Венчание со страхом - Татьяна Степанова

Кораблина распрощалась с ними у дверей своего флигеля.

— Нет, нет, я домой, — отнекивалась она на настойчивые приглашения Кравченко проехать с ними в одну «весьма душевную компанию». — Мне приятеля надо дождаться. Спасибо. А где вас искать, если что?

— В Братеевке. — вздохнула Катя. — Улица Красногвардейская, номер дома не знаю — спросить дом Павлова, как в Сталинграде.

— Куда они делись-то? — Кораблина тревожно смотрела в глубину школьного вишневого сада, точно надеясь обнаружить пропавших в его зарослях. — У меня как-то на сердце неспокойно. Что-то наверняка случилось, а мы даже не знаем. И Крюгера этого мы никогда одни не поймаем и не…

— Мы не одни, — отрезала Катя. — Запомни раз и навсегда: мы не одни.

— Ну и кислая девица эта училка, — заметил Кравченко, когда они, несолоно хлебавши, ехали назад. — На лицо правда, ничего, мордашка пикантная. Ножки только больно тонкие. Значит, эта щучка пацана себе подцепила, младенца, так, что ли?

Катя пожала плечами, заметила с чувством:

— Любовь возраст игнорирует. И потом, никакая она не щучка.

— Любовь! Это вы, девчонки, все о ней трещите. Один у вас свет в окошке. Она на сколько его старше?

— На семь лет, по-моему.

— На семь?! А ты говоришь — любовь! — Кравченко презрительно скривил губы. — Это ж по ихним меркам отцы и дети сейчас. Семь лет! Эх, Катька, ничего-то ты в таких делах не смыслишь.

— Ты много смыслишь, такой прямо великий мыслитель.

И вот так, препираясь от скуки, они и добрались до Братеевки.

Павлов, веселый, загорелый, довольный, улыбающийся, встречал их у распахнутой настежь калитки. Видно было, что они с Мещерским уже легонько клюнули за встречу. Чен Э, нарядный, яркий, как бабочка, вертелся тут же, возбужденно жестикулируя. Катя вручила ему подарок — гоночную машинку (специально заставила остановиться по дороге у магазинчика с игрушками).

— Это теперь ему на целый день забава, — заметил Павлов. — Катюша, проходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Эх, во мне хищник просыпается!

Дело спорилось. Кравченко, раздевшись до плавок, кичливо играя бицепсами, отправился к поленнице колоть березовые дрова. Мещерский — тот прямо священнодействовал: что-то бормоча, укладывал шашлык в пластиковое ведерко мариноваться, обильно поливая его специально припасенным кислым «Цинандали». Катя же решила бездельничать: позагорала на лавке, осторожно покачалась на веревочных качелях, послонялась по саду. Понемногу ее начали охватывать покой и ленивая истома: «А ну вас всех. Нет никого и не надо. Я-то что могу сделать?»

— Мяса у нас маловато, не по аппетиту, — констатировал Павлов, критически оглядывая свои запасы. — Что-то я не рассчитал. Слушайте, братцы-кролики, дайте ключи от машины, кому не жалко. Мигом сейчас слетаю подкуплю. Там, в магазине на площади, бараньи ребрышки были.

— Лови, — Кравченко бросил ему ключи.

— Виктор, я, пожалуй, с вами поеду. Мы по дороге в одно место заглянем, — тут же решила Катя.

— Ох, опять начинается. Ну что ты все суетишься? — Кравченко примерился, и — трах! — огромный березовый чурбан разлетелся на мелкие щепки под его топором.

— Попрошу меня не учить, господин Железный дровосек. — Катя уже мчалась к машине. — Колите дрова своей умной головой, как Брюс Ли.

— Ну что ты? — удивился Мещерский. — Что тебе неймется?

— Может, Жуковы уже вернулись, — шепнула ему Катя. — Мне ну просто обязательно надо с этим мальчишкой увидеться.

Павлов сел за руль кравченковской «семерки». Его опередил Чен Э, уже угнездившийся на заднем сиденье. Он сопел от радости и нетерпения.

— И этот с нами как хвостик. Кататься любит — спасу нет. — Павлов завел мотор. — Эх, партизан, давно мы с тобой не рулили, правда? Сейчас с ветерком девушку прокатим. Только пристегнитесь.

Машину он водил первоклассно. Катя заметила и то, что он прекрасно ориентируется в Каменске. Они заехали в магазин на центральной площади, где Павлов купил «ребрышки», винограда и бутылку сухого мартини для Кати. Странно, но такие, прежде неслыханные блага цивилизации, теперь преспокойно пылились на полках этой тесной сельской лавчонки.

— Мартынку мы сейчас в холодильник определим, — сказал он. — Заморозим, и можно за милую душу употреблять. А я вам еще клубники соберу, там на грядках кое-что осталось.

— Спасибо. А сейчас на Речную улицу, пожалуйста. Это отсюда прямо, потом поворот направо и…

— Я знаю.

Катя вдруг умолкла.

Павлов петлял по Каменску очень уверенно.

— А что, вы, Виктор, бывали прежде на Речной улице?

— Да, — он встретился с ней взглядом в зеркальце. — Там булочная хорошая.

— Да, там булочная… Вы Каменск здорово знаете, вот не думала я.

— Не думали? А что тут такого?

— Ну, мне казалось, что, когда вы дачу тут снимали, вы вроде бы попали в незнакомую для себя местность.

— Почему незнакомую? Я тут и прежде бывал. По делам. Городишко славный, тихий, как могила.

Катя снова поймала в зеркальце его дымчато-рассеянный взгляд. Чен Э тряс перевернутую бутылку мартини, пытаясь вызвать в ней пузырьки.

— Э-э, партизан, это не про вашу честь. Тебе вон кола. — Павлов, не выпуская руля, ловко вскрыл жестяную банку и протянул ребенку. — Предложи даме сначала, садовая голова. А вот и Речная улица. Здесь остановиться?

— Да, если можно.

Катя вошла в сумрачный прохладный подъезд. На миг замерла. Потом вошла в лифт. В квартире Жуковых снова никто не открыл, и она позвонила соседям. Вышла полная дама в бигудях и летнем открытом платье.

— Так Марья Николаевна еще вчера в Москву уехала сестру попроведать. Сегодня же у нас Родительская, сказала, на кладбище сходят. А мальчишки ихние не знаю где носятся, наверное, как всегда, — пояснила она Кате. — Вы хотите им что-то передать?

— Нет, благодарю вас. Извините за беспокойство. Когда она вернулась к машине, Павлова за рулем не оказалось. А возле багажника, покачиваясь на нетвердых ногах и заглядывая сквозь заднее стекло на притихшего Чен Э, маячила какая-то подозрительная личность в опорках и прожженной в нескольких местах фетровой шляпе. От личности разило перегаром за версту.

— А вот и мамаша пожаловала. Что ж, мамаша, ребенок-то у тебя такой косоглазый? С какой чуркой прижила? — прохрипел пьяница, упираясь в Катю бессмысленно-мутным взглядом.

— Убирайтесь вон.

— А ты поговори, поговори еще… Ишь, подстилки, мало вам своих мужиков… Настоящих русских мужиков… Все за конревтирован… Ой… ты чего?!

Павлов, неожиданно появившийся откуда-то сбоку, нагруженный еще какими-то пакетами, сгреб пьяницу за грудки и отшвырнул к багажнику.

— Пошел отсюда.

— Но-но, крутой, да? Видели мы таких. Руки распускать!

— Я сказал: пошел отсюда, русский, настоящий, ну! — Часть свертков упала на асфальт, а следом за ними туда же с силой шлепнулась и личность в шляпе. Павлов, казалось, просто толкнул его, выпивоха, отлетев этак шагов на пять, заорал, заголосил:

— Ты че, крутой, охренел? Ой-е, ты ж руку мне сломал вконец, ой, ребро сломал, паскуда!

— Ничего, заживет, потерпи. — Павлов сел в машину. — Я в булочную заскочил, — сказал он Кате, обернув к ней слегка побледневшее лицо. — Ну, все целы? Сливы в шоколаде любите?

— Люблю.

— Что… этот придурок, он напугал вас?

— Н-нет, я никого не боюсь. Вообще. А как вы его ловко. Это что, такой прием, а?

Павлов покачал головой и протянул Кате и ребенку по шоколадной сливе.

— Ну, куда теперь? Домой?

— На Канатчики. — Катя уже не стала объяснять дорогу. А он и не спросил. Словно знал.

Через полчаса, никого не застав у старой пристани, они вернулись на дачу.

— Ну, нашла своих байкеров? — спросил Мещерский — потный и перемазанный сажей. Он елозил на коленях вокруг сложенного кострища, пытаясь раздуть едва тлевший огонь. — Сырые, что ли? Никак не возьмутся. Мне ж угли нужны!

— Какие там сырые? — Кравченко принес и с грохотом сгрузил еще одну партию дров. — Ты как костер-то зажигаешь, господин Пржевальский? Кто ж так делает-то? Вот поедешь в свою Африку, ведь помрешь там с голоду!

— Ну, я не знаю, на, попробуй ты.

У Кравченко костер разгорелся мгновенно. Пламя взметнулось вверх.

— Ну все, амба. Теперь купаться. Наломался я с этим лесоповалом, ополоснуться трэба, — сказал он, поглаживая широкую грудь. — Ой вы косточки мои разудалые. Все, братва, кончай труды. Аида к яхт-клубу, там в заливчике вроде почище. Кать-ка, ать-два, одна нога здесь, другая…

— Мне не хочется купаться, Вадя.

— Ну и фиг с тобой. Капризничает еще, принцесса. За это будешь вечным вестовым при огне в пещере. Серега, Витька…

— Я бараниной займусь. Угли скоро будут готовы, как раз для ребер подойдут. Так что, ребята, вы езжайте, купайтесь, только через час чтоб были тут. А то солнце уже высоко, а мы ни в одном глазу. — Павлов пошевелил носком кроссовки дрова в костре.