Тень над короной Франции - Александр Бушков

— Да, — сказал д'Артаньян.

— Отлично, отлично… Читаю: «Любое без исключения лицо или лица старше четырнадцати лет, которые в соответствии с этим законом будут определены как жулики, бродяги или здоровые нищенствующие и схвачены в любой момент после праздника святого апостола Варфоломея, где бы это ни было в королевстве, просящими милостыню или совершая преступления бродяжничества и нарушения настоящего парламентского закона по какой-либо из этих статей…»

— Что за чушь! — воскликнул д'Артаньян, гордо выпрямившись. — я в жизни не просил милостыни!

— А никто вас в этом и не обвиняет! — елейным голоском произнес Марло. — Вы, сударь мой, попадаете под категорию не нищих, а бродяг.

— Вот именно, — сказал судья. — Читаю: «Все фехтовальщики, укротители медведей, простые актеры интерлюдий и менестрели, не принадлежащие никакому барону или другому благородному лицу высокого ранга; все жонглеры, распространители слухов, лудильщики и мелкие бродячие торговцы, которые действуют, не имея разрешения, по крайней мере, двух мировых судей того графства, где они действовали…» Что, и это не про вашу милость писано? Черт побери, именно про вас! Фехтовальщик, у которого в качестве доказательства изъята шпага! Распространитель слухов, о чем есть свидетельства трех благонамеренных граждан! — Он хлопнул ладонью по лежавшей перед ним бумажной стопе. — Все о вас здесь и написано, в лучшем виде, добрым английским языком, добрыми английскими чернилами! Ну что вы на меня так смотрите? Месяц назад мы по доброте душевной подробно вам растолковали механизм действия закона и печальные последствия для бродяг, совершающих аналогичные преступления вторично… Не помните, милый?

— Я в жизни вас не видел, — сказал д'Артаньян. — Ни вас, ни вашего Марлоу. Месяц назад я был во Франции, а в Англии я впервые и живу тут всего несколько дней…

— Быть может, вашу личность удостоверит французский посол? — поинтересовался судья.

— Не имею чести быть с ним знакомым, — сумрачно отозвался д'Артаньян.

Это была полуправда. Французский посол в Англии, герцог де Шеврез, мог оказаться посвященным в некие тайны трудами супруги — и стал бы в этом случае для д'Артаньяна еще более опасен, нежели Бекингэм и все его клевреты…

— Подождите, — сказал д'Артаньян. — В «Кабаньей голове» остался мой слуга, уж он-то удостоверит мою личность! Это может сделать и хозяин «Кабаньей головы» Брэдбери…

Судейские переглянулись с крайне недоуменным видом.

— Вы видите, судья, как он закоснел в своих преступлениях, — елейным тоном произнес Марло. — Выдумывает каких-то свидетелей…

— Короче говоря, уж не рассчитываете ли вы, любезный, что я буду тратить время, разыскивая вымышленных Брэдбери и каких-то не менее мифических слуг? — ухмыльнулся судья. — Эх, молодо-зелено, законы нарушаем легко, а вот придумать подходящие оправдания ума не хватает… Так вот… Закон предусматривает, что в случае первого задержания лицо одной из помянутых категорий — то бишь в вашем случае фехтовальщик и распространитель слухов — считается бродягой и с ним обращаются соответственно, если только какая-нибудь уважаемая личность не согласится взять его к себе на службу на два года… Вам повезло. Нашлась уважаемая личность…

— Вот как? — саркастически усмехнулся д'Артаньян. — И кто же это?

— Сами прекрасно знаете, — небрежно ответил судья, словно от мухи отмахнулся. — Но вы не оправдали ожиданий вашего благодетеля, сбежали от него и вновь принялись за старое… А следовало бы вспомнить, что в случае вторичной поимки за то же преступление виновный без особых церемоний приговаривается к смертной казни. Именно так я с вами и намерен поступить. Сколько можно испытывать терпение закона?

Изумленный д'Артаньян оторопело переводил взгляд с одного на другого. Все это было настолько диким и невозможным, что не лезло ни в какие ворота…

И тут он вспомнил об испытанном средстве, способном смягчить самое черствое сердце любого судейского.

— Прикажите этим медведям меня отпустить, — сказал он как мог спокойнее. — я хочу продемонстрировать вам неоспоримые доказательства своей невиновности…

— А вы будете себя хорошо вести? — осведомился судья с хитрой улыбкой.

— Куда уж лучше, — сказал д'Артаньян.

Почувствовав, как после знака судьи разжались железные клещи, мертвой хваткой сжимавшие его руки, он потряс локтями, восстанавливая нарушенное кровообращение, потом, стараясь не делать резких движений — как вел бы себя со злющей пастушьей овчаркой, на которую его стражи чрезвычайно походили, — достал из кармана туго набитый кошелек, ослабил завязки и продемонстрировал кучку золотых монет внутри.

— Видите, сколько доказательств? — спросил он. — Одно к одному, из доброго золота…

Его пленители переглянулись. Д'Артаньян мог бы поклясться, что в глазах у них светились непритворное сожаление и алчность, — но судья, решительно встряхнув головой, словно отгоняя наваждение, решительно сказал:

— Эти штучки у вас не пройдут, дорогой фехтовальщик и распространитель слухов. Английские судейские чиновники, надо вам знать, неподкупны…

Взгляд его по-прежнему был прикован к золоту в туго набитом кошельке, показалось даже, что у него вот-вот потечет слюна на подбородок, как у голодной собаки. Но он, превозмогши себя поистине титаническими усилиями, повторил:

— Английские судебные чиновники, надо вам знать, неподкупны!

— Все, как один! — тенорком поддержал Марло, с сожалением провожая взглядом исчезнувший в кармане д'Артаньяна кошелек. — снизу и доверху, от коронного судьи до последнего служителя!

«Но ведь этого не может быть! — мысленно возопил д'Артаньян. — Во Франции брали, как миленькие, в Нидерландах брали, не чинясь, а эти… У них же вот-вот глаза выскочат, Марло едва не подавился голодной слюной… Что же тут происходит? Им хочется — но не берут…»

— Полагаю, вам понятно ваше положение? — хмуро поинтересовался судья, шумно захлопнув толстенную книгу, отчего взлетело облачко сухой пыли. — Ваша личность установлена окончательно и бесповоротно, положение ваше печальнее некуда. Вы виновны во вторичном совершении преступления, за которое уже однажды были задержаны, что по английским законам влечет смертную казнь без особых разбирательств и церемоний. Собственно говоря, ничто мне не мешает завтра же — а то и сегодня — отправить вас в Тайберн, где вам смахнут голову добрым английским топором так легко и быстро, как мальчишка сносит головку одуванчика…

— А то и быстрее, — угрюмо подхватил Марло. — А предварительно вас на всякий случай подвесят на дыбу — вдруг да под давлением неопровержимых обстоятельств сознаетесь еще в каких-нибудь гнусных преступлениях…