Открытие Антарктиды - Фаддей Беллинсгаузен

Сделав 25 поворотов, мы положили якорь в полдень за островом Мотуар, на глубине двенадцати сажен. Острова Мотуар W угол находился от нас на NO 16°, а южный мыс Корабельной бухты на SW 37°; якорное место наше было безопасно, закрыто от всех ветров, глубина небольшая, грунт хороший, и при всяком ветре можно сняться с якоря – вода и дрова под рукой. Для поверения хронометров, поблизости острова Ганка не было нужды ставить палатку.

Когда мы лавировали, две лодки, наполненные зеландцами, желали пристать к шлюпам. Они гребли за нами, следуя за каждым поворотом поперек залива – вероятно, не понимали движения шлюпов. Когда же мы положили якорь, вчерашние наши гости пристали к шлюпу «Восток»; они привезли для продажи рыбу. По приказанию моему комиссар выменял до семи пудов – за пронизки[131], зеркальца, гвозди и другие безделицы; при сем случае также выменены разные вещи их рукоделия.

Старика, которого я накануне одарил по-новозеландски так щедро, мы признали за начальника. Я встретил его со всей вежливостью Южного океана, обнялся с ним, и прикосновением наших носов мы как будто утвердили взаимное дружество, которое с обеих сторон сохраняли в продолжение пребывания шлюпов в заливе Королевы Шарлотты. Уже было время обеденное, я пригласил начальника к себе в каюту с нами отобедать. Его посадили на первое место между мной и лейтенантом Лазаревым.

Он все столовые вещи с удивлением перебирал и рассматривал, но есть не принимался, прежде нежели другие показали пример; тогда осторожно, и притом неловко, вилкой клал кушанье в рот. Вино пил неохотно. За столом уверяли мы друг друга во взаимной приязни знаками и несколькими словами, мне известными, а когда, желая еще убедительнее уверить его в моей дружбе, я подарил ему полированный прекрасный топор, он от радости не усидел за столом, бросился наверх на палубу, куда я его проводил. Отсюда прямо бросился к своим землякам и, обняв меня, с большой радостью повторял: «Токи! Токи!» (Топор! Топор!).

Прочих зеландцев угощали на шканцах сухарями, маслом, кашицей и ромом. Они охотно все ели, но рома достаточно было на всех одной чарки. Такая трезвость их служит доказательством весьма редкого посещения просвещенных европейцев, которые, где только поселятся, приучают жителей пить крепкие напитки, курить, за губу класть табак и напоследок, когда сии люди непросвещенные испытают бедственное употребление горячих напитков, тогда принимаются доказывать им, как гнусно вдаваться в пьянство и прочие вредные склонности.

Зеландцы, по окончании своего обеда, сели в два ряда друг против друга, начали петь довольно изрядными напевами и весьма согласно. Один из них всегда запевал, а потом все вдруг подхватывали и оканчивали весьма громко и отрывисто; тогда тот же человек снова запевал, и таким же образом все к его пению приставали и отрывисто оканчивали.

Нам казалось, что напев их некоторым образом похож на наш простонародный, и пение зеландцев состоит из разных небольших куплетов. Наш барабан с флейтой хотя на некоторое время и обратил внимание наших посетителей, но они равнодушно слушали звуки сих инструментов, и начальник объяснял, что и у них есть музыкальное орудие, звуком флейте подобное.

Художник Михайлов нарисовал портрет начальника.

Пробыв с нами немалое время, зеландцы отправились обратно на берег и были крайне довольны удачной торговлей; снабдили нас свежей рыбой – достаточно на оба шлюпа для ужина. При отъезде пригласили нас приехать на берег, и, чтобы более возбудить к тому желание, показывали знаками, что мы будем угощаемы прелестным полом.

После обеда я приказал с «Востока» выпалить из нескольких пушек, а когда смерклось, пустил несколько ракет, дабы сим уведомить о прибытии нашем жителей, внутри обширного острова находящихся, полагая наверное, что на другое утро из разных мест они соберутся к нам в большом числе.

Сего же дня на обоих шлюпах спустили гребные суда и принялись вытягивать такелаж, который от продолжительной борьбы против крепких ветров ослаб.

Поставили походную кузницу, чтобы вновь сделать шкафутные секторы, которых мы лишились во время мгновенного штиля после последней сильной бури.

30 мая. Следующего утра на тех же лодках зеландцы посетили шлюп «Мирный» и одна часть приехала на «Восток». В числе бывших на «Мирном» находился тот же самый начальник, а также и другие особенные старшины.

Лейтенант Лазарев угостил их обедом: они всего охотнее ели коровье масло, и даже попортившееся жадно глотали.

В сие время на шлюпе «Мирный» вытягивали ванты и подымали из трюма бочки. Зеландцы с удовольствием и величайшей ревностью помогали работать – тянули веревки, производя громкий, довольно согласный крик в такт. Когда случалось, что веревка обрывалась и они от сильного напряжения падали, тогда громко смеялись.

После сего забавлялись своей пляской, состоящей из разных кривляний при громком пении, топании ногами и движении руками; лица искривляли так, что неприятно было смотреть; глаза иногда подводили под лоб. Пляска сия казалась воинственной, изъявляла презрение к неприятелю и победу над оным.

Художник Михайлов нарисовал сию пляску – изобразил все кривляния лиц, глаз, положение частей тела и черезмерно напрягаемые мускулы. Нарисовал портрет одного из старшин; его пригласили в каюту и посадили на стул, чтобы спокойно сидел, занимали разными для него новыми предметами, а лодку, на которой были его жена и семейство, подвели под корму, дабы он мог их видеть.

До полудня офицеры ездили со мной в Корабельную бухту, чтоб осмотреть и избрать место, где удобнее налиться водой. При входе нашем в бухту прекрасное пение множества береговых птиц отзывалось подобно фортепианам с флейтами и обворожало слух, давно чуждый подобных приятностей. Мы пристали в самом заливе и вышли на камни. В нескольких саженях увидели речку со свежей прекрасной водой, которая течет с высоких гор, пробираясь сквозь густой непроходимый лес, составившийся из кустарников и переплетения одного дерева с другим от вьющихся лиан[132], толщиной равных лозам дикого винограда.

У сей речки при самом лесе мы увидели небольшой шалаш из листьев и в нем несколько рыбы, множество ракушек, называемых морскими ушами[133]. Шалаш, сей по-видимому, служил убежищем малочисленному семейству. Бывшие со мной офицеры настреляли несколько бакланов, с голубой, фольге подобной оболочкой глаз, несколько малых птиц – вероятно, того рода, которые в путешествии капитана Кука описаны обоими Форстерами.

Пробыв несколько на берегу, я возвратился на шлюп, и тогда же с обоих шлюпов отправили за водой вооруженные баркасы. Случилось, что от места, где наливали воду, жители находились за непроходимою горой, и работа окончена без препятствий. Тут же закидывали невод, но рыбы попало весьма мало.