаю!

– Таллимон! Таллимон!

– Я предупреждаю, убирайтесь отсюда!

Они не услышали. Они надвигались, как стадо взбешенных бидлаков, не замечая ничего перед собой. Хитайн в смятении наблюдал за тем, как Найила подал знак одному из привратников, который отключил защитное поле на короткое время, достаточное для того, чтобы Найила мог выкатить клетку с дхимсами на площадь, открыть задвижку на дверце и стремительно отступить под защиту розоватой светящейся дымки.

– Нет, – пробормотал Хитайн. – Даже для спасения парка… нет… нет…

Дхимсы устремились из своей клетки с такой скоростью, что один зверек врезался в другого, и они превратились в летящий поток из золотистого меха и зловещих черных крыльев.

Они неслись вперед – тридцать, сорок футов – развернулись и спикировали вниз, со страшной силой и жестокой ненасытностью врезались в переднюю часть толпы, с такой жадностью, будто не ели несколько месяцев.

Подвергшиеся нападению поначалу, кажется, даже и не осознали, что с ними происходит; они попытались отмахнуться от дхимсов раздраженными жестами руки, как от надоедливых насекомых. Но от дхимсов не так-то просто было отмахнуться. Они ныряли, кусали, отрывали куски мяса, взлетали, чтобы сожрать в воздухе свою добычу, и ныряли обратно. Новоявленный Лорд Таллимон, брызгая кровью из десятка ран, выбрался, шатаясь, из паланкина и растянулся на земле. Дхимсы перегруппировались для новой атаки и вернулись к тем из передних рядов, кто уже получил ранения. Они вновь и вновь кромсали их, вгрызаясь все глубже и глубже, вытягивая и выкручивая обнажившиеся мышцы и мягкие ткани.

– Нет, – повторял Хитайн, оставаясь на своем наблюдательном пункте за воротами. – Нет. Нет. Нет.

Маленькие яростные создания не ведали пощады. Толпа спасалась бегством, люди кричали, разбегались во всех направлениях, сталкивались, пытались найти дорогу в Ни-мойю, упавшие оставались лежать в алых лужах, а дхимсы все пикировали, пикировали, пикировали. На некоторых оставались всего-навсего ошметки плоти, которыми кровожадные дхимсы тоже не брезговали. Хитайн услышал всхлип; он не сразу осознал, что слышит свои собственные рыдания.

Потом все кончилось. Над площадью нависла странная тишина. Толпа разбежалась; жертвы, усеивавшие мостовую, уже не стонали; насытившиеся дхимсы покружили, хлопая крыльями, над полем битвы, а потом один за другим исчезли в темноте, улетели в направлении, известном одной Дивин.

Потрясенный Ярмуз Хитайн, весь дрожа, медленно побрел от ворот. Парк спасен. Парк спасен. Оглянувшись, он посмотрел на Винголя Найилу, который стоял с распростертыми руками, сверкая глазами, как ангел мести.

– Не надо было этого делать, – произнес Хитайн, еле выдавливая из себя слова, поскольку голос его пресекался из-за отвращения и шока.

– Они уничтожили бы парк.

– Да, парк спасен. Но посмотрите… посмотрите…

Найила пожал плечами.

– Я их предупреждал. Разве я мог позволить им разрушить все, что мы здесь создали, ради нескольких кусков свежего мяса?

– Все равно, не надо было этого делать.

– Вы так думаете? Я не испытываю никаких сожалений, Ярмуз. Никаких. – Он немного подумал. – Ах, нет. Об одном я жалею: хотелось бы оставить нескольких дхимсов для нашей коллекции. Но времени не было, а теперь они улетели, а я не испытываю желания возвращаться в Боргакс, чтобы поискать других. А больше я ни о чем не жалею, Ярмуз. И мне не оставалось ничего другого, кроме как выпустить их на свободу. Они спасли парк. Разве могли мы позволить этим безумцам уничтожить парк? Могли, Ярмуз? Могли?

3

Хотя рассвет едва наступил, ослепительный солнечный свет уже осветил широкие и плавные изгибы долины Глайда, когда рано проснувшийся Хиссуне вышел на палубу речного судна, на котором возвращался к Замковой Горе.

К западу, где река делала широкий поворот и входила в район уступчатых каньонов, местность скрывалась за туманом, будто на заре времен. Но, посмотрев на восток, Хиссуне увидел алые черепичные крыши, принадлежавшие большому городу Пендивану и сверкавшие в утреннем свете, от них веяло безмятежностью и покоем, а выше по реке вырисовывалась извилистая тень Макропросопоса. Дальше располагались Апокрун, Стангард Фалле, Нумиван и другие города долины, где проживало пятьдесят, если не больше, миллионов жителей. Счастливые места, где жизнь была легка и приятна, но сейчас над этими городами нависла угроза грядущей катастрофы, и Хиссуне знал, что население долины Глайда застыло в ожидании, сомнении и страхе.

Ему хотелось протянуть к ним руки с палубы корабля, заключить всех в братские объятия и крикнуть:

– Не бойтесь ничего! Дивин с нами! Все будет хорошо!

Но правда ли это?

Никто не знает волю Дивин, подумал Хиссуне. Однако, при недостатке знания мы должны определять свою судьбу по чутью, угадывая то, что подобает делать. Подобно скульптору, мы высекаем наши жизни из каменной глыбы будущего, час за часом следуя замыслу, хранящемуся у нас в рассудке; и если замысел хорош, а работа искусна, то с последним прикосновением резца взору откроется чудесный результат. Но если замысел небрежен, а работа тороплива, то тогда будут нарушены пропорции и равновесие. А если итог плачевен, можем ли мы сказать, что на то была воля Дивин? Или так получилось из-за нашего ошибочного замысла?

Мой замысел, говорил он себе, не должен быть плохо продуманным. А тогда все будет хорошо, и можно будет сказать, что Дивин сопутствовала нам.

Подобные мысли неотступно преследовали его, пока корабль проплывал мимо Джеррика, Хизелдорна и Саттинора, где Глайд начинал свой путь от холмов у подножия Замковой Горы. К тому времени, когда Хиссуне добрался до Амблеморна, самого юго-западного из Пятидесяти Городов Горы, у него уже созрел замысел того, что необходимо делать.